Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры

---

                Культура, как и политика, не принадлежит к самому  глубокому и высшему плану бытия. Но бытие многопланно, и христианство сложно. Его истина, объемлющая все  истины, есть совпадение противоположностей, coincidentia  oppositorum; то, что отрицается в одном из низших планов,  утверждается в высшем. В вере, в личной религиозной  жизни для тех, кто воспитан в русской православной традиции, нет ничего выше кенотического опустошения. Но  даже и здесь, в отрыве от других данных христианского  опыта, кенозис может быть соблазном.

                Христианская любовь двухстороння: она нам открылась  одновременно и как Эрос, любовь восходящая, творческая,  радостная, и как Агапе — нисходящая, сострадательная,  жертвенная любовь. Сейчас много спорят о том, какая любовь является по преимуществу христианской. Бесполезный спор: они не могут существовать одна без другой. Чистый Эрос приводит к язычеству, чистая, кенотическая Агапе — к моральному  атеизму. Конечно, культура вырастает из Эроса — из творческой радости об истине, о красоте. Но в этической сфере Эрос изменяет нам и нуждается

СОЗДАНИЕ  ЭЛИТЫ                                 

==227                                                                                                 

в кенотическом  восполнении. Впрочем, может быть, не только в восполнении. Эрос, сам себя опустошающий  в жертвенном  снисхождении —  к миру и человеку, — есть все же высший образ любви. По крайней мере, таков завет русского христианства.

                Вот почему, восстанавливая иерархический стройкультуры, не будем думать, что этот строй есть уже строй Царствия Божия. Последнее слово мудрости — о собственном невежестве. Последнее слово земной красоты — в обезображенном  крестной мукой Лице.

                Было бы глубоко печально, — хотя исторически и диалектически естественно, — если бы будущая русская интеллигенция замкнулась в гордом самодовлении. Ее борьба за достоинство своего служения не должна закрывать от нее последней правды о своей человеческой нищете. Отстаивая себя перед господствующим уже народом и его вождями, она должна по-прежнему склоняться перед нищим и страдальцем. Нищета и страдание — метасоциальны. Это духовные категории падшего мира. Склоняясь перед ними, мы склоняемся перед  Тем, Кто один может искупить все страдания мира и превратить в чудесные сокровища его нищету.

==228

ФЕДЕРАЦИЯ И РОССИЯ

                Должна ли и может ли предполагаемая федерация народов включить Россию?

                Самый вопрос этот получает разный смысл, смотря по  тому, ставится ли он с точки зрения Запада или России.  Для западноевропейца он означает колебание осторожности, старую привычку к постепенности, к умеренным решениям:  сначала попробуем объединить Запад, народы  своей культуры, прежде чем будем раздвигать границы  объединения на Восток. Всемирная федерация — это в плане утопии, европейская — в плане реальности. А Россия —  в Европе ли?

                С точки зрения русского, этот вопрос означает послед  нее убежище русского национализма. Объединяйтесь сами,  если хотите. Может быть, Европа, в самом деле, переросла  век национальных  государств — особенна малых государств. Но Россия сама по себе целый союз народов, по  территории — одна шестая света, не Европа, не Азия, а  особый, себе довлеющий мир. Недавняя историософия евразийства приходит на помощь этому националистическому рефлексу, чтобы доказать, что Россия ни хозяйственно,  ни культурно в Европе не нуждается.

                В противность этому, мы готовы утверждать, что, как  европейская федерация немыслима без России, так и культурная жизнь России немыслима без Европы.

                Для Европы что проку в том, что она, покончив со своими вековыми распрями, разоружится и наладит мирное  сожительство своих народов, если на Востоке она будет постоянно видеть перед собой стену штыков (или танков)?  Сможет ли она вообще разоружиться, если Россия останется вооруженной? Как будут разрешаться конфликты, возникающие из территориальных, этнографических и стратегических отношений на западной границе России? Пусть Россия не чисто европейская держава. Но она, во всяком

ФЕДЕРАЦИЯ И РОССИЯ                                      

==229

 случае, и не чисто азиатская. На свое несчастье или счастье, она не имеет ни на Западе, ни на Востоке четких рубежей. Это предопределяет для нее необходимость политически жить в сложном мире как европейских, так и азиатских народов. Ее изоляция невозможна и нелепа. Еще в  XVI веке, когда Москва культурно жила за искусственно  созданной китайской стеной, политически она должна была войти в круг западных держав: искать дружбы с римским цесарем, с Данией, с Англией — хотя бы для того,  чтобы обороняться от ближайших соседей-врагов. Балтийские, польские, даже балканские интересы России принадлежат не к искусственным «империалистическим» наростам на ее политике, а к органическим темам ее истории.  Загнать в Азию Россию еще никому не удавалось, не удастся это и самим русским, если бы они того захотели. Оставаясь в Европе и давя на нее всей своей огромной тяжестью, Россия может быть или страшной для нее опасностью, или одним из существенных элементов ее равновесия. С Петра Великого Россия жила общей жизнью с Европой, не раз в критические часы истории — 1813, 1914 годы — помогала спасаться в общей беде. Неужели Ленин  мог одним разом переломить тысячелетнюю историю России? Что этого не случилось, доказывает сам его преемник  своим неожиданным  выходом за западные рубежи. При  всей гибельности разбойных приемов Сталина, самое на  правление его интересов доказывает, что об изоляции России не может быть и речи. Она остается, как была, неразрывно связанной со всем комплексом восточноевропейских политических сил.

                Впрочем, можно поставить и другой вопрос: о какой федерации идет речь? О европейской ли? Пока вопрос о федерации ставится чисто теоретически, ее можно ограничивать как угодно: Европой, Западной Европой — и в этом  ограничении видеть признак благоразумия. В действительности, идея федерации принадлежит Англии. Но Англия, точнее Британская Империя, это не чисто европейское государство. Ее доминионы и колонии раскинуты по всем частям света. Одной шестой — СССР с его 170 миллиона ми —  она может противопоставить одну четвертую и 450 миллионов. Если большая часть этого политического тела находится вне Европы, можно ли говорить о европейском

==230                                                  Г. П.

 характере федерации? Но Англия уже сейчас надеется на  участие в ней Соединенных Штатов Америки. Лорд Лотиан, британский посланник в Вашингтоне, является одним  из творцов этого замысла. Наконец, эта самая Британская  Империя  в целом ряде точек соприкасается, географически  или политически, с азиатскими владениями России: на  Дальнем Востоке, в Афганистане, в Персии, на Черном море. Здесь находится источник бесконечных конфликтов —  или основа для договорных отношений. Как показал опыт  русско-английского сближения при императоре Николае  II, интересы двух мировых Империй не могут быть признаны непримиримыми.   Англия будет договариваться с  Россией в Азии, как она будет договариваться с ней же  (в союзе с Францией) в делах Восточной Европы. Но время простых разговоров прошло, как проходит и время вооруженных угроз. Наступает эпоха правового творчества, то  есть властно обязывающих решений. Россия необходима  для организации мира почти в такой же степени, как и  Британская Империя.

                Но нужна ли самой  России организация мира, нужна  ли России Европа?

                Россия сейчас в ссоре с Европой. И не Сталин, конечно,  первый рассорил их. В Сталине эта ненависть к Европе  лишь созрела до дьявольского замысла: разжечь мировую  войну, чтобы на пепелище Европы, среди пустынь былой  христианской цивилизации, построить могущество русского красного царства. Но ссора началась задолго до Сталина  и даже независимо от коммунизма. Ведь и коммунизм является, или являлся, гримасой русского европеизма, искажением русской боли за Европу. Ссора восходит к 1917 году и питается горечью  русских унижений.   Русское  национальное чувство было уязвлено глубоко поражением,  разделом, падением России и, не желая взять на себя ответственность, не имея мужества покаяния, стало искать  виновника вне себя — на Западе, недавно еще связанном с Россией круговой порукой войны. Это извращение русской боли за Россию одним  из первых выразил Блок в своих «Скифах», чудесные стихи которых должны были подсластить измену — не Западу, а самой русской идее: славянской, христианской, культурной традиции России. С тех пор русское скифство гуляет по ту и другую сторонурубе-