Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

   КРЕМЛЬ

 Действие пятое

   Что такое народ и что такое большевики 1917 года по отношению  к интересующей нас проблеме интеллигенции? Легче и проще ответить на второй вопрос.

    Есть взгляд, который делает большевизм самым последовательным выражением русской интеллигенции. Нет ничего более ошибочного. В большевизме, правда, доживает множество отдельных элементов русского радикального сознания, что облегчает темному слою «работников просвещения» сотрудничество с ним. Но самая природа большевизма  максимально    противоположна    русской

==97

Г. П. Федотов. Том 1

интеллигенции: большевизм есть преодоление интеллигенции на путях революции.

     Преодоление интеллигенции может  совершаться и совершается многими  путями. Если не говорить об органической национальной  идее, которая в корне меняет тип  «идейности», то почвой для оседания кочевой интеллигенции может быть всякое подлинное «дело». Для многих такой почвой была наука. Люди 40-х годов — Буслаевы, Соловьевы  —  находили  свою  почву в исторической   и  филологической науке, нигилисты 60-х годов — Сеченовы,  Мечниковы  — в естествознании. Наука несет с собой традицию, всечеловеческую связь — пусть не национальную,  но все же историческую почву. Личность включается  в  цепь поколений, в определенном звене ее, ее дело определяется уже не ею самой, а коллективным разумом. Но и  всякое профессиональное дело, взятое, как призвание, с  чувством личной ответственности, выводит из кочевого  быта. Врач, инженер, поскольку они преданы своему делу,  уже не интеллигенты или остаются интеллигентами в каком-то верхнем, безответственном плане сознания: на чердаке, куда сваливают всякую рухлядь. Деловитость и интеллигентность несовместимы.

    Большевики — профессионалы революции, которые всегда смотрели на нее как на «дело», как смотрят на свое дело  капиталистический купец и дипломат, вне всякого морального отношения к нему, все подчиняя успеху. Их почвой была  созданная Лениным железная партия. Почва не Бог весть какая широкая — было время, когда вся партия могла поместиться на одном диване, — но зато страшно вязкая. Она поглощала человека без остатка, превращала его в гайку, винт,  выбивала из него глаза, мозги, заполняя череп мозгом учителя, непомерно разросшегося, тысячерукого, но одноглазого.  Создание этой партии из такого дряблого материала было  одним из чудес русской жизни, свидетельством о каких-то  огромных — пожалуй, даже допетровских — социальных возможностях. Вся страстная, за столетие скопившаяся политическая ненависть была сконденсирована в один ударный механизм, бьющий  часто слепо — вождь одноглазый, — но с нечеловеческой силой.

     И все же эта машина была почти стерта в порошок столыпинской  каторгой и ссылкой, где получили свою последнюю шлифовку  многие из нынешних государственных деятелей России. Было разрушено все, кроме традиции, кроме плана, чертежа (ведь здесь единство механическое, а не органическое), материала злобы и несломленной воли вождя.

     Остальное сделала народная стихия, питательный буль-

==98

он, который с микробиологической быстротой размножил «палочки» большевизма в революционной России.

    Но эта Россия, этот народ — как понять его? С одной стороны, революция, медленно, но верно просачивающаяся в самую толщу масс, привила ему (еще с 1905 г.) основы интеллигентской веры... С другой, — едва почувствовав себяхозяином жизни,  народ принялся яростно истреблять интеллигенцию, наплевал на свободу и демократию, которые были ему предложены, и успокоился только в новом, едва ли не тяжелейшем рабстве, которое в России и поныне слывет под презрительной кличкой «свободы». В чем источник этого трагического недоразумения?

     Я не пишу историю  революции и не стану останавливаться на социальных основах классовой ненависти (ясно, что они восходят к не изжитому в России крепостному строю). Здесь меня интересует только народное сознание. К 1917 году народ в массе своей срывается с исторической почвы, теряет веру в Бога, в царя, теряет быт и нравственные устои. Интеллигенция может считать его своим — по недоразумению. Ее «идеи», то есть положительное содержание ее евангелия, для народа пустой звук. Более того, предмет ненависти, как книга, шляпа (бей шляпу!), иностранная речь, как все, что разделяет, подчеркивает классовое расстояние: все атрибуты барства. В 1917 году народ максимально беспочвен, но и максимально безыдеен. Отсюда разинский разгул его стихии, особенно жестокий там, где он не сдерживается революционной диктатурой, — в сибирской партизанщине.

    Революция пронеслась: в крови утоплена классовая злоба, народ .вернулся к земле, в труде и хозяйстве найдя свою почву. Но в его сознании на месте тысячелетних основ жизни  образовалась пустота. У крестьянской молодежи, у активных слоев она быстро заполняется примитивным материалистическим «просвещением». Разумеется, эта старая интеллигентская идея (в сущности, идея 60-х годов, освеженная  марксистским модерном) теперь лишена всякого нравственного пафоса. Но она прекрасно уживается с мощной жаждой  жизни,  наживы, наслаждений, которой проникнута современная Россия. Повсюду — в городе и в деревне, в высших слоях еврейского нэпа, в разлагающемся коммунизме  и в предприимчивой крестьянской молодежи — царит один и тот же дух: накопления, американизма, самодовольства. Гибель коммунизма, можно думать, не только не остановит, но еще более подвинет этот рост буржуазного сознания. Интеллигентские «идеи» находят свою настоящую  (не псевдоморфную,  религиозную)  почву: в новом мещанстве.    Тем  самым вековое противостояние интеллигенции и

==99

народа оканчивается: западничество становится народным, отрыв от национальной почвы — национальным фактом. Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться,  потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса.

     Полно, так ли?

     Вся ли Россия проходит азбуку атеизма и американизма? Этому противоречит хотя бы всеми отмечаемый расцвет Церкви и православного быта. Кто же в России ходит  в Церковь?

     Уже сразу бросается в глаза — по крайней мере в городе, —  как много в храмах бывшей интеллигенции. И не только выбитых из жизни стариков, но и молодежи, активно строящей  новую Россию. Знакомство с этой христианской молодежью  сразу вскрывает в ней знакомые черты: да это все былые народники, вчерашние эсеры! Быть может, без прежней удали,  с большею сдержанностью и строгостью — но с тем же энтузиазмом. Воочию видишь; наконец-то поколения «святых, не  верующих в Бога», нашли своего Бога и вместе с Ним нашли  себя. Вековой маскарад кончился. Интеллигенция влилась в  основное русло великой русской культуры, уже начавшей  свое оцерковление с конца XIX века.

     Но, может быть, в этой точке рождается новая интеллигенция, с новым отрывом  от народа, переменившаяся с  ним ролями: народ отрывается от исторической почвы, интеллигенция хранит религиозное сознание? Да, это правда,  что отныне религиозное и национальное сознание России  может строиться только в работе этой новой церковной интеллигенции: не на этнографических  пережитках, а на  идее-символе. Но, по самой природе Церкви, она не может  стать отрешенной. Если мы и видим сейчас среди новообращенных увлечение аскетической Фиваидой, слабость общественного и культурного сознания, то все это болезни  старой интеллигентской души: новый вывих, который должен быть исцелен органической жизнью церковного тела.  Церковь слишком связана с живой исторической плотью  народа, с его историей и бытом. Она не может жить лишь  отрешенным мистическим подвигом, и ничто не чуждо ей  в такой степени, как романтика прошлого.

     Да и неверно, разумеется, что православие в народе  умерло. Оно парализовано в массах, но живо в личностях.  В Церкви живут  сейчас все классы русского общества.  Только в ней в наши дни и можно встретить подлинно всенародное единение.

     Две России стоят друг против друга. Социально они перемешаны  обе: в обеих верхи и низы, темная масса и интеллигенция. Если хотите определить их, то следует прежде всего отбросить политические мерки. Россия живет сейчас

==100

с аполитическим сознанием. Никто не думает в ней о реставрации, мало кто думает о демократии. Что разделяет людей, так это два типа, два идеала жизни: меньшинство живет запросами духа, большинство — хозяйственными злобами дня. Меньшинство почти целиком сейчас в Церкви. Большинство — в организациях правящей партии, но и в неорганизованных массах ее врагов. Россия православная — против России-Америки (тоже провидение Блока). Революция провела в народном сознании глубокую трещину, которая, вероятно, не зарастет и в ряде поколений. Эта трещина  та самая, что прорубил Петр, только проходит она теперь иначе, не по классовым линиям, а сверху донизу рассекает народное тело. Классовое образование интеллигенции отныне в самом деле невозможно.