Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

• Название: Королева Бона. Дракон в гербе
• Автор: Галина Аудерская
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002000-0

Средневековая Польша. Польский король Сигизмунд I Старый (1467–1548) женится на Боне, дочери миланского герцога Джангалеаццо Сфорца. Красивая, обворожительная, умная, она рвется к власти. Ее не устраивает положение жены короля, она сама хочет стать королевой и править страной.

Все было в трагически оборвавшейся жизни Боны — политические дрязги, коварство придворных, козни врагов и непостоянство друзей. О том, как непросто казаться сильной, будучи слабой, и повествует книга «Королева Бона».

---

Помолчав немного, король ответил:

— Я надеюсь. Не теряю надежды…

Несколько дней спустя, сразу же после отъезда короля, спешившего на поле брани, Бона провела тайную встречу с канцлером Алифио. Впервые за все годы их знакомства Алифио услышал из уст Боны жалобы, хотя она по-прежнему не теряла самообладания и ничуть не была удручена.

— Все уходит, сыплется, словно песок меж пальцев. Итальянские владения мои того и гляди достанутся Габсбургам. Что остается? Мазовецкое княжество? — Она вдруг оживилась. — Вчера, когда мне сообщили о преждевременной кончине князя Станислава…

— В Варшаве законным наследником стал его брат, князь Януш. А у него здоровье отличное, — уточнил Алифио.

— Он старый?

— Ему недавно исполнился двадцать один год.

— Ну что же… тем лучше. Вскоре после моего приезда в эти края я узнала, что мать этих братьев, вдову, тоже пробовали было сватать за его величество, чтобы упрочить связи Мазовии с Короной.

Почему бы и сейчас не подумать о подобных союзах?

— Кого с кем, всемилостивая госпожа? Не могу догадаться.

— Ах, это так просто. Моя падчерица Ядвига за последнее время выросла, словно молодой кипарис.

Когда я увидела ее впервые, она была девочкой, а сейчас это расцветший бутон. Подумайте только: это единокровная сестра Августа, и к тому же весьма нам преданная. Если нельзя одновременно вести со всеми войну, кто может мне запретить обезопасить себя со всех сторон?

Алифио задумался.

— Не знаю, согласится ли король отдать дочь за князя, двор которого пока что прославился лишь одним — распутством.

— Короля нет, он занят войнами, — отразила она удар. — Прежде чем он вернется, епископ Мендзылеский должен поехать в Мазовию с соболезнованиями и взглянуть на все собственными глазами. Что же вы молчите? Вы хотели что-то сказать?

— Будучи канцлером вашей милости, я давно хотел обратить ваше внимание на то, что здесь, в замке, у нас больше врагов, нежели сторонников. Король отсутствует, но ваши замыслы не встретят особой поддержки. На чужбине трудно действовать в полном одиночестве — согласилась она. — Тогда подумаем вместе: Самуэль Мацеёвский, Тарновский и канцлер коронный Шидловецкий — ближайшие советники короля — могут быть и будут против меня. Но примас Лаский, епископы Томицкий и Джевицкий должны быть с нами. Мендзылеский и Кмита тоже. И, наконец, люди помельче, но те, без которых нельзя обойтись, как без соли и перца, — секретари короля и примаса, поэты, ну, скажем, такие, как Ян Дантышек…

— Светлейшая госпожа, вы забыли, что по вашему повелению он уже второй год пребывает при императорском дворе.

— Ну что же, я рада, что наконец-то там находится наш человек, посол, свидетель всех предпринятых Карлом действий. Я думала еще и о Кшицком…

— О нем? — удивился Алифио.

— А почему бы и нет? Он достоин того, чтобы мы не забывали и о нем. Санта Мадонна! Неужто вы не знаете, что больше всего шумят всегда поэты? Это они увековечивают правителей или высмеивают их в своих ядовитых фрашках и пасквилях, скажем, таких:

Теперь он в замке восседает
И всем на свете угрожает…

— Светлейшая госпожа, вы знаете эти стихи? — удивился Алифио.

— Знаю, саro дороге, много вижу и о многом догадываюсь. Но всю свою жизнь буду делать только то, что хочу. И как хочу! Этому научили меня герцоги Сфорца, давние правители Милана и Бари… Поэтому епископ Мендзылеский поедет в Варшаву на похороны князя Станислава. А что касается Кшицкого… Подумаю, нельзя ли как-то задобрить и его…

Тот, о котором Бона с почтением говорила как о поэте и сатирике, должно быть, не ожидал, что через несколько дней его уединенный приют на улице Канонной один за другим посетят два гостя.

Сначала явился давний приятель Кшицкого, которого слуга тотчас же провел в просторную комнату, где за столом, погрузившись в бумаги, с самого утра сидел его господин. Усердно занятый сочинительством, поэт не повернул головы и встал лишь тогда, когда услышал робкий голос:

— Позволите войти?

— А, Моджевский, — обрадовался поэт. — Ну что же, милости прошу! Давно не виделись. Успешно ли трудишься в канцелярии Лятальского? Все разрешаешь споры сторон? Ну да тебе это на пользу! Тебя всегда занимала жизнь, ее дела. Теперь по крайней мере будешь знать, что в Польше творится.

— Я сыт этим сверх меры. С тем и пришел. Мой лучший друг Ян Бесекерский по приказу шляхтича убит на большой дороге. Убийца королевский суд ни во что не ставит.

— Этот поганый шляхтич будет предан позору.

— Он? А не… законы? Ведь убитый-то не имел герба. Убийца может остаться и безнаказанным.

— А ты, однако, смел! Чего ты, собственно, хочешь, Фрич?

Тот стал перечислять, словно хорошо выученный урок:

— Равных прав для всех, укрощенья дерзости и своеволия шляхты и магнатов.

— Довольно! — прервал Кшицкий. — Легко тебе не будет, таким, как ты, вечно ставят палки в колеса. Что до меня, то я вместо советов и поучений частенько пускаю в оборот насмешку и шутку!

— Я полагал… Слова твои острее меча, они подобны яду. Будучи королевским секретарем, ты вот уже восемь лет под боком у его величества.

— Ах! — вздохнул Кшицкий.

— И у королевы… — не сдавался Моджевский.

— Если бы! — простонал поэт.

— Они, должно быть, не знают о бесправии, обидах, причиняемых мужикам, мещанам? Откуда им знать!

— Ты мечтатель, живешь надеждой, — скривился Кшицкий. — Так ли, сяк, но я им ничего не скажу. Хочешь — скажи сам. Устрою тебе аудиенцию у королевы и…

Его прервал появившийся в дверях слуга:

— Краковский бургграф Алифио просит его принять. Кшицкий был так поражен, что стопка бумаг выпала у него из рук и разлетелась по комнате. Собирая их, он торопливо говорил:

— Проси! Проси!

В комнату не спеша вошел канцлер королевы. После слов приветствия приступил к делу:

— Ее королевское величество поручили мне передать вашей милости это письмо и передать, как доказательство своего к вам расположения, козла — охотничий трофей, добытый ею собственноручно в Неполомицах.

Кшицкий бросил беглый взгляд на королевское письмо и, не выдержав, воскликнул:

— Ни слова о вакантном епископстве в Пшемысле! Неужто я опять должен ждать?! Ты слышишь, Фрич? Королева, должно быть, не знает, что еще до ее приезда я заправлял королевской канцелярией! И пожалте, до сей поры меня держат в секретарях! До сей поры я молчал. Знал: всегда найдется кто-нибудь послушнее, угодливей меня. Но теперь вижу, Пшемысль того и гляди попадет в чужие руки. А мне ждать? Чего? Зачем?

Алифио развел руками.

— Не знаю. Королева и сама огорчена этой проволочкой.

— Неужто?..

— Я готов это засвидетельствовать. Разве она не поручила мне передать вам из Неполомиц…

— Меня занимает не королевская охота, а епископство в Пшемысле, — прервал его Кшицкий.

Однако, не обескураженный этим выпадом, Алифио продолжал:

— Королева всегда рада видеть вас на Вавеле. Весьма рада. Вы обо всем осведомлены, ее занимают ваши мысли, ваши суждения. Хотя бы, скажем, вот о чем: кто из краковских поэтов мог сочинить весьма обидное стихотворение о драконе, которое повторяет за стенами Вавеля стар и млад?

Но Кшицкий, не смутившись, пожал плечами:

— Не знаю. Право, не знаю, кто мог быть столь… неосторожен. Стихотворение это дошло до королевы?

— Так случилось, — подтвердил Алифио.

— Ну что же, похоже на то, что ее величество не умеет находить себе друзей. Это самый простой ответ.

— Королева была бы счастлива иметь при дворе единомышленников. Хотела бы единения… — продолжал канцлер.

— Против кого? Или… с кем?

— Против Габсбургов, как вам известно. Но еще и против тех, кто строит ей козни… Если бы вы захотели…

— Неужто? — уже явно иронизировал хозяин. — В такой борьбе даже отличный поэт Анджей Кшицкий обречен на пораженье. Но если бы на стороне королевы выступило бы какое-то уважаемое лицо, к примеру епископ. Ну скажем, епископ Пшемысля.

— Истинно так, — согласился итальянец.

— И не Моджевский — всего лишь писарь в канцелярии, — а Фрич, ученый муж, королевский секретарь…

— Истинно так.

— Тогда бороться с ее очернителями было бы куда легче, — закончил свою мысль Кшицкий. — Кстати… Правда ли, что Вольский, маршал двора королевы, не пожалел пяти тысяч червонцев, чтобы получить выгодную должность в Короне?

— Это ложь! — возмутился Алифио. — Ни о чем подобном я не слышал! Нынче в Кракове честным людям от сплетен покоя нет. Видно, кому-то это на руку.

— Уж не Габсбургам ли? — склонив голову, с едкой улыбкой спросил хозяин.

— Кто знает? Может быть, и так, — холодно отвечал Алифио и, поклонившись, быстро вышел.

— Повторит королеве каждое слово, — сказал, помолчав минуту, Фрич, но Кшицкий беззаботно рассмеялся.