Режин Перну - Элоиза и Абеляр

• Название: Элоиза и Абеляр
• Автор: Режин Перну
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02766-3

История жизни Элоизы и Абеляра — это история возвышенной любви, пережитой в эпоху Тристана и Изольды. Ее так много раз пересказывали, особенно в XVIII–XIX веках, что в чем-то она даже утратила свою истинность. И вот впервые за долгие годы известная французская исследовательница Средневековья Режин Перну пересказала ее, основываясь на подлинной переписке героев, от всепобеждающей страсти пришедших к истинной святости.

Эта необыкновенная история случилась в период, когда на холме Святой Женевьевы появилось учебное заведение, ставшее прообразом знаменитой Сорбонны, когда в архитектуре достиг своего расцвета романский стиль и стало зарождаться готическое искусство, когда развитие логики способствовало появлению великих средневековых богословских трактатов, оказавших неизгладимое влияние на мировосприятие современников.

---

Гийом из Шампо «прежде прошел курс обучения на уроках Ансельма Ланского, считавшегося в то время самым большим авторитетом в области богословия». И вот Абеляр стал учеником Ансельма, он провел в Лане на зеленом холме, весьма почитаемом в народе и сохранившем некий ореол бывшей столицы королевства, несколько месяцев. Вплоть до наших дней в библиотеках можно обнаружить многочисленные свидетельства великой жизненной силы, которой обладали тамошние школы, и свидетельствами этими будут служить многочисленные манускрипты, посвященные в основном различным направлениям и ответвлениям богословия, манускрипты, написанные учениками и учителями школы собора Ланской Богоматери (Нотр-Дам-де-Лан).

В то время, когда Абеляр прибыл в Лан, там было очень неспокойно. В 1112 году Лан буквально потрясла настоящая городская революция, о которой некий свидетель тех событий, а именно монах Гвиберт Ножанский оставил очень живое и красочное повествование. Власть над городом частично находилась в руках короля Франции, а частично — в руках местного епископа. И вот случилось так, что в 1106 году место епископа в Лане занял некий Годри,[16] человек во многих отношениях недостойный столь высокой чести, причем он едва ли не захватил епископство силой, не приняв пострига и еще не будучи официально возведен в сей высокий сан. Очень быстро Годри восстановил против себя все население Лана. Горожане объединились в коммуну, епископ воспротивился созданию коммуны в подвластном ему городе — и тогда в городе начались бунты, переросшие в восстание; огню были преданы собор и дом епископа, а вместе с ними заполыхал и целый городской квартал; Годри, которого бунтовщики обнаружили в подземелье его дома, был убит на месте.

Только один человек имел достаточно влияния на восставших горожан и убедил их должным образом по христианскому обычаю предать земле останки убитого епископа, и этим человеком был глава школы при кафедральном соборе Ансельм; кстати, за шесть лет до тех событий он также в одиночестве выступил против кандидатуры Годри, претендовавшего на место епископа Лана. Он и его брат Рауль, тоже преподававший в школах при кафедральном соборе, пользовались тогда огромной известностью, вернее, славой; школяров в связи с этим в Лане было столь великое множество, что там ощущался настоящий «жилищный кризис»; так, сохранилось письмо одного клирика-итальянца, адресованное его соотечественнику: обитатель Лана просил своего знакомого в том случае, если тот надумает к нему присоединиться, известить его заблаговременно, до наступления зимы, иначе будет весьма затруднительно найти для него комнату даже за высокую цену.

В Лане учились школяры из всех уголков Франции, там можно было встретить уроженцев Пуату и Бретани, а также бельгийцев, англичан, немцев. Немного позднее, вспоминая о том времени, когда Рауль и Ансельм Ланские преподавали в Лане, англичанин Иоанн Солсберийский назвал их «splendidissima lumina Galliarum», то есть самыми блистательными светочами Галлии.

Но Абеляр придерживался иного мнения. По отношению к Ансельму Ланскому он употребляет лишь слова, выражающие пренебрежение и даже презрение: «Я отправился послушать этого старца. Своей репутацией он был, по правде сказать, обязан скорее лишь рутине, силе привычки, чем уму и памяти… Он обладал поразительной, чудесной легкостью речи, но речь его была бедна содержанием и лишена смысла». Далее следуют не очень лестные сравнения: Абеляр утверждает, что Ансельм подобен огню, производящему лишь дым, но не дающему света, что он похож на мощное дерево, которое при ближайшем рассмотрении оказывается бесплодной смоковницей, той самой, что упоминается в Евангелии, и т. д.

Укрепившись в своем мнении, Абеляр демонстрирует на уроках Ансельма все меньшее усердие. Если верить Абеляру на слово, то некоторые из его соучеников, уязвленные подобным поведением, рассказали о нем учителю, дабы пробудить его ревность и обратить ее против Абеляра. Среди этих учеников-ябед были два человека, сыгравшие свою особую роль в истории Абеляра, — Альберик Реймсский и один из его друзей, некий уроженец города Новары (Италия) по имени Лотульф, впоследствии ставший именоваться Ломбардским. Мы вскоре встретимся с ними обоими, когда они будут преподавать в Реймсе. Несомненно, они находились в той группе школяров, которые однажды вечером после лекции и после окончания ученого спора завели с Абеляром вполне свойский и, быть может, несколько шутливый разговор. И один из них спросил у Абеляра, что ему дает изучение Священного Писания, ему, прежде занимавшемуся лишь свободными искусствами. (Совершенно очевидно, что Абеляр уже тогда обрел достаточную известность своими познаниями в этой сфере, чтобы его мнения и впечатления представляли определенный интерес для соучеников). Абеляр ответил, что чтение и изучение Священного Писания — самое полезное, самое благотворное занятие, но, по его мнению, вполне достаточно было бы иметь собственно текст Библии и глоссы для того, чтобы истолковывать некоторые темные места; итак, комментарий наставника представлялся ему совершенно бесполезным. Собеседники Абеляра принялись выражать свое изумление, и вот уже мэтр Пьер оказался втянут в спор и вынужден принять вызов. Его спрашивают, способен ли он сам «сымпровизировать», то есть сделать без подготовки комментарий к Священному Писанию. Бретонец не вправе уклониться от выполнения данных обещаний, а ведь Абеляр — бретонец… Он предлагает, чтобы для него выбрали отрывок из Священного Писания с одной-единственной глоссой, и он «прочтет» его публично. Присутствующие расхохотались; школяры договорились между собой, что предложат Абеляру для исследования и толкования отрывок из Книги пророка Иезекииля, чьи пророчества не могут считаться легкими и ясными для понимания. «Общий сбор» был назначен на следующий день.

Абеляр уединился с текстом и глоссой, провел ночь за подготовкой и на следующий день прочитал свою первую публичную лекцию по богословию. Слушателей было немного: школяры не верили, что он зайдет так далеко, вернее, выполнит свое, вроде бы шутливое, обещание. Однако, по словам Абеляра, «те, кто меня слушал, пришли в такое восхищение от моей лекции, что принялись расточать ей похвалы и побуждали меня продолжить применять тот же метод в следующем комментарии. Слух о моей первой лекции распространился среди школяров, и те, кто не присутствовал на ней, поспешили прийти на вторую и третью, горя желанием записать мои толкования». Абеляру было достаточно подняться на кафедру, и успех уже был обеспечен, ибо доводы его обладали, как мы сейчас скажем, «железной», или «неумолимой» логикой, а комментарий был столь изящен и утончен, что свидетельствовал о чрезвычайной изощренности его ума. Абеляр, почти не изучавший прежде богословие, мгновенно превратился в глазах слушателей в знатока науки всех наук, которую вскоре нарекли теологией.

Но, погрузившись в постижение теологии, Абеляр сам создал себе нового врага. Вот что он пишет: «Сей успех пробудил зависть старого Ансельма. Как я сказал выше, он уже и так был прежде восстановлен против меня некими злонамеренными наговорами, и он начал преследовать меня из-за моих лекций по теологии так же яростно, как прежде преследовал меня Гийом из-за занятий философией». Ансельм, как мы видели, был весьма далек от образа того ничтожного человечка, который рисует Абеляр, его мнением нельзя было пренебрегать. Он сделал много полезного в области изучения Священного Писания, именно ему и его приверженцам наука обязана возникновением того, что в Средние века называли «обычной глоссой», то есть результатом кропотливого отбора из комментариев самых авторитетных толкователей Библии наиболее удачных; эта «обычная глосса» станет чем-то вроде учебника, которым будут часто пользоваться школяры в XII–XIII веках. Абеляр не испытывал почтения ни к самому Ансельму, ни к его трудам; действительно, Ансельм был тогда уже стар, вскоре после упомянутых событий, в 1117 году он умрет; вполне понятно и то, что он был глубоко уязвлен неблаговидной затеей своего ученика, намного превосходившего знаниями и умом остальных соучеников, а потому Ансельм нанес Абеляру ответный удар, в грубой форме запретив ему заниматься толкованием Священного Писания. «Известие о сем запрете распространилось по школе, и возмущение по сему поводу было велико, ибо никогда еще зависть не наносила удары столь явно. Но чем более открытым и явным было нападение, тем более оно оборачивалось к моей пользе, и преследования со стороны Ансельма только способствовали увеличению моей славы».

Абеляр был вынужден покинуть Лан, но с почестями, достойными победителя. Он вернулся в Париж, и на сей раз — поскольку его репутация затмила собой авторитет и славу всех иных кандидатов — на пост главы школы собора Нотр-Дам. Он пишет: «Я вновь взошел на кафедру, давно мне предназначенную, откуда я был изгнан». На сей раз он «царил безраздельно». Он был в Париже, всегда влекшем его к себе и всегда возбуждавшем его честолюбивые помыслы, самым известным, самым прославленным преподавателем, и не только в области диалектики, но и в области теологии, ибо тотчас же вновь начал комментировать Книгу пророка Иезекииля, то есть вернулся к занятиям, столь резко и грубо прерванным в Лане. Теперь у него более не имелось соперников, ибо ему не было равных.