Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2007)

• Название: Новый Мир ( № 3 2007)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Будто не было ни истории, ни переписки Екатерины с Вольтером, ни Сталина с Троцким, Гайдара с Чубайсом. Ни городов, ни коммуникаций. Варвара, скифа, раба... Усилий и капитуляций, манипуляций, инсинуаций...

Ни-че-го…

Вдоль этого ночного пути только мерянский лес, мерянские реки пересекают его, и звезды боятся выглянуть из-под кошмы темных туч, приползших откуда-то из азиатских глубин. “Мадам, вам мало в Париже пространства”, — жалуется радио “Шансон” убиенный Михаил Круг.

Иногда попадаются белые круги с нанесенными цифрами “70” или “40”. Иногда — перевернутые автомобили. Однажды прямо навстречу вылетела сова.

Если вдруг перед нами на дорогу спустится ангел или возникнут золотушные отроки в белых рубахах — я не удивлюсь.

Летняя проседь

Изварина Евгения Викторовна родилась в городе Озерске Челябинской области. Окончила Челябинский государственный институт культуры. Публиковалась в московских и уральских журналах. Автор четырех книг стихов. Живет в Екатеринбурге, работает в газете “Наука Урала”.

 

*    *

 *

Тайком от тайны бабочки живут:

ленивицы — не сеют и не жнут,

паломницы — слетаются к огню,

смущаются, что я их не гоню,

сгущаются, как в молнию — гроза,

над колыбелью, где дитя глаза

трет кулачком…

…И падают волчком

в ночник — ничком.

 

*    *

 *

— Где ты? На выход весенний

кто тебе туфельки шьет?

…Год уже рядом со всеми

умалишенный живет,

рюмку на край подвигая,

о невозможном моля…

— С кем ты теперь, дорогая,

злая пропажа моя?..

 

*    *

 *

Пожмите плечами,

кто смог — без вины…

Расставшись в печали

под солнцем зимы,

встречаются летом

под лунной свечой

трико с маркизетом,

жоржет с чесучой.

Над этой ли бездной

в ромашковый зной,

о каре небесной,

о славе земной

заботясь едва ли

(фасон-то один), —

отрезами брали

поплин-габардин,

в шифоне форсили,

скупали шевьот…

— Так долго в России

никто не живет.

 

*    *

 *

…просто мелодия, несколько нот —

издалека или, наоборот,

та, что идет за тобой по пятам

(можно не спрашивать — здесь или там ):

вот она щелкнула ржавым курком,

вот она ухнула в грудь кулаком,

плевое дело! — прошла по струне

и зазвучала на той стороне…

 

*    *

 *

Говори, говори, окрути с повинной

травой, с полынной землей заодно,

в оправданье целого — стань половиной,

левой или правой — знать не дано.

Говори, говори, утешай дорогой,

расцветут фонари — наклони лицо,

и вернется эхо беседы строгой

на круги своя, на твое крыльцо…

 

*    *

 *

Пусть на семи ветрах знобит

во дни иные —

да придут в руки без обид

плоды земные;

да будет полон кузовок

с лихвой и с краем;

да будет райский островок

необитаем;

да обнесут снега его

слепящим пухом,

и мы узнаем, каково —

единым духом…

*    *

 *

Где ложок не прокосят —

выгорают цветы.

Эту летнюю проседь

замечаешь и ты.

Хороша ли примета —

покачать на руках

это облако света

на сухих стебельках?..

 

*    *

 *

В молчанье — горы сдвину,

а речь на интерес

жива наполовину,

как будто бы словес

еще хватает пышных,

но звук уже не тот

за вычетом неслышных

заоблачных частот.

 

Тургенев в Баден-Бадене

Сердце надменное солнце туманное

обыкновенное и неустанное

шибко желанное да невезучее

даром участья и волею случая

самое давнее самое ровное

нет не дыхание слишком подробное

грубое тайное крепкое длинное

хмеле-ячменное солодо-тминное

гиблое горькое светлое пенное

сердце туманное солнце надменное.

 

*    *

 *

Уверена —

ты плачешь обо мне,

мой ангел в поднебесной глубине.

Но кто услышит? —

Далее,

на дне —

сверхзвуковые молнии одне…

*    *

 *

Ни жена, как водится, ни вдова —

ниже всех склонилась к летейским водам,

прядью не касается лишь едва…

Пядью ли последней — когда под сводом

задыхаются, — мерой ли дорожат,

меркнущее озеро озирая?

…Не жена — и обод кольца разжат.

Даже не вдова...

— Отойди от края.

Матисс

Глава тринадцатая

В ПУТЬ

 

LXVII

В эту зиму был еще февраль впереди, и морозы февральские — стало быть, не раз еще он увидит этих бомжей. Он не знал, как их зовут, но сейчас, глядя на них из машины, почему-то решил, что теперь ему непременно нужно узнать их имена, во что бы то ни стало. Это будет его первым шагом… — куда, было неизвестно, но вот уже полгода он постепенно погружался в этот сладкий омут неизвестности, очень знакомой всем холодным самоубийцам, беглецам и когда-то, когда они еще были, — путешественникам-первооткрывателям.

Рост — вот главное, в чем он сомневался, — в своем росте. Непонятно было, сможет ли он выжить среди бомжей с таким ростом. Ведь лучше всего выживают невысокие и сухие типы, отлично переносящие голод и физическую нагрузку. Подобно танковым войскам и воздушным силам, улица отсеивает своих рослых призывников.

Он специально ездил на Комсомольскую площадь, платил втридорога за парковку — и пытливо обходил все привокзальные закоулки в поисках рослых типажей. Куда он только там не забирался. Казанский вокзал оказался полон катакомб, нескончаемых тускло освещенных тоннелей, провонявших мочой, ведущих то к завокзальным товарным платформам, то к залежам списанных турникетов, разменных автоматов, то к задичавшим, разворованным складам, затхлая пустошь которых терзала, пугала, вызывала тот торопкий бег сердца, который норовил — и вдруг выплескивался в ноги, сообщал им спорость ,  — и страх унимался только полной выкладкой, во всю дыхалку, прочь, прочь. Когда двигаешься — не страшно, движение — облегчение бытия, вот так побегаешь — и вроде бы все хорошо. Крысы метались вдоль этих гранитных плоскостей, бежали, шаркая, с задранными хвостами, пуская писк по ниточке. Куда торопились, на что столько трачено гранита? В одном месте Королев наткнулся на трех бомжей, игравших в детскую “рулетку”. Вместо фишек, которые ставили пизанскими столбиками у беготни легкого пластмассового шарика, они использовали стародавние метрошные жетоны — из желтого сцинтилляционного пластика, фантастично мерцавшего в сумраке…

Во всех своих походах он не встретил ни одного бомжа своей комплекции и роста. Все они оказывались невысокими, округло-коренастыми или сухими, но все равно крепкими. Обнаружил только одну рослую бабу с мгновенно состарившимся лицом. Он научился различать такие лица — преображенные не текучей метаморфозой гримасы, а словно бы скоротечно потрескавшиеся, подобно живописным подделкам, состаренным морозом и ультрафиолетовой лампой. Женщина была высока и красива, смугла от грязи, в шерстяном платке, стянутом под подбородком. Она пританцовывала у свалки турникетов с одеялом, перекинутым через руку, пожимая долгими ногами баулы, вся пронизана нелепо сложным тиком, обуревавшим ее от колен — к руке, прыгавшей с дымящимся окурком. Правильные черты лица соединялись с гримом безумия. Она что-то бормотала, по лицу пробегала то усмешка, то испуг, то жестокость…