Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

• Название: Новый Мир ( № 7 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Нельзя не признать, что покинутое огнище имело определенные преимущества в сравнении с нынешними реальностями. И в этом нет никакой заслуги советской власти. Напротив, все потери — на ее совести. Можно сказать, что советская власть дважды нанесла удар по исторической России. В первый раз — тем, что лишила русскую жизнь прежних основ. Во второй — тем, что прицепила ее остаточные ценности к “нашему паровозу”, а когда паровоз зашел в тупик, там же оказались и прицепные вагоны.

К сожалению, “Две России” подобен прочим учебникам в том отношении, что предлагает учащимся политическую (включая, конечно, военную) и экономическую историю. А ведь история есть, прежде всего прочего, история людей, их нравов, их умонастроений, перемен в умонастроениях и нравах. События, институты суть производные от них. Так понимали дело все русские историки первого ряда — Карамзин и Соловьев, Ключевский и Платонов.

А поскольку теоретизирование по поводу исторической науки большее развитие получило на Западе, приведу на сей счет авторитетное суждение знаменитого французского историка. Предмет истории, пишет Марк Блок, “в точном и последнем смысле, — сознание людей. Отношения, завязывающиеся между людьми, взаимовлияния и даже путаница, возникающая в их сознании,-— они-то и составляют для истории подлинную действительность”. И далее: “Иллюзорная работа, которую мы проделываем, превращая существо из плоти и крови в разные призраки, вроде homo oeconomicus, philosophicus, juridicus (и не в последнюю очередь homo politicus. — Ю. К .), полезна только в той степени, в какой мы не поддаемся ее соблазнам”10.

Вот центральная тема советской истории, ждущая полноценного раскрытия: приключения русской, российской души в стране большевиков.

Педагоги утверждают, что в истории дети охотнее воспринимают позитив, чем негатив. Наверное, это так; хотя, конечно, и о негативе они должны иметь представление. Слава Богу, в российской истории на всем ее протяжении позитива вполне достаточно; и следовательно, учащимся есть чем гордиться. Даже в советском прошлом можно акцентировать позитив, как это делает, например, А. Горянин: “…мы — и никто больше в мире — сумели победить два самых грозных тоталитаризма в истории — один вовне, другой внутри, значит, мы можем все”11. Нельзя сказать, что к этому ничего не прибавишь, но убавить ничего нельзя.

Но самое главное — учащиеся должны усвоить, чем именно следует гордиться и чего стыдиться.

Ждут ли нас американские горки?

Следующий ряд трудностей имеет глобальный масштаб или, во всяком случае, масштаб евро-американской цивилизации — он порожден культурной революцией конца 60-х — начала 70-х годов и ее долговременными следствиями. Напомню, что эпицентрами ее стали США и Франция, поэтому вопрос этот стоит особенно остро под чужими небесами, хотя никак нельзя сказать, что к нам он не имеет отношения.

Культурная революция начиналась как стихийный бунт — “детей” против “отцов”, студентов против профессоров. Выражение “порвалась связь времен” от частого употребления стерлось к тому моменту, когда она действительно порвалась, в той мере, в какой это вообще возможно. Новое поколение заявило о себе как о NOW-generation , ценящем только “здесь-и-теперь” происходящее. Профессоров, зачем-то копающихся в прошлом и что-то вякающих об “уроках истории”, освистывали и сгоняли с кафедр, отчего многие из них, менее всего ожидавшие встретить столь оскорбительный афронт, надолго впали в ступор.

Так иногда средь нашей сцены

Плохой питомец Мельпомены,

Внезапным свистом оглушен,

Уж ничего не видит он,

Бледнеет, ролю забывает…

Но время шло, бывшие студенты сами становились учителями в школе и университетскими профессорами, следовательно, должны были так или иначе выполнять свои ролевые задания. Они, во всяком случае большинство из них, предпочли выполнять их иначе, по крайней мере в области истории, — порвав со всей предшествующей традицией, с их точки зрения отвечавшей интересам элит. Следуя заветам своих французских учителей (М. Фуко, Ж. Делёз и прочие), они взяли себе за правило, что историю надо писать с позиции разноцветных “угнетенных масс”. Это значит, что всю евро-американскую историю надо было истолковать таким образом, чтобы низвести с пьедесталов тех, кого до недавних пор принято было считать героями, и самые пьедесталы сровнять с землей.

Герцог Франсуа де Ларошфуко не был изгоем, как не был он черным или цветным, но он передал суть этого умонастроения своим известным афоризмом: “Нет героя для его дворового человека”. На что Гёте ответил: не потому, что герой — не герой, а потому, что дворовый человек — это всего лишь дворовый человек.

Столь радикальное отречение от всех предшествующих школ и педагогических традиций с течением времени неизбежно вызвало реакцию. А так как левая, на новый лад, интеллигенция наибольшую силу набрала в Соединенных Штатах, то и наиболее энергичная реакция воспоследовала тоже в этой стране. Чтобы получить некоторое о ней представление, последуем примеру лесажевского Хромого беса, приоткрывавшего крыши домов, чтобы заглянуть внутрь, — проникнем в стены вашингтонского Капитолия, на заседания сенатского комитета по здравоохранению и образованию, где идут слушания, специально посвященные вопросу преподавания истории в школе; благо, сегодня для этого не нужно проделывать никаких фокусов, достаточно прочесть стенограмму слушаний12.

Мнение большинства присутствующих выражает бывший лидер республиканцев в сенате Роберт Бёрд: “Изучение истории в наших школах находится в плачевном состоянии”.

Одно из подтверждений тому — элементарно плохое знание этого предмета. Историк и писатель Дэвид Маккалоу: “Мы растим поколение молодых американцев, которые в очень большой степени являются безграмотными в области истории”. Вообще-то американцев всегда отличало, сравнительно с европейцами, равнодушие к истории (это, правда, не помешало тому, что у них есть немало высококвалифицированных историков, а были и отдельные превосходные историки). Но теперь их невежественность в этой области выглядит все более анекдотичной. Даже выпускники университетов Плющевой лиги зачастую не знают, с кем и против кого воевали американцы во Вторую мировую войну, и не могут назвать хотя бы век, на который пришлась Гражданская война в США; что уж говорить о мировой истории.

И все же главный предмет озабоченности отцов-сенаторов, равно и педагогов, — то, как преподается история в школах. Один из ведущих педагогов Америки Дайана Рэвич: “Раньше школа была инструментом американизации, а теперь ею овладела враждебная культура, которая разглядывает все прыщи и бородавки на теле нации, преуменьшая подлинные ее достижения”. Кстати, дисциплина, о которой идет речь, полностью называется “история и гражданственность” (сivics), то есть основной своей целью ставит воспитание гражданственности, как оно, собственно, и должно быть. “Нет более неотложной задачи, — продолжает Рэвич, — чем вернуть истории и гражданственности подобающее им место в нашей школе, чтобы дети могли понять, что значит быть американцем”.

Достопочтенный Роберт Бёрд ностальгирует: в его время школьников учили брать пример с героев Революции и Гражданской войны, “американских брутов и метеллов”, а сейчас даже о Вашингтоне и Джефферсоне узнают в первую очередь то, что они были рабовладельцами, а значит, “плохими демократами” (пример явно неисторического мышления, а может быть, и плохого знания истории: ведь именно Вашингтон и Джефферсон наметили путь, на котором стало возможно освобождение негров от уз рабства, а позднее и уравнение их

в правах с белыми). Настоящими же героями для молодежи стали рок-певцы

и звезды Голливуда, который давно уже сделался одним из гнездилищ “враждебной культуры”.

Педагоги сетуют на то, что политкорректный мультикультурализм “убивает” интерес к истории. В учебниках “нет героев” и “нет идеалов”, отчего они сделались безнадежно скучны.

Между тем, как говорит сенатор Брюс Коул, “демократия, в отличие от других государственных форм, не воспроизводит сама себя. Ее идеи и принципы должны быть предметом научения и трансляции”. Даже если инерция демократии существует, то наверняка демократия теряет прочность, если “забывает” о собственной истории, и таким образом становится неосмысленной или недоосмысленной. Пока что американцы привычно “бегут” вперед (глагол to run широко употребляется ими в метафорическом смысле). А ну как однажды они вдруг задумаются, куда и зачем бегут? Что-то тогда будет?