Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)

• Название: Новый Мир ( № 8 2007)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Может быть, за исключением работы О. Чернышевой с маленькими мониторами, на которых мерцают окна жилых домов: для этой инсталляции подобрали правильный темный закуток со ступеньками. Экраны нужны побольше? Но даже проекция на потолке с промежностью прыгающей теннисистки, достаточно продолжительная, осталась в памяти мельканием полуабстрактных пятен.

Подвалы винзавода явили еще одно странное свойство — инсталляции и объекты, отлично выглядевшие на фотографиях и в теленовостях (синий троллейбус В. Кошлякова, экскаватор Д. А. Пригова), вблизи растрачивают степень привлекательности. Зато неожиданно хорошими оказались деревянные фактурные хлебы А. Осмоловского.

Олег Кулик проделал огромную работу — и с точки зрения логистики, и с точки зрения цельности восприятия: проходных или случайных работ здесь почти нет. Или они не очень заметны. Незаезженность подвалов намертво сцепляется с содержанием работ. Кулик — выдающийся экспозиционер. Сомнительным ли будет комплимент, если сказать, что как куратор, возможно, он более талантлив, чем как визионер? Вспоминаю его проекты в галерее “Риджина” — каждую их них он превращал в уникальный спектакль.

Чего только Кулик не делал с творениями коллег! Выставлял их на вытянутых солдатских руках и на передвижных подставках, которые дети возили, позвякивая колокольчиками. Он сбивал из картин барак, переворачивал картины вниз головой, развешивал их наподобие одежды в платяном шкафу, а постаменты для скульптур исполнял из тающего льда... Чужие жесты словно бы тысячекратно увеличивают силу Кулика, делая его былинным героем. Жалко, что в этом качестве он выступает крайне редко — но такой титанический труд (и строительства, и нахождения единственно правильной многоуровневой метафоры) не может быть регулярным. Подобные акции единичны, из-за чего щемящее чувство эксклюзивности подхлестывает восприимчивость; ходишь, выдыхая горячий пар, глазеешь вокруг — то ли ты на вокзале, то ли на параде монстров или где-то еще.

Самое приятное — что непонятно где.

2. “Дневник художника” Галереи Гельмана в ЦДХ. Мой друг Гуров очередной раз приехал из Лондона, и я его повел по своим нычкам. Сначала мы поехали в ЦДХ на выставку “Дневник художника”. И если учесть, что “вокруг театра должен быть театр”, то нужно признать, что с “Винзаводом”, куда мы отправились позже, нет никакого сравнения.

Дело даже не в лотках и галерейках невнятного типа и не в особого рода посетителях — но сами эти залы, кажется, совершенно не приспособлены к искусству. Здесь строительные, хозяйственные выставки проводить бы. Залы просторные, но не свободные, продуваемые всеми ветрами и задавленные чуждым контекстом.

Хотя, с другой стороны, “Дневнику художника” очень пошло соседство с фестивалем центральноевропейского искусства “Мон@рхия” — Чехия, Австрия и окрестности, — просто из кипятка в лед, из живой воды в мертвую. В “монархических” залах и народу не было, и экспонаты расставлены как в истинных “контемпорариях” — по артефакту на прорву пространства, и сквозняк особенно лютый. Ну и искусство соответствующее — технологическое, стерильное, выхолощенное.

Тут дело даже не в том, что у наших фенечки и приколы понятные и родные, тут, вероятно, что-то иное. У наших энергии и азарта больше, а технологичности меньше, что срабатывает в неожиданную сторону — много объектов из неструганых досок и прочего строительного материала. Есть даже огромная ватно-мешочная “Какашка художника”, занимающая центр первого зала выставки, и длинный телесный, многократно увеличенный шов, сооруженный группой “АЕС”. Все наши технологичные технологии словно бы на коленке и из коленки, немного нелепые, топорные и оттого особенно одухотворенные. В них аутентичного много. Аутентичного как антропоморфного. Западное искусство уже давно какое-то гуманоидное. А тут, пожалуйста, прожженные штаны, из которых “Синие носы” петарды выпускают. Вот и вся технология — Левши, блоху подковавшего.

Кроме этих штанов, “Синие носы” выставили еще большие фотографии на тему “художник и модель”, и нужно сказать, что большие размеры работам очень даже пошли. Правильный посыл в правильной пропорции: без особого гигантизма, но и чтобы не потеряться, внятно донести мессидж и визуальную составляющую.

Лучшей работой на выставке, безусловно, были две “фотографические” картины Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой — с похоронами Брежнева и с лицом умирающего Литвиненко (чуть позже, в мае, художники покажут огромную фреску “2007”, скромной частью которой являются эти две картины-эскиза). Если все художники так или иначе метафорически соотносили свои артефакты с заявленной темой — а штаны “Синих носов” представляли эту тему впрямую, — то врубелевские холсты берут заявленную тему сразу в нескольких измерениях. Особенно если учесть генезис этих работ — проявление их и оттачивание в буквальном, самом что ни на есть дневнике Д. Врубеля, в его “Живом журнале”.

Уже давно, изо дня в день, я наблюдаю за этим замечательным проектом фиксации повседневного. Сначала у меня к Врубелю были некоторые вопросы. Типа, не мелко ли он берет — имея в виду героев его медиального наблюдения в духе “утром в газете, вечером в куплете”. Ведь память медиа необычайно коротка — здесь действует принцип “френд-ленты”: новые сообщения вытесняют старые не только с “морды”, но и из “мозжечка”, отправляясь сквозить где-то в подсознании, и уже через некоторое время нужен будет комментарий, подобно комментарию к “Евгению Онегину” или к “Москве — Петушкам”.

Но меня примирило с проектом Врубеля одно рассуждение покойного Наума Юрьевича Орлова, художественного руководителя Челябинского академического театра драмы, под руководством которого я работал пять сезонов и чьи устные рассказы записывал и оформлял в книжку.

Наум Юрьевич рассуждал о силе искусства на примере “Нищего” работы передвижника Василия Перова. Орлов говорил, что на улице он скорее всего пройдет мимо просящего подаяние, тогда как в Третьяковской галерее зафиксируется перед этим портретом, сочетающим типическое и индивидуальное, психологию и общественное, обыденное и надличностное, и получит свой вполне заработанный инсайд. Ибо работа (деятельность) художника тем и значительна, что даже точное копирование создает дистанцию и обрамленность, вырванность из контекста и перенос объекта в другой контекст.

В музейном пространстве правильно поданная (впрочем, теперь, вероятно, уже любая) натуралистичность начинает звучать как метафора и, извините, символ.

Жест художника — в этой прибавочной символической стоимости мессиджа. На улице нищего нужно заметить, выделить, умыслить и обобщить. Так информационная мелочь, которая не касается лично меня (смерть Литвиненко, похороны Брежнева) в работе Врубеля — Тимофеевой перестает быть мелочью — они начинают работать на меня, ибо информационное поле (медиальный мусор) у нас с тезкой Врубелем один и тот же. И если человек состоит из того, что ест (а также на 90 процентов из воды, в том числе и информационной), то пеленающие нас информационные потоки, собственно говоря, и есть то, из чего мы состоим сегодня. Вся наша жизнь проходит на фоне таких вот мелочей, составляющих декорации повседневности. Сюда же — песенки и фильмы-мультфильмы разных периодов нашей жизни, песенные (книжные) хиты и прочая мишура. Плюс, конечно, работы Врубеля — Тимофеевой оказываются на этой выставке самыми убедительными в пластическом смысле. Тут и школа, и даровитость, и мера, и вкус.

Я очень люблю художественные работы архитектора Александра Бродского. “Заснеженный город” — одна из лучших работ в экспозиции, но есть, как мне кажется, и недочет. Стеклянный ящик, в котором стоят маленькие домики (город), может быть занесен снегом, достаточно покрутить ручку — и ты поднимаешь пургу-метель. Ящик сделан под конкретные масштабы российского павильона на венецианской биеннале (где его впервые выставили), кто был, помнит этот скромный, тесный (и оттого, кстати, уютный) двухэтажный павильон на выселках. Вероятно, в нем артефакт находился в соразмерности, однако в ЦДХ инсталляция оказалась мелкой, мельче нужного — домики больно уж крохотные.

Я вспоминаю другую инсталляцию А. Бродского — “Кома” (вот такой же игрушечный город постепенно заливал просачивающийся из боковых капельниц мазут плюс фотографии разрушений на стенах), в продолжение которой придумана и сделана новая, архитектурно очень точно спланированная под зал галереи Гельмана (кто не был — тот будет, кто был, не забудет). Казалось бы, мелочь — домики всего-то на пару сантиметров больше, ан нет — совсем иной коленкор и выразительность. Дома ручной лепки (каюсь, спер парочку) в “Коме” казались индивидуальными и непохожими друг на дружку, из-за чего игрушечные проспекты отличались от соседних улиц; здесь же Бродский воспроизводит “типовую”, линейную застройку, словно бы копирующую компьютерную графику, — и эффект иной. Стихия выглядит при таком раскладе много внушительнее, но очень уж хрупок бассейн, очень уж далеко и отдельно сиротливое видео (пустой вагон метро, движущийся по тоннелю). Все равно — очень хорошая работа.