Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2008)

• Название: Новый Мир ( № 9 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Пришли между 5 и 6-ю. Аля не открывала. А. И. сидел с Шафаревичем у себя, вернувшись с прогулки: носил Степушку гулять. Аля спрашивала: кто да кто, да что надо, да ведь он уже ответил следователю письменно в пятницу и пр. Тогда он сам вышел и открыл дверь. Сразу ворвались 8 человек — милиция и в штатском. Начальник операции — Зверев77 (А. И. большой любитель фамилий). Они были очень грубы. (Кто-то при этом рассказе спросил Ек. Ф.: “Они его тащили?” Димка: “Кого? Дядю Саню? Да он бы их всех убил!”) Увели. (“Россия без Пушкина”.) Двое остались еще минут на 20. Двигаться семье не мешали. Потом ушли.

Пришли Ю<лий> М<аркович>, Алик78, еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка79.

Би-би-си и “Немецкая волна” передали про увод в последних известиях. Затем откуда-то позвонили А<ндрею> Дмитриевичу (видно, до2ма дали здешний телефон). Он сказал хорошо — по-русски, а Таня записала и перевела на английский. Я сказала: “Давайте подпишем все”. (Теперь очень жалею: спровоцировала тех, кому нельзя! Но кое-кто молчал, каждый называл сам себя: А. Д., я, Т. Л<итвинова>, Ю. Д<аниэль>, Шафаревич, Твердохлебов и — Алик (не надо бы).)

Потом Алик меня проводил домой — к Люше и Фине.

Самое главное: Аля собиралась в прокуратуру. А часов в 9 позвонили ей оттуда: говорят из прокуратуры. Ваш муж задержан. Справки можете получить завтра по тел. такому-то, у следователя Ал. Ник. Балашова.

Но Аля просила говорить всех не “задержан”, а “арестован”, потому что это практически одно, а иностранцы будут путать.

Вышлют ли его сразу без семьи за границу? Или на Восток, в лагерь?

Мне кажется, я умерла.

20 февраля 74, среда, Москва. Вчера нам позвонил А. И.80. Взяла трубку Люша. “А мама дома? Будем говорить втроем”. “Я здоров и свободно заговорил по-немецки”. “Эмигрантов и корреспондентов шугаю”. “А вообще меня встретил весь город как национального героя”. Л.: “Утомительно”. — “Нет, это хорошо”. Л.: “А есть ли близкие люди, свои, от которых вы не прячетесь?” — “Конечно есть... Года через 4 я вернусь к вам”. Л. спросила насчет вещей: “Вилы, лыжи и валенки пусть останутся в Музее”. (Т. е.

у нас, в доме К. И. Валенки-— исторические — присланы кем-то из лагеря. Вилы он держал за шкафом, хотел пырнуть, если за ним придут.) Мне: “Я ведь в тот вечер должен был прийти к вам и сговориться (?)”. Я: “В тот вечер я сама пришла к вам в 7 ч.”. И я рассказала ему, сколько было друзей и сколько писем.

Сейчас главное — отправка Али с семьей. Игнаша болен. Им помогают, но все равно невпроворот. В провоз архива я не верю. Думаю, на таможне все отберут или 9/ sub 10 /sub . А какая му2ка — формальности, овир.

В среду — ту — я вернулась на дачу: его пальто в передней, его часики и цветные карандаши на столе, лыжи, вилы, лопата, его свертки в

холодильнике.

Дважды: “светлый день и опустелый дом”. О нет, не дважды уже.

Думаю, А. И. устроит там настоящий р<усский> центр. Когда соединится с семьей. По-видимому, сейчас занят корректурами “Архипелага” — новых частей.

А потом, надеюсь, займется нами, со свойственным ему организаторским гением.

15 марта 1974, воскр., город. Сегодня иду к Але — отнести фотографии нашего дома и сада для Ал. Ис. Нужно ли ему это? Не знаю. Живет ли в нем память о новых (после тюрьмы) людях и местах? Он не лирик. Но о вещах живет: то и дело он звонит из Швейцарии Але, а та — Люше, что Ал. Ис. просит привезти (из дому или от нас) подстаканник, плоскозубец или какие-то наглазники, которые бедная Кларочка не может найти.

Все время — передается по радио — его очередной отказ какой-нибудь стране или организации приехать к ним в гости: он хочет вполне отдаться литературной работе.

Впервые в жизни после тюрьмы у него будет свой дом, свое устройство... Город он ненавидит. Борзовку81 любил, но там с ним жила нелюбимая. Переделкино любил скрепя сердце. Теперь он с любимой женой и

в доме, в котором сам себе господин.

23 июня, Москва, воскресенье. Великая книга читается и потрясает. Но многие жаждут избавить себя от благодарности автору и потому сильно злобятся на “Письмо вождям” (с которым я тоже не везде согласна — ну и что?).

3 июля, вторник, 74. Москва. Только что слышала голос А. И. — отрывок из его интервью (4-й кусок). Я слышала этот же кусок и более подробно на даче; но только голосом диктора. А тут, сейчас, его голос .

Интервью блистательное, разумеется — написанное, и давно писавшееся; множеством мыслей совпадающее с моими; а некоторое — поправки к письму вождям — просто мое .

11 июля 74, четверг, Переделкино. Сегодня — очередной посетитель.

Очень похож на моего машиниста.

Думаю, не провокатор. И вот тут самое горькое, самое трудное.

1) Я ничем не могу ему помочь, 2) мы совсем не понимаем друг друга.

Ему 62 года. На вид меньше. С Урала, но украинец. 10 лет лагеря, выпущен в 56-м. Разумеется, хочет телефон Сахарова. А случилось-то, что в разговоре он кому-то при ком-то сказал, что нельзя ругать “Архипелаг”, раз книгу не читали. На следующее утро его на машине отвезли в милицию, а оттуда в КГБ. Там полковник. “Тебе что надо? Еще захотел? Ты Яковлева в „Правде” читал? Ну и все... А книгу Солженицына никогда не прочтешь”. Затем вопрос: “Как ты считаешь, правильно, что его вытурили, а не посадили?” Мой ответил: “Что ж его сажать, ведь он уже сидел”.

А полковник ему: “Он для нас вошь, мы его раздавим в любом месте... Вот он и сидит у себя в доме, как в крепости”.

4 часа с ним говорили, пугали его: “Мы тебе 5 лет за хулиганство в одну минуту дадим”.

Приехал он в Москву в поисках А. Д. и меня.

Человек все понимает, и в то же время: “Солженицын не все написал про лагерь. Я был, я видел”. —“Да ведь вы не читали!” —“Слышал отрывки по “Волне”. И в „Лит. газете” пересказ” .

Потом:

— Мне терять нечего, мне уже 62, пусть делают что хотят.

— Но вы-то что хотите сделать?

— Хочу проафишировать... Чтоб знали все, как у нас людей душат... Люди-то у нас теперь понимающие, все знают.

6 сентября 74, Переделкино. По радио: грядет книжка А. И. с разоблачениями Шолохова82. Какой-то литературовед Д., который умер, произвел сравнение.

Я этой работы не знаю; уверена, что Шолохов не автор “Тихого Дона”, но и Крюков (прекрасный человек) в том, что я читала, — немощен: очеркист-этнограф.

Поглядим. Но мафия при Шолохове озвереет. Это им хуже, чем “Архипелаг”.

Пока идет расправа с Эткиндом. Он хотел уехать через Францию — не дали. Теперь подал унизительные бумаги в овир. Скоро приедет сюда прощаться. Жаль его, но не пронзает. Думаю, там ему будет хорошо: гибок, талантлив, работоспособен, ловок.

28 ноября 74, четверг, Переделкино. Самойлов прочел новую небольшую поэмку — выпад против Ал. Ис.83. Горько. Я на свете прожила, чтобы дожить до великого “Архипелага” — и вот дожила, мы дожили — а все заняты “Письмом к вождям”. Письмо это а) неверное (я против автократии), б) в нем неудачно выражены и те мысли, с которыми я согласна. У Самойлова поэма фантастическая (будто бы о Федоре Кузьмиче), но там явный пересказ “Письма вождям”... Если бы не было посторонних, я ему объяснила бы, что печатать и пробовать печатать это в “Новом мире” — не следует... Хотя бы по формуле Чернышевского: “Никогда не ругай того, кого, если бы ты захотел похвалить, тебе не позволили бы”.

Что-то я все-таки сказала, и Д. С. ответил (мне не понравилось):

“Если Л. К. неприятно — я не буду... У нее слабость к этому человеку”.

Да, у меня слабость — и пожизненная.

10 декабря 74, понед., Москва. Завтра день рождения А. И. (Год, как он устроил мне сцену за ящик с лошадкой84.) Посылаем — по отдельности — телеграммы в Цюрих. И я, и Люша, и мн. др.

Думаю о II томе Великой Книги. Почему мне неприятна глава “Замордованной воли”? Вся книга написана “с чужих слов”. Но когда он пишет о лагерях и шарашках, чужие слова ложатся на собственный опыт. А воли замордованной он не пережил. Потому и Н. Я. М<андельштам> для него возможна. Потому и судьбы писателей непонятны ему.