Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2006)

• Название: Новый Мир ( № 9 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Старого пса не выучишь новым штукам — начинает Славникова за упокой, то есть задействуя все тот же арсенал, прочно закрепившийся за брендом. Какой-то маловыразительный Крылов провожает на вокзале отъезжающего в экспедицию какого-то профессора Анфилогова, видит сопровождающую того женщину — завязка любовной интриги готова. О, как мучительно долго разворачивается эта интрига, больше похожая на стоячую воду, чем на бурю страстей, — и тут, кстати, автор допускает единственную, но очень серьезную, с точки зрения единства формы и содержания, ошибку: настаивая на страсти, декларируя ее в качестве объекта описания, Славникова не может вырваться из плена отстраненной, холодно-аналитической манеры, пожертвовать сотой метафорой, двухсотой метонимией ради того, чтобы оказать любовникам хоть какую-нибудь поддержку. В результате читателю, как всегда, приходится верить автору на слово, никак не прочувствовав из текста: говорит, что любят, — значит, любят…

Гораздо больше, чем эмоциональное существо отношений, Славникову интересует их формальная организация: любовники категорически избегают давать друг другу какие-либо сведения о себе и получать такого рода информацию от другого. Даже на подлинные имена наложен запрет. Не говоря уже об адресах и телефонах. Поначалу кажется, что это очередная модернистская игра — не бедных подневольных персонажей, разумеется, а злонамеренного автора, который вертит ими как хочет ради каких-то собственных эстетских нужд.

А персонажи меж тем практикуют топографическое подобие русской рулетки — вооружившись каждый городским атласом, они как бы строят в пространстве с нуля оси координат, выбирая из списка произвольную улицу и назначая номер дома, у которого предстоит столкнуться друг с другом в следующий раз. Если один по каким-то причинам — хоть бы сломав ногу или свалившись в бреду и жару — не явится на свидание, шансов найти друг друга никаких. Это называется — искушать судьбу. Если бы автор этим ограничился, в отечественной словесности прибыло бы высосанных из пальца сюжетов. Но тех, кто не сломался под глыбой вялотекущей любовной интриги, автор манит дальше — и там наконец становится интересно.

Задним числом, когда на сцену выходят “хитники” — нелегальные старатели в Уральских горах, зашифрованных под “Рифейские” (древнегреческий топоним для неизвестной гряды на далеком севере у края ойкумены), — становится понятна даже цель испытания: как ползет из последних сил вверх по руслу безымянной речки изможденный отряд искателей самоцветов, искусанный мошкарой, истомленный неудачами, подъедая скудеющий ежедневный паек, чтобы найти в конце пути неслыханную жилу корундов (рубинов), так и читатель должен пробиваться сквозь томительно-вязкую плотность слов, чтобы прорваться к смыслу. Метафора, развернувшаяся на добрую сотню страниц, наконец-то становится понятна. Один из тезисов романа — за все, решительно за все в жизни необходимо платить, и романтика “хитбы” — не в случайной даровой удаче (как выяснится, и удача даровой не бывает), а в дерзости самостоятельного выбора, в реализации прав личности в том числе и на эскапизм — из мира, где все рассчитано, определено и распределено, в мир, где есть место случайности, следовательно — судьбе...

Тема судьбы и есть смысловое ядро романа. Но она понимается здесь ни в коем случае не как античный рок, зависший над головой вроде грозовой тучи, откуда в нужное время ударит молния и пригвоздит почерневшее тело к земле, а скорее в экзистенциалистском смысле — как нечто, хранящееся “где-то” в свернутом виде, что необходимо любой ценой заставить выявиться и осуществиться, поскольку нереализованная судьба — это мнимость, виртуальность и небытие как таковое.

А тема мнимости/подлинности тоже чрезвычайно важна в романе. Она начинает проблескивать уже в упомянутой принципиальной самонеидентифицируемости пары любовников, подчеркивается образом загадочного профессора Анфилогова, сделавшего из своей жизни целый конспирологический лабиринт: одни знают его как сухого и строгого преподавателя, другие — как одного из столпов романтической “хиты”, третьи — как расчетливого дельца, проворачивающего серьезные сделки на черном рынке, причем никто из его многочисленной свиты не может похвастать ни знанием подлинного лица профессора, ни даже самостоятельным знакомством друг с другом — тот нарочно устраивает дело так, чтобы всю систему объединял только один элемент — он сам, без него части, не имеющие собственных скрепляющих взаимосвязей, сами собой должны рассыпаться в хаос. Профессор сказочно богат — но живет в крошечной обшарпанной квартирке, где прячет самые ценные экспонаты коллекции (причем испытывает особенное пристрастие к деформированным, неестественно сформировавшимся кристаллам, его притягивает именно такая красота — на грани дефекта и уродства, с одной стороны — как образец неповторимости, с другой, вероятно, — как символ собственного бытия). Имея огромные счета в иностранных банках, он длит мнимое существование, наподобие господина Прохарчина, умершего в нищете на тюфяке, набитом ассигнациями, откладывая настоящую жизнь на потом — которое, естественно, так никогда и не наступает. И наконец, тема отбрасывает рефлекс через образ еще более загадочного “шпиона”, ведущего наблюдение за любовниками, — в его лице мнимость достигает апогея, стилистически перекликаясь с поэтикой набоковского “Приглашения на казнь”, — “задние ряды были совсем дурно намалеваны”…

Еще одна линия, поддерживающая тему, связана с бывшей женой главного героя — Крылова, бизнес-леди Тамарой. Чтобы, не дай Бог, не последовать стереотипу, Славникова не жалеет красок, показывая эту женщину в высшей степени симпатичной и привлекательной. Умная, обаятельная красавица, верный друг, экономический стратег и тактик, щедрая рука, смелый экспериментатор, наконец, любящая женщина (брак распался от чрезмерной щепетильности Тамары — влюбившись в подонка, она позволила себе интрижку, а после с гордо поднятой головой несла бремя вины, Крылов насчет интрижки не переживал, а вот униженья паче гордости не выдержал)… Одна беда (автор настойчиво это подчеркивает): несмотря на все окружающее ее великолепие — материальное и организационное, самой по себе Тамары как бы не существует, она реализуется как личность только по отношению к объекту, который теперь путешествует по жизни отдельно от нее и который она всеми силами хочет привязать к себе, притянуть обратно, храня ему маниакальную верность, выступая для него во всех возможных ипостасях — друга, спонсора, советчика, опекуна в житейских неурядицах, даже, как выяснится, дистрибьютора мимолетных любовниц, — она играет все эти роли, а хочет не играть, а быть — снова женой.

Крылов, незаурядный резчик по камню, с детских лет заворожен прозрачностью . Одним из первых его деяний на жизненной стезе было уничтожение теткиной вазы — он расколотил ее молотком в мелкую крошку, безуспешно пытаясь выделить из материала сам феномен. Но добился только отцовской порки. Достигнув зрелости, научившись заставлять камень как бы по доброй воле открывать и обнажать свою природу, то есть прозрачность, он не нашел удовлетворения, ибо почувствовал, видимо, ограниченность поставленной задачи. И взялся бороться с плотной и мутной пеленой, заслоняющей суть жизни, в его терминологии, выявляя и обнажая судьбу.

Ему посчастливилось приобрести по случаю маленькую квартирку — и он стал планомерно делать из нее кафкианскую нору и полигон для испытаний судьбы. Ни единому в мире существу он не открыл тайны своего убежища. Он рассчитывал на то, что в точке, где постулируются лишь недеяние и одиночество, должна сконцентрироваться метафизика, если таковая вообще существует за границами этого мира. Если Бог есть, он должен проявить себя именно в такой точке — ибо здесь больше ничто проявить себя не может. Пустота либо останется пустотой — либо неизбежен Большой Взрыв. И тогда начнется отсчет времени, события пойдут своим чередом, туман отступит и смысл бытия прояснится и станет наконец-то прозрачным.

Через Тамару в повествование, точнее, в замкнутый круг обступившего Крылова плотного, вязкого, непрозрачного бытия проникает новое течение — но отнюдь не свежее, напротив, грязно-мутное, отдающее трупным запахом тухлятины и гнильцы. Это мир денег и бизнеса, мир элиты и власти, выгребная яма всей скверны мира — Славникова, точно взяв за образец “Капричос” Гойи, выстраивает галерею мерзких уродов, гораздо худших, чем минералы-инвалиды эксцентрической коллекции Анфилогова: те впечатляли своей болезненной красотой, эти же однозначно гадки.

Но все эти вершители судеб мира — мнимые величины вроде кэрролловской колоды карт, потому что призрачен и виртуален сам мир 2017 года. Не забудем, ведь мы имеем дело с антиутопией. Отметим, хотя речь будто бы идет о неком неназванном Городе (в котором по разным приметам можно безошибочно узнать Екатеринбург), на самом деле, конечно, обобщение простирается до дальних уголков страны и — может быть, в некоторых аспектах — даже всего мира. “Мир как супермаркет” — назвал свое эссе Уэльбек. Да, в этом смысле — несомненно, всего мира.