Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2006)

• Название: Новый Мир ( № 9 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

“А корни Гнашкины вырезные я с ворот его снял. У себя дома приспособил. Скучно мне без Василисы-покойницы. Даром не верил я ей. А теперь померла — так верю... Приезжай, племяш. Хоть ты и троюродный, а приезжай. Духу казачьего степного тут совсем не слыхать. Люди все больше с Карпат: дикие, скупые...”

С горечью и досадой отодвинул я от себя письмо.

Показалось: никогда мне этих новороссийских мест, этих Алешковских песков, этих навсегда отъятых степей, пропитанных желчью и потом южнорусских и украинских казаков, орловских мужиков и молокан воронежских, не увидеть. Не увидеть и хаты живореза, отданной, как писал Юхим, внаем каким-то приезжим из Самбора. Не увидеть сплетающихся хвостами то ли для запретной любви, то ли для неземного вечного пения русалок.

А если и доведется попасть в те места, то в Малую Ардашинку навряд заверну: и боязно, и досадно, и от запаха крови мутит.

 

7

Я закрыл глаза.

Смутный, полупрозрачный, с едва проступающими гранями веков и времен стоял, позванивал, дымился — как громадный, кем-то ополовиненный стакан человеческой крови — заносимый забвением и песками русский Юг.

Общий облик

Сарабьянов Дмитрий Владимирович родился в 1923 году. Фронтовик. Искусствовед, автор многочисленных монографий и исследований по истории русского и мирового искусства. С 1992 года действительный член Российской академии наук. Живет в Москве.

*    *

 *

(Из июньского дневника)

Пока трава еще не скошена,

Пока земля еще не плачет,

Что стала грязной и исхоженной,

Гнилой — не выскажешь иначе;

Пока чужие ноги походя

Еще цветы не распугали,

Топча поляны где ни попадя

Ботинками и сапогами;

Покуда в поле не приехали

Так лихо режущие землю

Трудяги тракторы с прицепами,

Покуда лес вечерний дремлет, —

Хоть грамоте твоей охранной

Отказано неоднократно,

Сгоняй, вздыхая и прихрамывая,

Всего до пруда и обратно.

2005.

 

Брату

Мне хочется поверить, что ты есть,

Пусть где-то там далече, а не здесь.

Мне чудится, что ты живешь вдали,

Чтобы тебя никто не повстречал, —

На берегу, где брошенный причал,

У кромки неба. На краю земли.

Иль бродишь по горам и городам.

Сванетия, Местия, Теберда.

Сначала Суфруджу, затем Эльбрус.

Но я туда навряд ли доберусь.

Как мне найти тебя? Пробраться вглубь

Пространства, отведенного для сна,

Где узнаются по движенью губ

Чужие и родные имена?

Как мне узнать тебя? Ужель с тех пор

Все тот же лоб, каштановый вихор

И тот же взгляд — не то чтобы стальной,

Но честный, видящий дорогу в даль

И в сторону от жизни остальной,

Которую прожить тебе не дал

Кусок свинца — немыслящий металл.

Как мне тебя, увидев, опознать,

Когда прошло не десять и не пять?

По сросшимся двум пальцам на ноге?

Нога разута или в сапоге?

Увидев, как друг друга назовем?

Ты брат Борис. Я Дмитрий, но не Глеб.

Коль имена — предвиденье судеб,

Окажемся ли рядом и вдвоем?

Ужель наш общий облик разобщен?

Ты не крестился. Я успел — крещен.

Твоя душа напряжена — в трудах,

Хоть ты в своем раю — в горах и городах.

Как совместить судьбу — твою, мою?

Ведь ты солдат и был убит в бою.

Я тоже был солдат. Но я живой.

Приписан к той же площади жилой,

На коей ты произрастал тогда,

До той поры, пока не стал солдат.

Я чем-то виноват перед тобой.

Какие нам места отведены

По случаю войны или вины?

Но вдруг сойдемся все ж. Что скажешь ты

О длинной жизни, прожитою мной,

И о несовпаденье долготы

С твоею прямотой и широтой?

Август 2005.

 

*    *

 *

В стенах больничных заведений

Ищу предмет для наблюдений.

Идет прием казенной пищи.

Капуста брошена ковшом

В тарелку. Рядом корневище

С головкой лука. Суп с лапшой.

Кисель из кружек в рты течет.

Где сласть, где соль и что почем —

Не разберешь. Ведь вся еда

Вмиг отправляется туда,

Где тем и рады, чем богаты...

В тридцатые, сороковые

Так ели зэки и солдаты.

Здесь вся история России.

22 апреля 2004. Больница.

 

*    *

 *

Храм замирает перед херувимской,

Как будто вся Москва, а с ней и я,

Склоняется главою третьеримской

Пред самой главной тайной бытия —

В предчувствии Божественного света

И слов заветных, что сказал Спаситель:

Примите, пийте кровь мою. Ядите,

Ядите тело Нового Завета.

И все преображается внезапно,

И пыль блестит как россыпь золотая,

И мир раскрыт, и горизонт не замкнут,

И уплывает мрак, в пространстве тая.

И возгорается огонь в лампадах,

И голос бархатный летит под своды.

Остановись, мгновение. Не надо

Другого бытия, другой свободы.

Не сравнивай намеренья благие,

Дела людские с благодатью Божьей,

Возрадуйся, хотя и ты ничтожен

Пред животворным чудом литургии.

Август — сентябрь 2005.

Аргун

Бабченко Аркадий Аркадьевич родился в 1977 году в Москве. Окончил Современный гуманитарный университет. Журналист, прозаик. Лауреат премии “Дебют”. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.

 

Четвертый день батальон стоит в Аргуне на консервном заводе. Это лучшее из всех мест нашей дислокации. По периметру завод обнесен забором. Два АГСа (автоматических гранатомета станковых) мы поставили в административном корпусе, еще два — на крышу мясного цеха и затащили пулемет на второй этаж проходной. Таким образом мы контролируем все пространство вокруг и чувствуем себя в относительной безопасности.

Мы отдыхаем.

Наступил апрель, солнце припекает уже весьма чувствительно. Пинча обрезал кальсоны по колено и щеголяет в этих самодельных шортах, словно отпускник на пляже. Из одежды на нем больше ничего нет, если не считать растоптанных кирзачей с раструбами огромными, словно паровозная труба, в которых его тощие, изъеденные язвами ноги бултыхаются, как ложки в стаканах.

Мы следуем его примеру и всем взводом делаем шорты. Это не дань моде или желание расслабиться — шорты для нас столь же важны, как бинты или стрептоцид. Ясно, в них намного лучше, чем в заскорузлых от грязи, пота и гноя штанах. Но дело не в этом. При стрептодермии солнце — первое лекарство, и язвы, которые в горах не заживали месяцами, сейчас затягиваются за пару дней. Сутками напролет мы валяемся на траве и загораем, подставляя дырявые шкуры теплу.

На нашем участке тихо. Начальство нас не трогает; мы отсыпаемся и отъедаемся. Кроме того, вчера нам устроили баню с заменой белья. Теперь два-три дня вши не будут беспокоить, это отрадно.

— Спорим на пять сигарет, я затушу об пятку бычок, — говорит Фикса.

— Нашел, чем удивить, — отвечаю я, — такой фокус я и сам могу проделать, да к тому же всего за две сигареты.

Кожа у меня на ступнях давно уже стала дубовой, как у носорога. Однажды я на спор вогнал себе в пятку иголку, и она вошла больше чем на сантиметр, прежде чем я почувствовал боль.

— Знаешь, пожалуй, начальство поступает слишком расточительно, отправляя погибших на родину, — продолжает Фикса. — Куда как рачительней было бы использовать нас и после смерти. Солдатские шкуры пустить на портупеи. А из пяток одного взвода можно настругать неплохой бронежилет.