Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2006)

• Название: Новый Мир ( № 9 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Над хатой Юхима засветилась волшебная, только в песках отдающая настоящим, словно выкопанным из земли, черноватым, а потому и не фальшивым золотом луна. Опрокинутое ввысь, глубокое небо с первой звездой чуть покачивало себя над песками. Резвое, еще бродящее молодое вино щекотало язык, губы. Где-то над казачьим ериком (отводом от Днепра, вырытым еще в ХVIII веке для рыбалки и войсковых потех казацкой голотой) покрикивали вечерние птицы. Не жизнь — рай. И холодок песков, тянувшийся от редких акаций и далеких сосен, это ощущение только усиливал...

— Василина! А ну ходь сюды.

Василина не отозвалась.

— Счас письмо принести заставлю! А то выпьем — забудем. Василина! Та куда ж она подевалась?

Юхим-дед вылез из-за стола, и на лице его вмиг проступили растерянность и обида. Вскоре они сменились гадливостью и слюнявой злобой.

— Опять, сука, к Гнашке побегла! Опять! А ну пошли со мной! Выкурим ее оттэда.

— Что за Гнашка такой? — спросил я, сам не зная зачем.

— Гнашка? — Юхим-дед от досады слегка даже приостановился. — Та живорез тут один. Ему за восемьдесят, а он все баб подманивает. А одну — так даже зарезал вроде. Только не смогли доказать. Годков пятнадцать тому назад... Ну, сука, ну если она только у махновца у этого!

Тут приостановился я:

— Так Гнашка — махновец?

— Ну! Я ж тебе о чем толкую! Двадцать пять лет отсидел, вернулся, с тех пор живет — бирюк бирюком. Только пчелы и виноградник. Да еще эти... Корни он режет. Фигуры делает. Красивые они, а только страшные. Ежели ночью увидишь — обделаешься. А что сильный и жилистый, как коряга, — то правда, то не отнять у него. На бойню бычков вести — до сих пор его кличут. Тут у нас бойня недалече. Так он всегда прямо перед бойней, для смеха, бычка и заваливает. Даст кулаком меж рог — бычок на землю без памяти. А Гнашка нож из-за халявы вынет, по шее бычка как полоснет! Убойщикам опосля его делать нечего. А он еще, подлец, нагнется, палец в порез окунет — а полосует он тонко, — кровь понюхает. И аж судорога ему делается. Так хочется бычьей кровушки спробовать. Да не пьет чего-то... Идем быстрей!

Юхим-дед зашлепал босыми ногами по ласковой, осенней, в прах перетертой пыли к калитке, чуть не силой таща меня за собой.

У калитки я все-таки остановил его, спросил: не приезжал ли сюда З., бывший ординарец или, как некоторые считали, адъютант Нестора Махно?

Юхим отвечал утвердительно, но отвечал неохотно: мысленно он уже был в Гнашкиной хате.

— Ну, сука, ну ежели она там!

Сухо кашлянул в песках выстрел. За ним второй, третий.

— Банда! Банда... — Юхим-дед даже присел от страха. Потом заметался, кинулся вперед, назад...

Однако любовь пересилила страх, и уже через минуту он вернулся из дому со старинным, тонко окованным, украшенным по прикладу резьбою ружьем. Под луной, под звездами узоры на ружье были приметны: тихо поигрывали изгибами, жили таинственной, отдельной от собственного смысла — убивать и калечить — жизнью...

— А ну быстро за мной, счас мы этого Гнашку проверим!

Так, на полусогнутых, Юхим и кинулся в конец длинной песчаной улицы, в противоположную от выстрелов сторону.

В конце улицы был небольшой заулок, тупик.

Во дворе приземистого, крытого шифером дома горел свет. На скамейке под деревом сидел Пан.

Крутолобый, с курчавящимися седыми висками, лысый, громадный! Точно такой, каким сработал его когда-то давно на всем известном полотне прихотливый и нежный художник.

Перед Паном на столике стоял полуторалитровый графин, а сам он громко смоктал из сот каплющий на рубаху мед. Ни выстрелы, ни другие подробности окружающей жизни его, видно, не беспокоили.

Юхим-дед в нерешительности остановился, опустил ружье прикладом на босую ступню. Я хотел было уже толкнуть его в спину: зайдем, мол! (Уж очень хотелось поближе взглянуть на коричневатое, словно покрытое акациевой корой лицо, услыхать голос Пана: наверняка тяжкий, низкий.)

Но тут за поворотом, на главной улице раздалось озабоченное покашливание, Юхим-дед оглянулся, увидел куда-то поспешающую Василину, и мы не сговариваясь кинулись к ней.

— Иде это ты была?

— Тю! А ты зачем батьково ружье вынул? Оно ж не стреляет.

— У меня стрельнет. У меня курица петухом запоет! Ты иде была, спрашиваю?

— Тихо ты. — Василина враз посуровшала. — Давайте быстро до хаты! В конторе я была, милицию вызвала. Приедут, сказали.

— Точно? — Юхим-дед недоверчиво вскинул вверх седые бровки.

— Точней не бывает. Нового лейтенанта в район прислали. Выехал он уже. Хватит нам банды этой! Наведет он, я чую, порядок. Молодой! А? То-то! — тихо засмеялась Василина и наступила Юхиму на босую ногу. — Эх, Юшка! — крикнула она. — Давно б я тебя, дурака, на молодого сменяла, да Бог не велит.

Василина легонько потрепала Юхимовы волосы.

Я отвернулся, стал смотреть на Гнашкину хату.

Двор и беседка с главной улицы хутора были видны плохо. Зато хорошо просматривались ворота с калиткой. Ворота висели на двух мощных деревянных столбах.

В один из столбов была вплетена длинная лешачья борода, над бородой поигрывала электрическими искорками лукавая толстая морда. Второй столб обвивали две чуть изогнутые в спинах русалки. Русалки, глядя друг на друга, плотоядно улыбались, сплетались хвостами.

— Сладко режет, — сказала Василина, заметив, что я все никак не оторвусь от Гнашкиных ворот. — Живо режет, весело! После резанья этого — все вокруг вроде живым становится.

— Одно слово — живорез! — Юхим-дед от слова этого даже слегка подпрыгнул на месте. — Сперва дерево режет, потом — людей!

Хулиганом я родился

И хожу как живорез.

Когда меня мать рожала,

Я и то с наганом лез!

Это ж про него сказано!

— Эх, Юшка, — вздохнула с сожалением Василина. — Ничего-то ты в жизни, дед, не понял. Да если русский мужик и зарежет кого — так ведь художественно зарежет. И за дело. Он ведь — ежели он по-настоящему русский мужик — и в убивстве рисовальщик, и в убивстве сладкий резальщик! Не забойщик с мясокомбинату, как ты!

— Русский, русский, — недовольно шмыгнул носом Юхим-дед. — Я и сам небось русский.

— Русский, да не такой. Чего скачешь? Тут тебе не польский сейм. Черноморская Русь тут!

— А ты слыхала небось? Тех, кто по-русски балакает, скоро ножичком у нас тут чик-чик — и готово! Так что не гавкай много про это.

— Ой, ну за что я тебя, дурня, люблю, так это за твою серость! Кто ж им, бандэрам этим, позволит тут русских, а стало быть, и евреев, а стало быть, и крымчаков — резать? А ну айда до хаты! — крикнула, серчая, Василина и крепко взяла меня под руку. При этом так тесно прижалась бедром, что кинуло в жар.

“Этого только не хватало”, — подумал я.

— Милиция приедет, все чисто разберет, — уже помягче добавила она.

После трех стаканов вина заснул я быстро, заснул крепко.

А проснулся оттого, что Василина трясла меня тихонько за плечо. В окна вползал рассвет.

“Ага, начинается”, — подумал я про себя и попытался зажмурить глаза сильней.

— Вставай, гостюшка, — зашептала Василина. В голосе ее слышались слезы. — Вставай! Милиционера убили, мотоцикл его пропал. В кучугурах всю ночь стреляли...

 

4

Юхим-дед со старинным ружьем гордо вышагивал по главной хуторской улице. Тратить на меня внимание он поначалу не стал. Потом спохватился, подошел, влез губами в самое ухо, зашипел озабоченно:

— Пис-сьмо не посеял?

Я похлопал себя по карману.

— То-то жа, гляди мне!

Кто тихим скоком, кто старушечьим мелким шагом — собирался народ близ Гнашкиной хаты.

— Ах, живорез! Ах, живорез проклятый! — не унимался Юхим-дед. — Что наделал, что натворил...

Ближе всех к резным воротам стояла какая-то женщина в сиреневом платочке поверх кофты. Войти внутрь она боялась. Правда, и от калитки было видно: лейтенант милиции полулежит на лавке у стола, лицом к воротам. Один погон надорван, над правым глазом — черная крохотная дыра.

Мы с Юхимом крадучись подошли ближе.

— Ничего не трогай! — крикнул дед, водя по моим ногам ружейным дулом. — Я сам тут покараулю, пока милиция прибудет.

Я оглядел полулежащего на лавке внимательней.