Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)

• Название: Новый Мир ( № 8 2010)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Мы были тем, что давало порыву вперёд баланс, опору на память, на знание.

Но потом пришли комсомольцы. Что они знали о дыхании реставрации? И когда их орава заткнула нам рот, сняв торможение с маховика Революции, то мясорубка смолола и их самих. Обновленье без памяти, остававшейся у нас, не у них, давало лишь бесконечно ускоряемое вращение вокруг собственной оси. Казалось, смене худшего ещё худшим не будет конца, и когда вдруг захотелось отрезвляющего удара извне, то пришли немцы.

Мы, наивные, думали, что комсомольцы — это другие. Но разве мы не корили себя самих за нерешительное отвержение прошлого? Что ж открещиваться от тех, кто шёл до конца? Мы думали, что немцы — абсолютно внешняя сила, тщащаяся разрушить то, как мы жили. Но разве то, как мы жили, нам нравилось? И разве, будь мы готовы встать сразу и прочно на их пути, они бы дошли сюда, взяли бы нас в кольцо? Мы думали, немцы — „другие” в квадрате.

А это всё были мы.

 

Апрель месяц. Числа и года не было. Время остановилось.

Кончилась партитурная бумага. Нет желанья линовать огромные, больше никому не нужные ватманские листы. А чернил и грифеля, как в насмешку, хоть отбавляй. Как и чертёжной сверхпрочной бумаги (она просто плохо горела зимой). И вообще — нету сил. Но главное, последнее, то, что неотменимо прояснилось на исходе ужаса: в тишине, без налётов и обстрелов и без сосущего голода, — в мозгу. Серия вариаций, зазвучавшая под сирены первых налётов вечность назад — фантастической осенью, — задумана правильно. Какая тут диалектика я и не-я, мы и не-мы, когда внешнее и внутреннее одно, когда враг и товарищ только личины нашего собственного страха, самообмана, доблести и позора.

Не может быть контрастирующих тем, розно окрашенных голосов.

И быть не должно инструментов.

Действуют только основные явления и состояния в многообразной своей сочетаемости:

 

Город                           Голод                    Снег

Река                              Солнце  Вера

Смерть                        Томление              Жизнь

 

Вариация I:

Солнце                         Голод                    Томление

Снег                              Вера                      Река

Жизнь                           Город                    Смерть

 

Вариация II:

Томление                     Снег                       Солнце

Вера                             Река                      Жизнь

Голод                           Город                    — (не знаю)

 

Вариация III:

Смерть                        Томление              Голод

Голод                           Томление              Смерть

Томление                     Голод                    Томление

 

Вариация IV:

Вера                       — (не знаю)             Вера

Томление               Снег                          — (не знаю)

Снег                        Снег                          Река

 

Вариация V:

Жизнь                   Жизнь                        Смерть

Солнце                  Солнце                      Голод

Голод                    Голод                         Снег

 

Но знаю, как называется дело моей жизни, дело моей смерти, и я впервые не стыжусь произнести это название. Я, восемнадцать лет избегавший его и надеявшийся на воскрешение звонкой тени. Но тень стала вдруг пожирать солнце, выпивать иссосанное голодом, отравленное бесконечной печалью сердце.

Музыка уходит в подземное, а оно разрастается душным пожаром, заслоняя видимый свет.

Так вот — оно называется „Ленинград”. Именно так: Ленинград».

[1] «„Люблю, хочу, один ты мил мне, без тебя жить не могу”, — и прочее, чем женщины  выражают свои чувства и в других возбуждают страсть» (пер. М. Кузмина).

 

Темные секунды

 

Гришаев Андрей Робертович родился в Ленинграде в 1978 году. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Автор поэтической книги “Шмель” (2006). Лауреат премий “Нового мира” (2007) и “Знамени” (2009). Живет в Москве.

 

*     *

 *

И тополей свет, рассветное их число,

Рассветное пенье птиц, и луг, и роса, и дальше.

А после в кровати с набалдашниками трясло,

Садился во тьме от кашля.

Малиновое варенье, от фельдшера табаком

Так пахло, как будто полжизни уже куда-то.

И все-таки тополиное светится высоко.

Больничная въезжает палата.

Нет, мы не умрём. И, смертной реке вопреки,

В смертельной воде поднимаясь все выше,

Рождаются из ниоткуда солнечные пузырьки,

По теченью плывут неслышно.

В каких же боях, по какой смертельной росе,

Какими почти семимильными мы шагали,

Чтоб свет удержать, чтобы свечи горели все.

Полжизни прошло? Едва ли.

Ликуй, злое детство. Ты вылечено и прошло.

Свинтил набалдашники. Где же, каким же светом

Гореть тополям? И всё же гореть назло.

Я жив? Ну и хватит об этом.

 

*     *

 *

Виталию Пуханову

Уступайте место мёртвым.

Поручень обняв рукой,

Привалясь к дверям с комфортом,

Вы — в дороге, вы — живой.

Только мёртвые не едут,

За часами не следят,

В их карманах нет билета,

Просто так они сидят.

Или сядьте, почитайте

Книжку страха и стыда,

Но и все же уступайте,

Уступайте иногда.

 

*     *

 *

Колеблется озеро. Зыбь и туман.

По берегу тихо идёт караван.

Я в медленном поезде. Чаю стакан.

Железо стучит под ногами.

Туман расползается. Лес впереди.

У всадника фляга висит на груди.

И что там ещё у меня на пути,

И что там ещё между нами?

Мне озеро снилось. Движенье весла.

И лошадь чужая поклажу несла.

И лошадь чужая… И так без числа.

И всадник откупорил флягу,

Но фляга пустая. Мне снилось ещё,

Как ты обнимала меня горячо

И, как в лихорадке, ещё и ещё.

И ночь превращалась в бумагу.

Так всё превращается в солнечный дым

Движением радостным, взмахом одним,

И снова за чаем сидим и глядим,

Как жизнь за окном пропадает,

Как праздничной гибелью лес напоён,

И травы горят, и мы едем вдвоём.

(А всадник у озера спешился. Он

Губами к воде припадает.)

Я вспомнил, как что-то цвело и ушло,

Как что-то светилось в ночи тяжело,

И солнце над озером бедным взошло

И скучную гладь осветило.

Невидимый близился Владивосток,

Я и лежать и сидеть изнемог,

А ты завернулась в пушистый платок

И чаю еще попросила.

*     *

 *

Будь счастлив, человек серьёзный,

Ребёнок с удочкой, рыбак.

В рассветный час травою росной

Идёшь и кашляешь в кулак.

Дойдёшь до озера, насадишь

За ночь заснувшего червя,

Закинешь поплавок, присядешь…

Тобою раньше был и я.

Как вспышка, озеро сияло,

Зелёный берег словно плыл,

И жизни целой было мало,

И я, как ты, серьёзен был.