Мэри Маргарет Кей - Индийская принцесса

• Название: Индийская принцесса
• Автор: Мэри Маргарет Кей
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41488-8

Впервые на русском языке! Одна из величайших литературных саг нашего времени, стоящая в одном ряду с такими шедеврами, как «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу.

Судьба, казалось, навеки разлучила британского офицера Аштона Пелам-Мартина и его возлюбленную, индийскую принцессу Анджули. После того как Анджули и ее сестра Шушила стали женами правителя княжества Бхитхор, Аш вернулся к месту военной службы. Ему предстоял долгий отпуск, который он хотел провести с верным другом, молодым лейтенантом Уолли Гамильтоном. Однако события стали развиваться самым непредсказуемым и зловещим образом. Аш узнал, что правитель Бхитхора находится на пороге смерти, а по старинной индийской традиции жен умершего властелина должны сжечь заживо на его погребальном костре… Охваченный ужасом Аш мчится спасать любимую, еще не зная, какой дорогой ценой достанется ему это сокровище.

«Далекие Шатры» – одна из тех книг, которые читаются на одном дыхании, и хочется, чтобы она никогда не кончалась. Расставание с ее героями подобно расставанию с любимым другом.

---

Мнение Аша о вороном коне разделяли многие, но только не Махду, который отказывался восхищаться животным и открыто сожалел о его покупке.

– Мне кажется, ты заботишься об этом исчадье ада больше, чем о ком-либо другом, – раздраженно посетовал Махду, когда Аш, вернувшись с вечерней прогулки, кормил Дагобаза сахаром, прежде чем отправить обратно в конюшню. – Негоже отдавать свое сердце животному, не имеющему души.

– Однако Аллах сотворил лошадей для нас, – со смехом возразил Аш. – Разве в Коране, в суре о боевых конях, не говорится: «Клянусь быстробегущими с пыханьем и выбивающими искры: пускающимися в набег с раннего утра, поднимающими во время его пыль, врывающимися во время его в середину толпы: истинно человек пред Господом своим неблагодарен»? Неужто ты хочешь, чтобы я был неблагодарен за такие подарки, ча-ча?

– Я хочу, чтобы ты проводил поменьше времени за разговорами с неразумной скотиной и побольше общался с теми, кто искренне печется о твоем благополучии. Например, с Гамильтоном-сахибом, которому, как мне известно, ты отослал всего одно коротенькое письмо с тех пор, как купил это дьяволово отродье.

Аш изумился и, надо отдать ему должное, заметно смутился.

– Неужели? Я не сознавал… Я напишу ему сегодня же вечером.

– Сперва прочитай, что он тебе пишет. Это все пришло с утренней почтой, но, похоже, ты слишком спешил и даже не взглянул на письма перед уходом в конюшню. Думаю, вот это, толстое, от Гамильтона-сахиба; и нам с Гул Базом тоже хотелось бы узнать новости о нем и о наших друзьях в Мардане.

Старик протянул медный поднос с полудюжиной писем, и Аш схватил самое толстое из них, вскрыл конверт и вошел в освещенное лампой бунгало, чтобы прочитать послание.

«Последнее время кавалерия изнывала от безделья, – писал Уолли, – но пехотинцы, счастливчики, повеселились на славу. Не помню, говорил ли я тебе о проблемах с афридийскими джоваками, возникших в связи с неожиданным решением правительства прекратить задабривать их взятками (прошу прощения, мне следовало сказать “выплачивать им денежное пособие”. Вах иллах!), чтобы они не перекрывали дорогу через перевал Кохат, и регулярно выдавать такие же суммы за охрану Кхушалгарской дороги и телеграфной линии.

Они не пришли в восторг от этой идеи и в самом скором времени начали выражать свое недовольство, разграбляя и поджигая деревни, нападая на эскорты и на полицейские участки. Потом они спалили мост на Кхушалгарской дороге, и, похоже, это задело за живое власть имущих – последняя капля, переполнившая чашу августейшего терпения. Они решили, что джовакам надо крепко дать по рукам, но, к сожалению должен сказать, на том дело почти и кончилось. Стремительный бросок на территорию джоваков тремя колоннами (одна из них наша: 201 штык под началом Кэмпбелла, со Стюартом, Хэммондом, Уиграмом и Фредом в резерве), пара сожженных деревень – и деру назад. Бус! (Довольно!) Колонны находились под ружьем двадцать часов в чудовищную жару, прошли почти тридцать миль и понесли потери убитыми и ранеными в количестве одиннадцати человек – двое из наших получили ранения. Быстро и мило – и явно пустая трата времени, ибо джоваки нисколько не испугались и продолжают бесчинствовать с неослабным задором.

По-видимому, это означает, что в скором времени мы предпримем еще одну попытку утихомирить их. Коли так, я надеюсь, наши “шишки” позволят кавалерии принять участие в боевых действиях. Зарин передает привет и просит меня сказать, что, к сожалению, его отец был прав. Он говорит, ты поймешь, что он имеет в виду, и я надеюсь, ты понял, потому что я не понимаю. Ты еще не ответил на последнее мое письмо, а в последний раз я получил весточку от тебя месяц назад. Но поскольку отсутствие вестей – хорошая весть, я полагаю, ты жив-здоров и весело проводишь время. Кланяйся от меня Махду и Гул Базу…»

– Когда будешь писать, передай поклоны от нас, – сказал Махду и брюзгливо добавил: – И спроси, не нужен ли ему еще один слуга: старик, в прошлом хороший повар.

Прочие слуги устроились вполне удовлетворительно. В Ахмадабаде не было проблем с жильем, и Аш получил в свое распоряжение целое бунгало с просторным двором и большим количеством хижин для прислуги – роскошь, какую редко может себе позволить младший офицер в любом военном городке. Кулу Рам изволил одобрить конюшню, а Гул Баз, оставивший жену и семью в Хоти-Мардане, поселил в лачуге за собственной хижиной местную женщину – тихое, робкое существо, которое держалось особняком, стряпало, стирало и удовлетворяло потребности своего временного покровителя.

Махду, однако, был слишком стар, чтобы свыкнуться с новой обстановкой, и он ненавидел в Гуджарате все, за исключением, возможно, большой ахмадабадской мечети, где покоился прах основателя города, султана Ахмад-шаха. Что касается остального, то он ненавидел жару и сырость, буйную влажную растительность во дворе, дождевые облака, которые в сезон муссонов приносил пахнущий морем ветер и которые изливали свое содержимое на крыши, дороги и плац-парад военного городка, покуда не затопляли все вокруг – так, что порой бунгало казались островками посреди безбрежного моря. Он плохо переваривал местную пищу и не доверял местным жителям, чьего наречия не понимал и чьи обычаи были ему чужды.

– Он слишком стар, чтобы меняться, – сказал Гул Баз, оправдывая раздражительность Махду. – Он тоскует по запахам и звукам севера, по пище, наречию и обычаям своего народа.

– Как и ты, – сказал Аш и чуть слышно добавил: – Да и я тоже.

– Верно, сахиб. Но если Бог будет милостив к вам и если я проживу еще много лет, тогда невелика беда, даже если мы с вами проведем здесь год-другой. Но с Махду совсем другое дело: он знает, что ему недолго осталось.

– Не нужно было привозить его сюда, – покаянно сказал Аш. – Но что я мог поделать, если он отказался остаться? Я бы немедленно отправил Махду в отпуск, когда бы полагал, что он согласится жить в своей деревне до времени, пока мы не вернемся на север, но я знал, что он не согласится. Поэтому, если нам придется провести здесь еще одно лето, для него будет лучше остаться здесь сейчас, пока прохладно, и отправиться на север в первой половине февраля. Тогда он избежит самых жарких и самых дождливых месяцев, а если мы все еще будем здесь, когда жара и дожди закончатся, возможно даже, я сумею передать старику весточку, что ему нужно подождать еще немного, а потом встретить нас в Мардане. К тому времени я уже наверняка буду знать свою участь.

В последнем отношении Аш оказался прав, хотя и совершенно непредвиденным образом.

В течение всего холодного сезона, когда полк находился не на маневрах, Аш вставал спозаранку и совершал утреннюю верховую прогулку на Дагобазе. А почти каждый вечер он выезжал из города один или в обществе Сарджи, чтобы исследовать окрестности, и возвращался в бунгало только после наступления темноты.

Посмотреть там было на что, ибо Гуджарат овеян дыханием истории и является легендарным местом главных подвигов и смерти Кришны, индийского Аполлона. Каждый холм и ручей связан с каким-нибудь мифологическим событием, и все равнины усеяны развалинами гробниц и храмов столь древних, что имена их строителей давно стерлись из людской памяти. На надгробных памятниках – величественных, опертых на колонны куполах для высшей знати и украшенных рельефами плитах для людей рангом пониже – внимание Аша привлек один любопытный мотив, повторяющийся снова и снова: женская рука, украшенная искусно вырезанными браслетами.

– Это? – сказал Сарджи в ответ на вопрос. – О, это увековечивает память сати. Вдовы, сжигающей себя на погребальном костре вместе с мужем. Очень старый обычай, который ваше правительство отменило – и правильно, на мой взгляд, хотя по-прежнему найдутся многие, кто не согласится со мной. Однако я помню, как мой дед, человек образованный и просвещенный, говорил мне, что многие мыслители, в том числе и он сам, считают, что обычай этот появился в результате ошибки переписчика, допущенной много веков назад, когда законы впервые излагались на бумаге. Первоначальный закон гласил, что, когда мужчина умирает, его тело следует предать огню, а его жена должна «затем войти в дом» – иными словами, прожить остаток жизни в затворничестве, – но переписчик, впоследствии переписывавший закон, по недосмотру пропустил последние два слова, и в результате все стали считать, что «затем войти» означает «войти в костер». Возможно, это правда, и в таком случае хорошо, что радж приказал положить конец этой практике. Сгореть заживо – ужасная смерть, хотя тысячи и тысячи наших женщин не устрашились и приняли ее с честью.

– А миллионы женщин взошли на костер по принуждению, если хотя бы половина слышанных мною историй правдивы, – мрачно заметил Аш.

Сарджи пожал плечами.