Евгений Наумов - Черная радуга

• Название: Черная радуга
• Автор: Евгений Наумов
• Жанр: Советская классическая проза

С документальной скрупулезностью и глубоким психологизмом прослеживается путь человека, переступившего черту трезвости в специфических условиях Чукотки.

Страшный материал, рядом с которым многие антиалкогольные повести определенно проигрывают.

---

– Говоря откровенно, мне стыдно перед тобой. Похвалился, а вышел… пшик. Сама знаешь.

И тут понял: Петрович до сих пор стоял между ними. Потому и не встречались, избегали друг друга.

Она была на суде над Рацуковым и позже – над Касянчуком. Он помнил ее недоумевающий взгляд, когда судебное следствие уходило в сторону, все дальше и дальше, тонуло в каких-то подробностях, не имевших значения. А он чувствовал себя оплеванным с ног до головы.

– Ты сделал… сделал все, что мог, – крепкая рука легла на его пальцы. – Но тут… лбом стену не прошибешь.

Спокойные, разумные слова. Насмехается, что ли? Но глаза ее казались печальными и мудрыми. Как будто посмотрела на него сама тундра, смирившаяся уже со всем.

Он снова наполнил бокалы, потушил ночник и увлек Уалу на тахту.

– Теперь над нами нет вертолета, – прошептала она с коротким смешком, и это были ее единственные слова.

Только сейчас он вдруг ясно понял, насколько она одинока. Да, у такой женщины только два выхода: или пойти по рукам, или запереться в жестоком одиночестве. Муж? Но где его возьмешь, понимающего… А иного она не хотела.

Матвей ощупью нашел сигареты и почувствовал, что она тоже протянула руку. На миг огонек спички выхватил ее разгоревшееся лицо с опущенными ресницами. В темноте затлели вспышками Два красноватых огонька. Слышно было, как стихают порывы пурги.

Она легко поднялась, походила по комнате, чем-то шурша, и вдруг вспыхнул яркий верхний свет. Матвей зажмурился, потом повернулся: она стояла перед ним в расшитом красными и синими цветами халатике.

– Вставай, лежебока, – весело сказала она. – Сейчас ужинать будем.

Она ушла на кухоньку, там зазвенела, забрякала посуда. Матвей снова погасил свет и осторожно приподнял оконную штору, Снег, летевший почти горизонтально, поредел, и внизу на тротуаре он различил темную фигуру, прислонившуюся к столбу. «Ага, значит, они задействовали наружное наблюдение…»

– Зачем выключил? – она остановилась на грани света и тьмы с тарелками в руках.

– У тебя что-нибудь покрепче есть?

– Конечно, найдется. Кажется, виньяк. Остался еще…

– Неважно, – он снова включил свет, взял из ее рук тарелки. – Неси.

– Только все холодное. Или разогреть что-то?

– Зачем? Красная рыба, оленьи языки, моченая брусника. Царский ужин!

Он бросил злорадный взгляд на окно. Померзни там, овечий хвост, отработай свои иудины серебряники! Рыцарь…

Она пила шампанское, а он виньяк. Даже в этом изысканном напитке явственно чувствовался запах этилового спирта. Штопор набирал силу… Чем он кончится?

Матвей снова погасил свет и подошел к шторе. Темная фигура прохаживалась по тротуару. «Упорный, гад…» Вернулся к тахте, на которой смутно смуглело ее тело, – из кухни пробивался слабый свет и рельефно обрисовывал его таинственными полутенями. Лег рядом и закурил, она тотчас прильнула и положила голову на грудь. Рассыпавшиеся волосы защекотали лицо, но он не отстранился.

– О чем ты думаешь?

Этот вопрос под занавес – лишь бы что-то сказать – всегда раздражал его. О чем думаешь? Разве выразишь словами ураган пролетающих мыслей? Обычно отделывался коротким ответом:

«О судьбах России», – и больше к нему не приставали. Но сейчас почувствовал, что ее действительно что-то тревожит.

– Поздно… – прошептал он.

– Что поздно?

– Слишком поздно приходит к человеку все: мудрость, слава, богатство и любимая женщина. Конечно, ни славы, ни богатства ко мне так и не пришло, да и мудрости кот наплакал, одни банальные истины…

– А любимая женщина? – шепнула она.

– И она пришла поздно… – сразу почувствовал, как окаменело и почужело ее тело.

Она молчала.

– Ну, когда-нибудь объясню… – он потянулся к бутылке, поболтал, в ней только черти остались. Взглянул на светящиеся штурманские часы: закрыт уже и пятый. Но дома должно быть, не вылакали же все, да и запастись должны, две-три светлые головы дальновидности не потеряли.

Она сидела рядом, свернувшись в комочек, обняв колени. Чужая и далекая. Вот только что и ее потерял.

Приподнялся и приблизил лицо к ее глазам. И удивился: всегда темные, как омуты, в сумраке они сверкали сухим злым блеском.

– Эх, станцевала бы сейчас, да не перед кем – вырвалось вдруг у нее. – Нет общества!

Он понял. Допил чертей и взвесил бутылку в руке. Что ж, придется пробиваться с боем. Правда, для рукопашной он сейчас почти не годится, предательская слабость подкашивала, сковывала руки. Но на одну вспышку хватит…

– Будет тебе и общество. Одевайся.

Они молча оделись, выключили свет, за ними коротко щелкнул замок, отрезая от тепла и уюта. Крепко держа ее, а другой рукой сжимая пустую бутылку, он спустился вниз по скрипучим ступеням. Выглянул наружу.

– Постой здесь минутку. Что бы ни увидела, не выскакивай, не вмешивайся. Мужское дело.

Сунул бутылку в карман и прямиком направился к темной фигуре сквозь рваные полосы снега, летевшие в воздухе. Подошел, глянул. Шапка глубоко нахлобучена на лицо, короткий, как и у него, полушубок, но воротник поднят. «Прячешься, паразит?»

– Дай прикурить.

«Как протянет огонек, звездану бутылкой в висок».

Тот пошарил в карманах, вытащил, чиркнул и протянул руки, сложенные по-северному в ковшик, на дне которого теплилось пламя. Матвей выхватил из кармана бутылку и… как зачарованный уставился на трепещущий огонек зажигалки – блестящая женская фигурка из металла. Такая зажигалка только у одного человека на Севере.

Он швырнул бутылку в сугроб и от души саданул темную фигуру под ребра:

– Родион!

Тот незамедлительно саданул его в ответ:

– Матвей!

Но что-то налетело сбоку и свалило его в сугроб. Матерясь, фигура забарахталась в снегу, а Матвей оттаскивал брыкающуюся Уалу. В руках у нее невесть откуда оказался увесистый дрын.

– Я ему покажу… мужское дело. Пусти!

– Утихомирься. Расслабься…

– Я приемы самбо знаю!

Это прозвучало жалобно. Родион выцарапался наконец из сугроба, и оба от души расхохотались.

– Аника-воин! Да разве мужика приемом самбо возьмешь?

– К тому же на одного вдвоем, хоть и с женщиной, я никогда, – добавил Матвей. – На меня и вдвоем, и втроем, и черт знает только, а я – нет. Ты чего тут?

– Поджидаю одного… Морду набить.

В прошлом Родион обретался на столичном телезаводе «Рубин», был один если не из тысяч, то сотен специалистов, незаметных тружеников. А приехав сюда, сразу стал звездой первой величины: досконально знал свое дело, любую поломку находил за пять – десять минут и, как правило, устранял на месте, не заставлял волочь цветную дуру весом в семьдесят кэгэ в ателье. За это ему щедро, не торгуясь, накидывали сверх (ведь по квитанции мизер – без учета местных условий!), и он не отказывался. Уже через полгода мотался на вызовы на собственном драндулете – «Запорожце», гонял по коротким улицам города для ускорения работы, чтобы не бегать по сугробам с тяжеленным чемоданчиком, как раньше. И хотя парень явно набивал чулок, никто не осуждал его: не крадет, своими мозолистыми зарабатывает, может, у него детишек куча или мама больная. А если и для красивой жизни потом, кому какое дело, горбатится честно, для чего же в холоде прозябать?

Но старший бухгалтер быткомбината завидовал черной завистью работящему оборотистому малому, который в поте личности «мэйкмонил»: «бух» устраивал внезапные проверки, ревизии, опросы заказчиков – целые референдумы. И направлены референдумы были не на улучшение обслуживания населения, а на то, чтобы подловить единственного толкового мастера и выгнать с позором. Однако мастера никто не продавал, все прекрасно понимали, что такой ас для города клад: еще свежа была в памяти тягомотина с починкой, которой занимались до Родиона недоученные мастера.

– Может, он уже дрыхнет давно!

– В кино пошел, сам видел. Ну а я выждал – и сюда. А потом вспомнил, что фильм индийский, знать, двухсерийный. Все равно, думаю, дождусь гада, раз запалился, – Родион сжал свой трудовой кулак.

– Плюнь и идем, – убеждал Матвей.

– Ну ладно, – Родион махнул рукой.

– Это дело! Пойдем ко мне водку пить.

– Машина за углом.

«Запорожец» стоял, чуть подрагивая работающим мотором, Тут зимой мотор не глушили: сразу же трубы перемерзнут. И не раз во время всяких совещаний стояли стаями «газики» да «уазики», бормоча и дымя выхлопными трубами в морозном воздухе, ежечасно пережигая сотни килограммов ценного, привозимого издалека топлива. Жители шли, криво ухмыляясь: там переливают из пустого в порожнее, а тут рубли из баков переливают в воздух.

В маленькой кабине было тепло и уютно. Уала приникла к его плечу, и Матвею вдруг показалось, что они едут в какую-то сказочную страну. Родион ожесточенно крутил баранку, объезжая сугробы.

– Чего ты приличную машину не купишь, «жигуль»?

– Зачем он тут? «Жигуль» я на материке возьму.

«И этот жизнь откладывает на потом. А мы тут живем… Вдруг все выжрали? – мелькнула тревожная мысль. – Нет, там Андрюха, он позаботится. В крайнем случае, бутылка на стеллаже осталась».