Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

• Название: Операция выбор Ы!
• Автор: Сергей Юхин
• Издательство: АнтиквА
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-2930-22-1

Неожиданно, ярко, смело и в то же время с сильным, порой надрывным, чувством написано о том, о чем историки и политики повествуют скучно и назидательно. По темпераменту, силе эмоций эту прозу можно сравнить с симфонией. Картинки сюжета меняются так быстро, как звуки этого сложного музыкального произведения.

О чем же все-таки книга? — спросите вы. Как всегда, о нашей с вами жизни.

Тем более что Выборы становятся в ней уже обычным явлением.

О политике, но не большой, а так — «на местном уровне» — той, что просто превращается в полит технологии, пиар и прочую мишуру с элементами предательства, лицемерия и лжи.

Но постепенно все это меняет и нас: одни становятся более циничными, другие — равнодушными, третьи понимают «как надо жить», а четвертые стоят на обочине и их используют.

Если в этой книге вы кого-то узнаете — значит, наша жизнь становится все более «типичной».

Это очень грустно.

И герой книги «уходит» от нас, из этого мира.

---

— Моня, ты «Старик и море» не читал, а проходил, это разные вещи. Ладно, давайте обедать, не будем портить себе аппетит размышлениями о великом и недоступном… некоторым…

— О, Квакин голодный чешет, аж спотыкается! — объявил Андрюха.

Через зал к нам приближался Саня в черных непроницаемых очках, кожаной черной куртке и тинэйджеровских джинсах цвета хаки.

— Хэви мэтал, нарики! Все жрете? Не нажретесь никак, — на его упитанном лице искрилась вечная беззаботная улыбка.

— А ты сюда проповедовать вегетарианство пришел? — поинтересовался Андрюха, — диетолог, бляха-муха. Скоро джинсы лопнут на жопе.

— Кто бы говорил, — не растерялся Квакин, — картина «Три толстяка».

— Особенно Серый, — засмеялся Андрюха, — глиста в обмороке…

— Не мешайте обедать, придурки, — беззлобно огрызнулся я, — садись, Саня, не маячь…

— Чем питаемся сегодня? — Квакин заглянул каждому в тарелку.

— Не труси мне своих микробов, — нахмурился Моня. Он был чистюлей, до отвращения.

— Моня, тебя убьют не микробы, а инсульт, — сообщил Квакин, — не надо так всего бояться, нервные клетки не восстанавливаются. Да, Серега, тебе Вовка Рыжий привет передавал. Помнишь его?

— Конечно, спасибо.

— Он той фотографией, которую ты на катере сделал, до сих пор хвастается. В рамку вставил. Классно получилось. Мы вчера шашлык вечером с ним ели — он тебя вспоминал. Говорит — ты наш пацан, хоть и не дайвер.

— Рыбак рыбака… — я был польщен. Рыжий был человек из другого мира, не связанный с моими заработками и политикой. Я помнил о нем, он помнил обо мне. Ни какой финансовой заинтересованности — только приязнь двух рыболовов. Это как аромат дорогой сигары, эфемерно и прекрасно.

— Да, новости слышали? — спохватился Квакин, — про штаб.

— Какие новости? — беспокойное лицо Мони зашлось в нервном тике.

— Почему ты всегда новости первым узнаешь? — усмехнулся я, — может, ты их сам выдумываешь?

— Слушайте… Партия делится на две части. Одна остается на прежнем месте, а вторая, с Шефом во главе, с новым названием (Украинская Умеренно-прогрессивная партия), завтра переезжает в офис, тут, недалеко сняли…

— А смысл? Какой смысл делиться? — Моня отложил вилку и посмотрел на меня, потом на Квакина.

— А смысл такой. Партия большая, желающих получить мандаты много, денег у них куча, а пройдут по каждому списку во все уровни человек по пять, максимум семь. Понятно?

— Ну, продолжай, — я тоже перестал есть. Эти слухи ходили давно, но я в них не верил, — Украинская… Как там? Умеренная… Еще какая? Прогрессивная… Педерастия какая-то…

— Наши партийные боссы хотят за каждое проходное место брать деньги, как все нормальные люди. Не лохи же они! Но ни кто не будет платить за одиннадцатое место в списке, двенадцатое, тринадцатое и, так далее. За десятое — еще куда ни шло. А две партии, это значит, в два раза больше мест на продажу. Вот такая математика.

— Чушь, — я снова принялся за еду, — ни кто не потратит бабки на зыбкое место в новой организации… Прогрессивная… Еще и умеренная…

— А вот и не чушь! — возразил Саня, расправляясь с салатом, — За что люди готовы выкладывать деньги? А? Не знаете… Я вам скажу. За торговую марку, за громкое имя, за бренд. Партия наша старая, известная… Это бренд. За него будут платить?

— Будут, — согласился Моня.

— Вот, а вновь созданную партию возглавит Шеф. Он авторитетный человек. Его имя — тоже бренд. На этот бренд народ поведется. Ну как вам расклад? — Квакин победно оглядел нас.

— Что-то в этом есть, — мне пришлось признать определенную логику в словах Сани.

— Все, мужики, я поехал, — Андрюха встал из-за стола, — сегодня расчет с заказчиком. Надо не опоздать.

— Помощь нужна? — поинтересовался я.

— Да нет, все должно быть нормально. Я тебе позвоню, встретимся вечером.

— Хорошо.

Андрюха пожал всем руки, взял саквояж и вышел из кафе, сытый, вальяжный, тяжело переступая большими ногами.

— А кто с Шефом будет в новой партии? — Моне очень хотелось попасть в их число.

— Галя будет, однозначно… Больше знаю, меня точно не будет. Я остаюсь, — Саня махнул рукой в мою сторону, — вот Серегу, наверняка пригласят. Он сейчас на подъеме. Полевой, блин, командир, Че-Блин-Гевара.

— А меня, меня? Что про меня слышно? — у Мони был такой жалкий голос, что суп показался мне кислым.

— А кому ты нужен? — хмыкнул Квакин, — все, пора, я тоже побежал. Надо устраивать свою судьбу. Пока-пока. Созвонимся. Не скучайте без папочки. Да, к стати! Новую работницу взяли к нам в пресс-центр. Четвертый размер, блондинка, голубые глаза, Танюшей зовут… Я уже познакомился. Эх! «Где мои семнадцать лет?»

Квакин исчез так же быстро, как и появился.

— Вот баламут, — я задумчиво ковырял люля-кебаб.

— Не наш он человек. Не надежный.

— Он мой друг, — заметил я, — вот уже лет сто. Что он там говорил? Блондинка… голубые глаза… Кукла, наверное…

— Как ты думаешь, это правда? — Моня был очень озабочен и, не скрывал этого.

— Что, правда? Про четвертый размер? У него глаз наметанный… Тфу… Ты про разделение партии? Вполне возможно — у Квакина есть верные источники информации.

— Какие источники?

— Компетентные, — мне не хотелось развивать тему, но Моня не отставал.

— Послушай, а ты за меня слово замолвишь? Когда с тобой Шеф будет разговаривать… Скажешь, что я свой? Что я нужен для работы в штабе? Я же свой…

— Опять — двадцать пять… Во-первых, меня самого еще ни кто не приглашает. И разговора не было… Нормально — четвертый размер! Надо пойти посмотреть… Так что, пока я не в теме и, ничего не решаю…

— Тебя пригласят, это сто процентов! — горячо шептал Моня.

— Ну, когда пригласят — тогда и разговор будет… А во-вторых… Моня, а ты свой?

У Мони от неожиданного вопроса отвисла челюсть. Я никогда так не поступал, не бил в лоб, не любил ставить других в неудобное положение, но не удержался — сейчас мне были не приятны монины заклинания, в этом было что-то позорное и унизительное.

— Я… Я… — забормотал Моня, — ты же меня знаешь! Столько митингов вместе! Я же могу пахать день и ночь!

— Ладно, ладно, пошутил, — я пытался сгладить свою неожиданную резкость, от которой самому было неловко, — конечно скажу Шефу, что тебя надо брать. Куда же без тебя…

Обеденный наплыв посетителей начал спадать и кафе быстро пустело, официанты собирали грязную посуду со столов, уныло передвигаясь по залу.

— А по поводу Квакина ты подумай, я таких людей за версту чую, — Моня любыми способами пытался быть мне полезен, заглядывая преданно в глаза, — он скользкий.

— Хватит мне про Саню рассказывать, мы с ним три тонны крабов выловили. Я же сказал — он мой друг. Точка.

— Ну хорошо, хорошо… Извини.

— А по поводу преданности и предательств, была у меня в школе такая история… Ты на УПК ходил?

— Куда?

— На Учебно-производственный комбинат… В школе. Все ходили. Вспомни. Ну?

— А, да, ходил. На курсы вождения.

— А я учился на штукатура-маляра, — начал я рассказ, закуривая, — в девятом классе, кажется…

Весна была ранняя и теплая, томящая душу, ленивая и безответственная. На УПК, где нас каждую пятницу пытались обучить набрасывать на стену известковый раствор и наклеивать обои, приходилось добираться тремя видами транспорта — трамваем, потом метро и, наконец, на троллейбусе. Длинная дорога к знаниям не давала сосредоточиться на праведных мыслях — за окнами мелькали присыпанные молодой зеленью деревья, киноафиши и симпатичные девчонки. Компания у нас была большая, шумная, почти половина класса, каждую секунду возникали идеи, как прогулять ненавистный комбинат — в парк, покататься на канатной дороге, в кафе-мороженное, на индийское кино, к реке, по домам — только бы не занудный мастер-штукатур, цементная пыль и гулкие аудитории. И мы прогуливали. Часто. Так часто, что директор УПК накатал письмо нашему директору, где поименно перечислил всех злостных лентяев нашего класса и предупредил, что следующая «телега» будет в ГОРОНО, если безобразие не прекратится. Естественно, созвали комсомольское собрание, на котором присутствовали и наш классный руководитель Аннушка, и директриса с каменным лицом, и куча бойких ребят из райкома. Много говорили, обличали, пугали, скучно, не страшно и обыденно. Но у Аннушки, видимо, действительно были серьезные проблемы, то ли ее уволить пригрозили, то ли на пенсию раньше срока отправить, вышла она к трибуне бледная, с дрожащими губами, жалкая и растрепанная и, тихим шелестящим голосом попросила нас дать «честное комсомольское», что мы не будем прогуливать УПК, ни крика, ни угроз, только запавшие от переживаний глаза. Ну мы и дали, потому, что любили ее, незлобную, рассеянную женщину и, не хотели ей зла.