Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина

• Название: Набат. Книга первая: Паутина
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Узбекской ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран.

---

— Но у нас, извините, нет времени на притчи. Я требую, командир Гриневич, выполнения приказа… Требую…

Наступило маленькое замешательство. Угли, долго не разгоравшиеся, вспыхнули голубым пламенем, и сейчас стало видно, что комната полна вооруженными людьми, сидевшими и стоявшими. Меховые шапки, шубы, халаты. И у всех пулеметные лепты крест-накрест, маузеры, и у многих винтовки Совсем затерялся в этой толпе широкоплечий здоровяк Морозенко. Тихонько сидел он, сжатый с одной стороны тушей Усмана Ходжаева, с другой — тщедушным турком Али Ризой-эфенди, а сзади и с боков теснились бородатые, лоснящиеся физиономии с недобрыми улыбками.

«Эх, шарахнуть из обоих маузеров», — подумал Гриневич, и обе руки его машинально опустились на кобуры. Жест его заметили, и Морозенко проговорил быстро, но бесцветным, невнятным голосом:

— Выполняй, Алеша, приказ!

— Час решений настал, — угрожающе протянул Усман Ходжаев, — проявить послушание еще не поздно, через десять минут — поздно. Не играй же жизнью и смертью, командир Гри… Гриневич. — И, выдохнув воздух, он, словно выбрасывая слова, крикнул: — Сам вице-генералиссимус Энвербей с нами. — И Усман Ходжаев картинным жестом протянул руку к сидевшему в глубине комнаты Энверу. — Господин Энвербей с нами, вся армия с нами…

Гриневич вздрогнул и посмотрел на завоевавшего столь неприглядную славу турка. Энвер совсем не походил сейчас на полководца. Небритый, с обвислыми усами, продрогший, он кутался в коричневый грубосуконный халат и, видно, не был расположен вступать в разговоры. Красными слезящимися глазами он поглядывал то на Усмана Ходжаева, то на Гриневича и носовым платком непрерывно вытирал нос. Вице-генералиссимус насмерть простудился, его мучил насморк, и он чувствовал себя прескверно в этой низкой, сырой, задымленной комнате.

Тихо, по внятно заговорил ишан кабадианский:

— Аллах экбер. Энвер только бессильный пленник конокрада Ибрагима… — и смолк.

Все, в том числе Усман Ходжаев, с полуоткрытыми ртами смотрели на ишана, ожидая, что он скажет еще что-нибудь. Но ишан молчал.

— Нет, тысячу раз нет, — заволновался Усман Ходжаев. — Господин ишан, вы изволите заблуждаться. Их превосходительство соблаговолили прибыть к нам вполне самостоятельно, по своей воле для переговоров… Мы высокие договаривающиеся стороны. Мы векиль-мухтар правительства республики, он вице-генералиссимус Энвербей. Мы…

— Мы, — простуженно просипел Энвер, — абсолютно… э… свободны в своих поступках… э… скажу я вам. Мы командующий…

С удивлением Гриневич вдруг обнаружил, что Усман Ходжаев и Энвер говорят с ним извиняющимся, испуганным тоном, стараются изо всех сил заискивающе объяснить и в то же время убедить его. Странно! Он, Гриневич, один среди всей этой хорошо вооруженной банды внушает, по-видимому, им страх…

Усман Ходжаев даже встал, так что голова его совсем потонула в дыму, и, снова протянув руку, сказал:

— Господин Энвербей — командующий всеми силами республики в Восточной Бухаре, а Ибрагим… — Он сделал пренебрежительный жест головой. — Республика привлекает его к ответственности… Да, да… к ответственности.

Среди присутствующих послышалось нечто вроде ворчания.

— Итак, командир Гриневич, теперь все ясно. И у вас нет оснований упрямиться.

— Ничего неясно, — сказал Гриневич. — Никаким Энверам, будь они сто раз командующими, не подчинюсь.

— Скажи ему… Гриневичу, ты, Морозенко, — взвизгнул Усман Ходжаев.

— Никуда не денешься, Алеша, — буркнул Морозенко.

— Идите. Время не ждет, — закричал Усман Ходжаев.

Пока Гриневича выпроваживали из кабинета, у него окончательно сложилось представление об обстановке: «Совершилось предательство… Душанбе в руках врагов. Морозенко, удалого вояку, запугали — и он скис. Ночь выбрали для разоружения по своему воровскому обычаю, чтобы застать врасплох. Если это не предательство, нечего объявлять приказ во тьме, ночью. Его, Гриневича, щадят… — Холодок коснулся сердца. — Щадят потому, что его бойцы добровольно оружия не отдадут, станут драться. Усман Ходжаев боится крови! Пулеметы на крыше. Дать команду. Не пойдет. Погибнет Морозенко, погибнет гарнизон. Нет…»

План сложился, пока он выходил из дома во двор. Все еще было темно.

Подойдя к коню, Гриневич начал насвистывать мотив: «Тревога! Тревога!» Еще раз. Поймут ли его бойцы? Он подтягивает подпругу и продолжает насвистывать армейский сигнал тревоги: «Та, та, та, та, там, та!» Жаль, мало приучают бойцов Красной Армии к сигналам. Даниар высится на копе в побледневшем небе черным монументом и сопит. Притворяется, что ли, дремлет ли на самом деле? Что же делать? Черт, дьявол! Не подтягивать же подпругу целый час. Чертыхнувшись, Гриневич снова засвистел: «Тревога! Тревога!» Эх, стукнуть бы бойцов чем-нибудь тяжелым по башке… ф-фу, наконец-то!

Матьяш тоже засвистел. И совершенно правильно — отзыв на сигнал тревоги. Какой молодец! Как хотелось Гриневичу обнять мадьяра, расцеловать его.

Он вихрем взлетел на коня и направился к воротам.

Словно очнувшись от сна, Даниар простуженно просипел:

— Ну, командир, сказали тебе… приказ?

— Да! — сухо бросил Гриневич. — Да, да, да!

Даниар удивлен таким количеством «да» и встревожен. Ему не нравится, что Гриневич вдруг сворачивает с улицы, ведущей прямо к расположению второго батальона, и едет по косому проулку, заполненному глубокой, почти не смерзшейся грязью. С треском, громким чавканьем проваливаются ноги лошадей сквозь тонкую ледяную корку…

— Куда мы едем? — спросил Даниар вполголоса.

— Я прикажу, — проговорил негромко Гриневич, — снять караулы с душанбинского моста и передать мост вашим людям.

Заерзав в седле, Даниар торопливо перебил:

— А батальон, а батальон? Надо разоружать батальон.

Он вдруг издал сдавленный крик. Раздался топот нескольких коней, бряцание оружия. В предрассветной мгле в проулок навстречу въехали кавказцы. Их десять, столько же, сколько и бойцов у Гриневича. Красноармейцы и даниаровцы мерили друг друга глазами далеко не дружелюбно.

— Где мое оружие? — деловито осведомился Даниар.

Получив свои револьверы, он торжествующе проговорил:

— Ну, командир, что скажешь? А ты думал меня перехитрить. Надо спокойно поехать в батальон, спокойно приказать отдать винтовки, спокойно потом спать.

Против своей воли слова «спокойно спать» он произнес зловеще, и Гриневич воскликнул:

— Хорошо, твоя взяла, Даниар!

Даниар вытащил тыквинку с зеленым жгучим жевательным табаком и заправил изрядную щепоть под язык.

Светало. Закаркали просыпавшиеся на недалеких чинарах вороны.

— Что же, поедем? — спросил Даниар. — Теперь все равно.

— Поедем, — каким-то тусклым, сонным голосом проговорил Гриневич.

С удивлением глянул на него Даниар. Глаза Гриневича были закрыты. Спал он, что ли?

— Поехали. Спать будешь потом. Сначала дело, потом спать.

Впереди, в конце улочки, у выезда на большую дорогу, стояли в позах спокойной угрозы всадники с оружием наготове.

Над краем дувала шевелились дула винтовок. Все ясно. Сопротивляться бесполезно. Отряд Гриневича попал в ловушку.

Но вот и конец ледяной трясине. Дожидавшиеся Даниара всадники повернули коней и поехали впереди. Сзади пристроились прятавшиеся за дувалом. Даниар торжествовал. Теперь Гриневич арестован, а он, Даниар, свободен. Ага, командир, понял!

Но Гриневич не открыл глаз. Он спал в седле. Он очень устал. Темные тени легли на лицо.

Все выбрались на дорогу. Здесь суше и просторнее. Но и впереди и сзади даниаровцы.

— Мышеловка захлопнулась, — хихикнул Даниар.

Гриневич соскочил с коня и, прежде чем Даниар что-нибудь успел сообразить, вошел под небольшой навес, выдвинутый прямо на дорогу.

Бойцы мгновенно спешились и расположились полукругом. За спиной была степа, над головой прикрытие. Гриневич уже четверть часа думал об этом навесе.

Вскипел в ярости Даниар:

— Что такое? Почему?

— Слезай с коня, Даниар. Покурим, масляхат устроим.

— Ехать надо, — брызнул слюной Даниар, — давай скорей. Садись в седло. Едем! — Но все же слез и, похлопывая камчой по сапогу, подошел ближе.

— Вот что, — сказал Гриневич, — без меня батальон оружия не сдаст, бойцы будут драться. Предлагаю подождать утра.

— Почему?

— Сейчас ночь, темно. Кто его знает, что может случиться.

Гриневич уселся на выступающее из стены бревно и закурил.

— Кто-нибудь поедет предупредить, чтобы все было готово. Матьяш, — сказал он, — поезжай, предупреди Сухорученко, чтобы приготовились… как следует. Понял? Марш!

Когда Матьяш уже сидел на крутившемся под ним нетерпеливом коне, Гриневич сказал:

— Даниар, прикажи пропустить его! Батальон не предупредить, знаешь… Там народ нервный.