Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

• Название: Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка
• Автор: Лев Хургес
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9691-0728-1

Автор этих воспоминаний, Лев Лазаревич Хургес (1910, Москва – 1988, Грозный), был человеком своего времени: технарем, романтиком, послушным слугой революции. В 14 лет его поразила первая и всепоглощающая, на всю жизнь, «любовь» – страсть к радиоделу, любовь, которая со временем перешла и в «законный брак», став профессией. Эта любовь завела его далеко – сначала, в 1936 году, в Испанию, где он, радист-интернационалист, храбро воевал на стороне республиканцев, и уже в 1937 году – в ГУЛАГ. Львиную долю своего 8-летнего срока он отмотал на Колыме. Между романтизмом Испании и соцреализмом Колымы – тысячи связующих нитей: взаимная слежка, взаимный страх доносительства, взаимные предательства, весь тотальный бесчеловечный советский социум. Читать эти воспоминания интересно и легко: в них и история, и люди, и мужественная борьба за выживание и за достоинство человека в нечеловеческих условиях, и озорной блеск в вечно юношеских и влюбленных глазах.

---

Вообще говоря, поведение наших фашистов-конвоиров становилось подозрительным: видя наше решительное нежелание, даже при любых угрозах, пустить к себе на борт посторонних, они вполне могли бы уже давно без всякой для себя опасности потопить нас несколькими артиллерийскими залпами с большого расстояния. Будучи, конечно, информированы о характере нашего груза (кроме недвусмысленного предупреждения Спрогиса, они, возможно, получили об этом сведения и по радио), фашисты прекрасно понимали, что советские люди ни при каких условиях не допустят захвата парохода. При этих условиях, конечно, не имело никакого смысла тащить нас на свою базу, где наш взрыв мог бы нанести им большой ущерб. Так что вся логика событий подсказывала нам, что фашисты должны с нами разделаться где-нибудь в открытом море. А тут еще эта остановка. Значит – конец? Если бы на это у нас было время, то по морскому обычаю следовало надевать чистое белье, но времени не было. Что ж, умрем в чем были, благо совесть у нас чиста.

Остановились. Расчехленные орудия и торпедные аппараты наведены на нас, но пока не стреляют. Играют как кошка с пойманной мышью. Так и хочется рвануть на себе ворот рубашки и закричать: «Стреляйте, гады! Но не мучайте!». Бесполезно. Далеко, не услышат. Пауза затягивается. Что же еще они хотят предпринять? Шевелится робкая надежда: неужели свои? Но тут же вступает логика: если свои, то почему же не отвечают на пароль? Ведь если в момент встречи с нами они могли его и не знать, то теперь, после столь длительных переговоров по радио, им бы уже сто раз могли сообщить отзыв на наш пароль, и все бы давно утряслось, а тут, за исключением малоразговорчивого офицера, никто из командного состава не появляется. На палубах эсминцев только застывшие около пушек и торпедных аппаратов матросы. Да и офицер не делает больше попыток вступать с нами в переговоры, ограничиваясь лишь сигнализацией флагами. И опять-таки: если это все же свои, то зачем на нас неотступно смотрят жерла орудий и тупые носы торпед?

Собрались мы около радиорубки. Курцы[115] отчаянно курят, а мы все удивляемся тому, что до сих пор живы. Вдруг на палубу головного эсминца снова выходит «наш» офицер, и на мачтах появляется сигнал: «Следовать за мной». Эсминец круто поворачивает налево, и мы двигаемся по направлению к Испании. Вновь ожили надежды на спасение, но все мы пока еще боялись в это верить, а вдруг это очередная провокация фашистов: подведут нас к Картахене и расстреляют там, чтобы разрушить не фашистскую Ла-Пальму, а главную военно-морскую базу Республики – Картахену. От этих негодяев ведь всего можно ожидать.

В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда при подходе к молу Картахены нам услужливо открыли боны, а на мачтах наших конвоиров взвились красно-желто-фиолетовые флаги. Радостными криками «Ура!», «Вива!», «Салуд!» приветствовали мы все заход в Картахену. Пожалуй, человеку, не побывавшему в нашей шкуре, трудно представить себе радость людей, столько времени глядевших в глаза неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Вот уже мы проходим боны Картахенской гавани и, как герои, следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все уверения Москвы, в море нас встретить, а в случае нужды и защитить. Ведь не будет большим преувеличением сказать, что от нашего груза в значительной степени зависела судьба борьбы испанского народа с фашистами, а тем не менее, вместо того чтобы любой ценой провести наш транспорт через самое опасное место, весь мощный флот Республики спокойно отстаивался в тихом порту Картахены. Но зато уж теперь корабли не жалели ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу героев, прорвавших железное кольцо фашистской блокады, как впоследствии выразился один из высокопоставленных чиновников флота.

Встреча, действительно, была впечатляющей. Стреляло все, что могло стрелять: и береговые батареи, и артиллерия всех калибров на кораблях, стрелял каждый, у кого в руках было что-либо стреляющее, а у кого ничего такого не было, то хоть подбрасывали вверх (а иногда и в море) свои головные уборы. От криков: «Вива!», «Салют!» буквально дрожал воздух, а уж корабельные оркестранты и подавно не жалели своих легких.

И вот, после не очень продолжительных маневров, мы у причала! Трудно себе представить, с каким нетерпением ждали мы все возможности наконец-то ступить на твердую землю, под которой уже не будет 5000 тонн взрывчатки. Как долго тянулись эти последние минуты швартовки!

«Братцы! – воскликнул вдруг один из наших добровольцев, – гляньте-ка! А ведь наши-то здесь уже есть!», – и показывает рукой на ослепительно сияющую в лучах солнца белую стену портового пакгауза, на которой углем, метровыми буквами, аккуратно выведены три родные русские буквы, столь любимые у нас дома нашими «стенографистами». Наверное, с меньшим вожделением смотрели любители искусств на «Сикстинскую Мадонну» в Дрездене, чем мы на эту надпись. Значит, мы здесь не одни, значит, наши есть и здесь.

Чуть позже, когда пароход пришвартовался к стенке, мы, наконец, смогли после одиннадцати суток путешествия на нервах ощутить под ногами твердую землю, к тому же не начиненную взрывчаткой.

ИСПАНИЯ: КАРТАХЕНА – ВАЛЕНСИЯ – МАЛАГА

Леша Перфильев. – Линкор «Канариас». – Автомобильная прогулка в Валенсию через Мурсию. – Экипировка по-испански. – Ночные приключения. – Ян Карлович Берзин. – Изгнание из Валенсии. – Решение поехать в Малагу. – Испанские дороги и испанские шоферы. – Альмерия. – Анархисты. – Мой начальник полковник Креминг. – Поездка к анархистам. – Мария Левина. – Посещение театра. – Доктор медицины Каэтано Боливар и его телохранитель. – Вилла «Консуэла». – Реабилитация Святой Троицы. – Коронель (полковник) Виальба и его окружение. – Орден Красной Звезды. – Телеграф в Малаге. – Кальман и «монахи». – Подрывники Спрогиса. – «Граф дон Педро»: Евгений Ерлыкин. – Сирота Пакита и ее «бабушка» в Сан-Педро-Алькантер и их гибель – Охранное пророчество старой испанки. – Гибель Казимира. – Картахена.

1

Только я сошел на берег, как кто-то сзади обнял меня за плечи: «Лева!». Оборачиваюсь. Мой старый московский приятель, радист-коротковолновик Леша Перфильев, который исчез из Москвы около месяца тому назад, заявив дома, что едет в длительную командировку на Дальний Восток. Обнялись. Вижу, что он чем-то очень расстроен. «В чем дело?» – спрашиваю я. Тут только я обратил внимание на его несколько необычный вид: с Лешей мы дружили уже несколько лет. Я его всегда видел уравновешенным, жизнерадостным парнем, увлеченным радиолюбителем. Правда, он был несколько не по-современному скромен и застенчив, но всегда участвовал в наших компаниях, не отказывался иногда и в норму заложить. Но здесь передо мной стоял совсем другой Леша: необычно бледный, с какой-то растерянностью во взгляде, он выглядел намного старше своих двадцати четырех лет, а самое главное, чувствовалось в нем какое-то душевное смятение.

Дрожа и чуть ли не заикаясь, он наклонился ко мне и стал громко шептать на ухо: «Лева, ты себе не представляешь, что здесь делается! Каждую ночь бомбежки. И какие! Особенно в эту ночь: тридцать хункеров (он уже говорил не «юнкеров», а, как в Испании, «хункеров») не переставая бомбили город. Когда я согласился сюда поехать, то у меня и в мыслях не было ничего подобного. Зачем я сюда поехал! Неужели не удастся отсюда живому выбраться?..» Таков был примерно лейтмотив его причитаний. (Впоследствии Леша довольно быстро вылечился от своей бомбобоязни и показал себя очень квалифицированным и храбрым солдатом-радистом. Леша приехал ненамного раньше меня на пароходе «Мар Бланко», сопровождая груз самолетов и танков, за что 16 декабря 1936 года, в одном списке со мною, был награжден орденом Красной Звезды[116]. Он почти до конца войны работал радистом на морской базе в Картахене. По возвращении на родину Леша остался на военной службе в отделе технических средств пропаганды в Политуправлении РККА. Умер он в 1975 году в звании полковника, в Москве).

Я постарался его успокоить, но, откровенно говоря, у самого-то кошки скребли на душе: уж больно страшен оказался переход от мирной жизни в Москве к этому рейсу на пороховой бочке с зажженным фитилем. Судя по настроению Леши, здесь тоже был не сахар. Буквально через несколько минут после того, как я ступил на твердую землю, раздались орудийные залпы, но уже не в честь нашего благополучного прибытия, а самые настоящие боевые залпы по прилетевшему фашистскому самолету-разведчику. Тут уж и мои нервы не выдержали: очухались мы только километрах в полутора от порта, в бомбоубежище-пещере, битком набитой женщинами и детьми.