Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

• Название: Розмысл царя Иоанна Грозного
• Автор: Константин Шильдкрет
• Жанр: Альтернативная история

Роман посвящён жизни и деятельности Ивана Грозного, его борьбе за укрепление Русского централизованного государства.

---

Громя и сжигая всё по пути, возвращались казаки с богатой добычей домой.

Упоённый победами, Василий подбил свою сотню не складывать оружия и идти на соединение с Доном и Волгой.

— Слыхали мы, паны молодцы, что Гирейка пожёг Московию, — ожесточённо доказывал розмысл колеблющимся. — Обойдём же Доном и Волгою, разроем гнёзда татарские да грянем, покель не оправились они, на тех московитских господарей — холопей из кабалы выручать!

— Дело кажет Бабак! — доказывали одни.

— На кой ляд нам Московия та?! — протестовали другие. — Была бы Сечь богата да хватало б горилки и девок!

Спор разгорался. Разбившиеся на враждебные группы казаки наседали друг на друга и угрожающе размахивали келепами.

Гнида пыжом летел из конца в конец и слово в слово с ожесточением повторял всё, что говорил Выводков.

— Правильно! Будет, паны молодцы, холоп как степовый орёл! Правильно, Василько! Будет холоп без бояр и царя, а с выборным атаманом.

Часть запорожцев осталась непреклонной и повернула к Днепру. Остальные очертя голову пошли за Василием.

Донцы встретили запорожцев по-царски и закатили в честь их такой пир, что перепившиеся гости к концу дня свалились замертво.

Поутру запорожцев обступили хозяева.

— А теперь дело сказывайте!

Василий подробно рассказал о своём плане похода. Атаман внимательно выслушал его и увёл своих казаков на раду.

Вскоре он вернулся с недоброю вестью:

— Славное низовое товариство! Люба нам ваша молодецкая удаль, да потеха не по плечу. И смущённо:

— Не срок ещё идти на Москву. Одолеют нас рати царёвы. Будем покель трепать их по одному да силушки набираться.

Сухо простившись с донцами, отряд Василия поплёлся назад.

Татары джедишкульские, джамбойлуцкие, джедисанские и буджацкие прознали от языков о замыслах запорожцев и объединились в несметные полчища.

Встрепенулось Дикое поле. Ожило рогатками и заставами.

Саранчой налетали орды на войско Василия, гнали к Днепру, уничтожая по пути…

С малой горстью уцелевших товарищей вернулся Выводков в Сечь.

Рогозяный Дид увёл упавшего духом розмысла в курень.

— Годи, Бабак, изобиженной бабой рыло кривить! То не пристало сечевику! А послушал бы споначалу меня, старого горобца, — гулял бы ты давно с нами за доброю чаркою да потчевался бы полоняночками.

Выводков брезгливо сплюнул.

— Не за тем мы воюем, чтобы вражьих девушек портить. А токмо меня бы послушались, — гуляли б мы нынче под Тулою с холопьею вольницей!

И, чувствуя, как накипают непослушные слёзы, торопливо ушёл, чтоб не выдать себя.

* * *

С yтpa до ночи расхаживал розмысл одиноко по полю или слушал в кышле рассказы отбитых казаками невольников о жизни в полону.

Невыносимо тяжко было Василию глядеть на иссохшие лица бывших невольников, в глазах которых горели жуткие безумные огоньки, — но какая-то настойчивая сила властно влекла его к этим живым мертвецам.

Среди освобождённых полоняников особенное сочувствие розмысла вызывал один, всегда молчаливый и замкнутый в себе калека. Приткнувшись к плетню, он впивался единственной своей рукой в шелковистые свои волосы и часами, не отрываясь, тупо глядел в одну точку. Его нельзя было расшевелить ни доброй беседой, ни гулливой запорожской пирушкой, ни поповской молитвой. Испытав все средства воздействия, казачество отступилось от него и перестало тревожить.

Только Василий, что ни день, стал всё чаще вертеться подле калеки. Его почему-то смущал взгляд молчаливого человека, будил казавшиеся давно похороненными воспоминания, а шелковистые волосы с завиточками, цвета спелой пшеницы, навевали неуёмную грусть и умилённые слёзы.

— Откель ты родом? — спросил, не выдержав, как-то Василий.

Однорукий нахмурился и бросил сквозь зубы:

— Москаль яз.

— Москаль?

У розмысла упало сердце.

— А кличут?

— Запамятовал. Иваном татары кликали.

И, сплюнув:

— У них всё москали — Иваны.

Больше ничего не мог добиться Василий в тот день от калеки.

Наутро розмысл пришёл в кышло с оскордом.

— Истомился яз от безделья, — положил он руку на плечо Ивана. — Пойду потехи для избу полоняникам ставить. Авось при хозяйстве опамятуетесь от неволи да малость повеселеете.

Калека неожиданно оживился.

— А ты нешто рубленник?

— С дедов ходят в рубленниках Выводковы!

Иван заискивающе улыбнулся.

— Взял бы меня избу ставить.

И показал глазами на болтающийся обрубочек своей правой руки.

— Занозил яз в неволе перст, а он и припух. Ну, а разгневался на ту пригоду татарин, что мне робить стало не можно, да и отсёк в сердцах руку.

Он говорил с таким безразличным спокойствием, как будто рассказывал о ничтожном пустяке, не представляющем никакого значения для него. Только тоненькие полоски бровей чуть пружинились, собираясь трепещущими треугольничками, да пальцы босых ног зло мяли песок и зарывались глубоко в землю.

— Так идём, что ли?

— Идём!

Облюбовав место, розмысл увлечённо принялся за работу.

Тужась и покрякивая при каждом движении, однорукий разводил усердно глину и добросовестно помогал во всём Выводкову.

В короткий срок хата, похожая на большой белый гриб, была почти готова.

— Для кого робишь хоромы? — спрашивали с добродушной улыбкой казаки.

— А для панов молодцов, чтоб прохлаждались, сдожидаючись, покель сами бояре московские холопям поклонятся! — грубо ворчал Василий, с ожесточением сплёвывая.

Однажды перед концом работ калека вдруг подбежал к Выводкову.

— Глазей!

Лоб Ивана собрался глубокими бороздами. Глаза почти с ужасом впились в ладонь, на которой лежал осколок бута.

— Ну, чего тут глазеть? — пожал плечами Василий. — Камень и камень.

— Да ты поглазей! — раздражённо повторил Иван. — Како есть на птицу ту смахивает!

Он вдруг притих и сжал пальцами лоб.

— А кликали птицу…

Выводков не спускал взгляда с глубоких васильковых глаз однорукого. И снова, как в первую встречу, ему начинало казаться в Иване всё до жути знакомым. Этот русый пушок бороды так настойчиво напоминал ему его самого в годы далёкой юности, а волосы и глаза…

— А кликали птицу…

Василий бросил с силой наземь оскорд.

— Не Гамаюном ли кликали?

Однорукий остолбенел.

— Откель? Ты?! Откель?!

Но, встретившись с взглядом розмысла, вдруг упал на колени.

— Откель ты родом, Бабак?

Выводков, не смея верить себе, как-то бочком, крадучись, подошёл к Ивану и склонил к нему посеревшее лицо своё.

— У Замятни… с матерью… с Кланей… с женой моей… жили вы… отца сдожидаючись…

— Батюшка!..

— Дитятко!..

* * *

Косились запорожцы на Выводкова:

— Ну, сын! Ну, дал Бог встретиться! А не кохаться же с ним до конца живота!

Стреляйбаба и Гнида не давали прохода Василию.

— Ганчыркой ты стал, а не казаком! И горилкой-то не отдаёт от тебя. Баба и баба, одно тебе слово!

Но розмысл не обращал внимания на насмешки и старательно избегал встреч с товарищами.

В поле, зарывшись в густую траву, любил он лежать, прижавшись щекою к щеке Ивана. Они бесконечное количество раз вспоминали далёкое прошлое, восстанавливая, как что-то чрезвычайно ценное и важное, каждую мелочь, и, излив душу, мечтательно стихали, чтобы сейчас же вновь приняться за прежнее.

Изредка в сопровождении дозорных на луг приходили турецкие девушки-полонянки.

Под брань и насмешки турчанки, измождённые голодом, принимались косить. Им не разрешали ни передохнуть, ни освежиться глотком воды, и если какая-нибудь из девушек бессильно падала, казаки немедленно поднимали её нещадными ударами батогов.

— Задери ей спидницу, скурвиной дочери!

Ивашка прятал лицо на груди отца.

— Не можно глазеть мне, как забижают зря тех полонянок!..

Выводков угрюмо поглядывал в сторону запорожцев, но не решался вступиться за девушку.

Только когда казаки однажды зарубили одну, — он не выдержал и подскочил к дозорному.

— Тако спекулатари робят с холопями!

— А мы с некрещёною падалью!

И назло Василию сорвали с полонянок рубахи.

— Налетай, паны молодцы!

— Не молодцы вы, а разбойники! — заревел розмысл, набрасываясь на Шкоду. — Токмо тем и живы, что делом разбойным! Не те вы, про коих я в думке держал!

Взрыв хохота привёл его в бешенство. — Не те вы, что за морем за окияном блазнились мне!

Не помня себя, он подхватил косу и грозно замахнулся на запорожца.

— Бей его, братцы! То не казак, а друг басурменов! Иуда!

Василия свалили с ног.

* * *

Долго лежал Выводков, полуживой от побоев. Иван не отходил от него ни на шаг и лечил всеми известными ему средствами.