Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

• Название: Розмысл царя Иоанна Грозного
• Автор: Константин Шильдкрет
• Жанр: Альтернативная история

Роман посвящён жизни и деятельности Ивана Грозного, его борьбе за укрепление Русского централизованного государства.

---

Дойдя до боярской усадьбы, «юродивенький» вдруг задрожал и дико вскрикнул.

Холопи упали ниц и замерли, не смея пошевелиться.

Из оконца светлицы высунулась голова боярыни. Она ласково поманила нагого.

— Покажи милость, человек Божий, переступи во имя Христово порог мой.

Василий отчаянно затряс головой и царапнул ногтями грудь.

Скорбно звякнули железы, и глухо перекликнулись оттянувшие икры камни.

— Бога для пожалуй в хоромины! — не отставала боярыня. — Помолись за нас, грешных, за избавление из полона князя Апраксы.

Шея рубленника вытянулась и напряглась. Кряхтя, он опустился на четвереньки и приложился ухом к земле. Вдруг двор огласился дикими стонами и проклятьями. Юродивый вскочил и, точно подхлёстываемый бичами, рванулся к тыну и закружился.

— Апраксе погибель! Со вотчиной и со чады! — грозно ревел он, исступлённо колотя себя в грудь кулаками. — Апраксе погибель! Во веки!

И, резко остановившись, присел в страхе на корточки.

— Вон он! Вон он, нечистый, низвергает в геенну боярина.

Белая, как убрус, повязанный под раздвоенным подбородком, вышла боярыня на крыльцо и бухнула на колени.

— Помилуй, провидец!

Закрыв трясущимися руками лицо, Выводков подкрался к женщине.

— Встань!

Она послушно поднялась и сложила на животе руки, как перед причастием.

— Молись, раба! Великой грех содеял Апракса!

Он отставил два пальца правой руки и так взглянул в небо, как будто требовал от него наставления.

— Слышу, Спаситель! — благостным вздохом булькнуло в его горле. — Ты! — Тяжёлая рука легка на узенькое плечо боярыни. — На скит в лесу длань подъемлют воеводы для спасения князей земных. Тако ли?

— Тако.

— Многомилостив Отец наш Небесный!

Толпа осенила себя широким крестом и эхом отозвалась:

— Многомилостив Отец наш Небесный! И тако глаголет сын его единородный: иже в добре будет жить с холопи боярин и прокормом достатным прокормит до конца живота своего, а той воевода снимет заставы со святаго скита, — обернёт Господь Апраксу в вотчину в благоденствии.

Боярыня отвесила земной поклон и подала юродивому туго набитый мешочек.

Василий возмущённо отступил.

— Избави мя, кладезь святой, от злата земного!

И, притоптывая босой ногой, скороговоркой пропел:

— Сгинь, сгинь! Сгинь! Сгинь!

Неожиданно улыбнувшись блаженно, он мягко предложил:

— А во спасение раба Божия болярина Апраксы — отдай сию казну людишкам своим.

Боярыня, не задумываясь, бросила мешочек в толпу.

Тёмною ночью ушёл Василий из вотчины. За ним увязалась кучка холопей.

Во всю дорогу «блаженный» почти не разговаривал и мурлыкал под нос всё, что приходило на ум. Чем бессмысленнее были слова, густо перемешанные именами святых, тем большим благоговением проникались люди и тем благоюродивее казался им нагой.

К вечеру второго дня, миновав посады, рубленник подошёл к вотчине боярина Кашина.

Его окружила большая толпа. Застыв перед хоромами князя, Василий простоял всю ночь в безмолвной молитве.

Тем временем боярыня Апракса поскакала в губу. Воевода внимательно выслушал женщину и обещал исполнить предрекание юродивого.

Но, едва боярыня уехала, — вызвал дьяков.

— Сдаётся мне — юродивый тот сам не разбойник ли?

В вотчину Кашина поскакал переряженный дьяк.

Круг почитателей юродивого рос с каждым часом. Холопям пришлись по мысли проповеди Василия. Всё, что покорно переносили они от господарей, всё, что годами складывалось в груди затаённым возмущением и ненавистью, — смело бросал за них в лица дьякам обличитель.

— Чмутит, — донёс воеводе язык. — Не инако — ведомы ему те людишки разбойные!

Едва Выводков оставил вотчину Кашина, его встретил отряд стрельцов.

— Откель Бог путя дал? — спросил с усмешкой голова.

Рубленник кичливо выпрямил грудь.

— Армате Христовой гоже ли ответ держать перед арматой князей земных?

Переряженный дьяк запальчиво подскочил к голове.

— А холопей чмутить — положено ли армате Христовой?!

Блаженный встряхнулся, будто невзначай больно ударил веригами по плечу дьяка и гулко отрезал:

— Да и положено ли мором морить, а и измываться над смердами?

Разинув рты, людишки восторженно слушали дерзкие речи нагого.

Вдруг к рубленнику подскочил монах и сорвал с него крест.

— Ересь! Потварец сей ересь сеет середь крещёных! Аще речено: кой хулу на володык возводит, тот дьяволу служит!

По знаку головы стрельцы опасливо окружили Василия.

Толпа клокотала, дробилась на части, зловеще наседала на стрельцов и друг на друга.

— Ужо накликаете кручину на нас, убогих! — кричали, надрываясь, сторонники Выводкова.

— Взять в железы! — ревел монах, потрясая в воздухе кипарисовым восьмиконечным крестом. — На дыбу еретика!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

С утра до ночи толпились любопытные у приказной избы.

Сам губной староста пытал узника.

— А не вспамятуешь, куда бояр схоронил? — добродушно хихикал он, забивая под ногти Василия иглы.

Стиснув зубы, Выводков протяжно выл, умолял о пощаде, но ни единым мускулом лица не дал понять, что ему ведома лесная деревня.

При каждом выкрике пытаемого толпа срывала шайки, молилась и готова была при первом знаке броситься на избу.

Староста изо всех сил зажал щипцами сосок Василия.

— Откроешь разбойное логово — волей пожалую!

— Не ведаю!..

Жёны полоненных князей не отставали от воеводы. Настойчивее всех требовала освобождения узника жена Апраксы, глубоко верившая в доподлинную святость его.

В день, когда на дворе приказа готовились дыбы, на погост сошлись тьмы людишек.

С огромным трудом сдерживали толпу отряды ратников и стрельцов.

Со связанными на спине руками узник спокойно вышел из подвала и, глядя проникновенно перед собой, направился к дыбе.

Вдруг он побледнел и зашатался. В толпе стояла Клаша.

Удар батога вывел рубленника из оцепенения.

У дыбы стал губной староста.

— Надумал, смерд?

Выводков по-волчьи оскалился.

— Не ведаю. А и ведал бы, нешто допустил бы псов в вольницу вольную?!

— На дыбу его!

Долгий и пронзительный свист прорезал воздух. Его заглушил тотчас же многоголосый крик.

— Горим!

Объятые страхом, люди бросились в разные стороны. Кто-то взобрался на звонницу. Густым дымом пожарища взвился к небу набат.

— Горим!

Взвизгнули стрелы. Давя друг друга, толпа навалилась на ратников.

— То Бог воздал за блаженного! Божье то знамение!

Староста и дьяк шарахнулись к избе. Их перехватили змеи капканов.

Взмахом ножа один из беглых перерезал верёвки на узнике.

* * *

До Ивана Постного[66] отлёживался Василий. Под наблюдением общинников ему прислуживали губной староста и дьяк.

— Были умельцами извести молодца — покажите милость в здравие обернуть, — зло вращая белками глаз, шипели беглые.

Как только староста окреп, вся деревня потребовала казни полоненных.

Первыми вывели на поляну бояр. За ними приволокли старосту и дьяка.

Выводков приветливо снял шапку.

— По-вашему сробил — логово узрели вы.

Он неожиданно рассвирепел и, схватив за ворот дьяка и старосту, больно стукнул их лбами.

Два общинника, принявшие на себя обязанность катов, с наслаждением засучивали рукава.

Дьяк жалко свесил голову на плечо.

— Велика ли корысть в моём животе? Нешто боле в нём радости, чем в каменьях самоцветных да в злате?

И, скривив приплюснутое ноздреватым блином лицо в сторону бояр, слезливо подёргал носом.

— Не тако ли реку яз, господари?

Тупо уставившись в землю, Апракса ожесточённо грыз ногти.

— Чего сдожидаетесь? — крикнули каты. — Рубить им головы их скоморошьи!

Кашин поднял руку.

— Перед Господом крест целую на том, что раздам людишкам добро своё, по Христу, а сам в монастырь пойду, мнихом буду!

Пенков и Апракса переглянулись и, пошептавшись, плюнули с омерзением в сторону Кашина.

— А не быти боярам без смердов! Краше приять кончину мученическую!

И, переждав, пока смолкнет возмущённая брань общинников, Апракса ровным голосом прибавил:

— А коли тако будет, чтобы нам не забижать зря людишек, да малыми оброками оброчить их, да и по чети прикинуть им, — не зазорно на сём и нам крест целовать.

Общинники подняли спор.

— А ежели удур?

Тешата с пеной у рта доказывал:

— Казним полоненных, об их место иные сядут, да ещё пуще холопей зажмут. Пустить уж!

— А удур ежели? — стояли на своём беглые.

Пенков топнул ногой.

— Яз, господарь, крест целую на том!