Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

• Название: Жозеф Бальзамо. Том 1
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: МНПП «Сеймъ»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-85834-027-х (т. I); 5-85834-028-8

В авантюрном романе Александра Дюма (1849), основанном на подлинных исторических фактах, повествуется о событиях, предшествовавших Великой французской революции, о последних годах правления Людовика XV — начале царствования Людовика XVI и Марии-Антуанетты. В центре романа — образ таинственного графа Калиостро (он же — Жозеф Бальзамо), великого магистра, руководящего скрытыми силами французского общества. Это первый роман серии «Записки врача», в которую входят «Ожерелье королевы», «Анж Питу», «Графиня де Шарни».

---

Мне принесли эту весть, но она не обрадовала меня и не огорчила. Казалось, я уже умерла для мира, и теперь все трудились над бездыханным телом, от которого живой осталась лишь бесстрастная тень.

Две недели меня держали взаперти, боясь, как бы мирская тщета снова не овладела мною. На исходе второй недели, наутро, я получила приказ спуститься в церковь вместе с другими сестрами.

В Италии монастырские церкви открыты и для мирян. Вероятно, папа считает, что не следует пастырю прятать Бога в особом убежище, где он являлся бы своим верным.

Я взошла на хоры и села на скамью. Между зелеными драпировками, которыми были затянуты решетки хоров, отделяя их — не слишком-то надежно — от остальной церкви, оставалась довольно большая щель, через которую можно было видеть неф.

Через эту щель, открывавшую вид, так сказать, на плиты пола церкви, я увидела коленопреклоненную толпу, посреди которой стоял один-единственный человек. Этот человек смотрел на меня — нет, он пожирал меня глазами. Меня охватило странное, болезненное ощущение, какое я однажды уже испытала; то было нечто вроде сверхчеловеческого притяжения, манившего меня за пределы моего существа, сродни действию магнита, которым мой брат у меня на глазах притягивал иголку сквозь бумажный лист, сквозь дощечку и даже сквозь блюдо.

Увы! Побежденная, порабощенная, не в силах сопротивляться этому влечению, я наклонилась к щели, сложила руки, как для молитвы, и произнесла устами и сердцем: «Благодарю, благодарю!»

Сестры удивленно на меня посмотрели, не понимая, чем вызвано мое движение, к кому адресованы слова, и стали смотреть, к кому обращены мои руки, мой взгляд, мой голос. Они привставали со скамей и тоже заглядывали в неф. Вся дрожа, глянула и я.

Незнакомец исчез.

Они стали меня расспрашивать, но я только краснела, бледнела и лепетала нечто невнятное.

С этого мига, ваше высочество, — с отчаянием воскликнула Лоренца, — с этого мига я оказалась во власти дьявола!

— Однако я не вижу во всем этом ничего сверхъестественного, — с улыбкой заметила принцесса. — Успокойтесь и продолжайте.

— Ах, вы просто не можете себе представить, какое ощущение мною владело!

— Что же это было за ощущение?

— Полнейшая одержимость: мое сердце, моя душа, мой рассудок — все принадлежало дьяволу.

— Сестра моя, боюсь, не зовется ли этот дьявол любовью? — заметила принцесса Луиза.

— Нет, любовь не доставила бы мне таких терзаний, от любви не было бы такой тяжести у меня на сердце, от любви не содрогалось бы все мое тело, подобно дереву под порывом бури, любовь не внушила бы мне той дурной мысли, что пришла мне на ум.

— Что же это за дурная мысль, дитя мое?

— Ведь я обязана была обо всем рассказать исповеднику, не правда ли, ваше высочество?

— Конечно.

— Так вот! Дьявол, завладевший мною, тихонько шепнул мне, чтобы я, напротив, хранила все в тайне. Вероятно, не было еще ни одной монахини, принимающей постриг и удаляющейся от мира, которая не сохранила бы любовного воспоминания. Многие произносили имя Божье, между тем как на сердце у них было совсем другое имя. А я, такая набожная, такая робкая, воистину такая невинная, я, которая до рокового путешествия в Субиако никогда ни слова не сказала ни с одним мужчиной, кроме моего брата, я, которая всего дважды обменялась взглядами с незнакомцем, я вообразила, что про меня скажут, будто у меня с этим человеком была любовная история, вроде тех, какие бывали у всех сестер с их незабвенными поклонниками.

— В самом деле, дурная мысль, — согласилась принцесса Луиза. — Впрочем, ваш дьявол весьма безобиден, ежели внушает подвластной ему женщине лишь подобные мысли. Продолжайте.

— На другой день меня позвали в приемную. Я спустилась. В приемной ждала одна из моих соседок по виа Фраттина в Риме, молодая женщина, с которой мы всегда болтали и пели по вечерам и которая очень сочувствовала мне.

Позади нее у двери стоял какой-то человек, закутанный в плащ; он ждал ее, словно лакей. Этот человек не обернулся ко мне, зато я к нему обернулась. Он не сказал мне ни слова, но я угадала, кто он: то снова был мой неведомый защитник.

Сердце мое захлестнуло все то же, не раз уже испытанное мною беспокойство. Я чувствовала, что безраздельно покорна власти этого человека. Если бы не решетка, разделявшая нас, я наверняка бросилась бы к нему. В складках его плаща таилось какое-то необыкновенное мерцание, оно меня ослепляло. В его упорном молчании мне чудились какие-то внятные мне одной звуки, говорившие со мною на языке гармонии.

Я постаралась взять себя в руки, насколько это было в моих силах, и спросила соседку с виа Фраттина, кто ее спутник.

Он был ей совсем незнаком; она собиралась ехать с мужем, но перед отъездом он пришел домой в сопровождении этого человека и сказал: «Я не могу ехать с тобой в Субиако, но вот мой друг, он тебя отвезет».

Она ни о чем больше не стала спрашивать, очень уж ей хотелось со мной повидаться, и пустилась в путь в обществе незнакомца.

Моя соседка была очень набожна; увидав в углу приемной образ мадонны, который почитался чудотворным, она пожелала перед уходом помолиться и встала на колени.

В это время тот человек беззвучно вошел, медленно приблизился ко мне, распахнул плащ и погрузил мне в глаза взгляд, подобный пламенному лучу.

Я ждала, что он заговорит; грудь моя вздымалась, как волна навстречу его словам, но он только простер обе руки над моей головой, приблизив их к разделявшей нас решетке. И тут же мною овладел невыразимый экстаз. Незнакомец улыбнулся мне. Я, прикрыв глаза, улыбнулась ему в ответ и почувствовала безмерное томление. Тем временем он исчез, словно ему только и надо было удостовериться в своей власти надо мной; по мере того как он удалялся, я приходила в себя, но все еще была в плену у этой странной галлюцинации; тут наша соседка с виа Фраттина окончила молитву, поднялась, попрощалась со мной, поцеловала меня и тоже вышла.

Вечером, раздеваясь, я нашла под нагрудником записку, состоявшую всего из нескольких слов:

«В Риме тот, кто любит монахиню, карается смертью. Неужели вы обречете смерти того, кому обязаны жизнью?»

С этого дня, ваше высочество, я окончательно сделалась одержимой: я лгала Господу, не признаваясь ему, что думаю об этом человеке больше, чем о Нем.

Сама испугавшись своих слов, Лоренца остановилась и вопросительно взглянула на ласковое и вдумчивое лицо принцессы.

— Все это не имеет ничего общего с одержимостью, — твердо сказала Луиза Французская. — Это несчастная страсть, повторяю вам, а все мирское, как я вам уже говорила, не должно ни в коем случае проникать сюда, разве что в облике раскаяния.

— Раскаяния! — воскликнула Лоренца. — Ваше высочество, разве вы не видите, как я плачу, как умоляю, как на коленях заклинаю вас вызволить меня из адской власти этого человека? И вы сомневаетесь в том, испытываю ли я раскаяние? Это не просто раскаяние — это угрызения совести.

— Однако до сих пор… — начала принцесса Луиза.

— Подождите, подождите до конца, — прервала ее Лоренца, — но и тогда, умоляю вас, ваше высочество, не судите меня слишком сурово.

— Снисходительность и кротость — мой долг, и я обязана утешать скорбящих.

— Благодарю, о, благодарю вас! Вы поистине тот ангел-утешитель, которого я искала.

Мы ходили в часовню трижды в неделю, и всякий раз к службе являлся незнакомец. Я пыталась сопротивляться, говорила, что недомогаю, обещала себе, что не пойду больше в часовню. Но как слаб человек! Когда приходило время, я спускалась словно против воли, словно сила, превосходившая мою решимость, толкала меня вперед; если его еще не было, я на несколько мгновений успокаивалась и мне становилось легко, но вскоре я чувствовала, как он приближается. Я могла бы сказать: он в ста шагах отсюда, он на пороге, он в церкви — для этого мне не нужно было смотреть в его сторону; а когда он занимал свое обычное место, как бы ни старалась я прилежно вглядываться в молитвенник, как бы благоговейно ни взывала к Всевышнему, мои глаза постоянно обращались к нему.

И все время, пока длилась служба, я уже не могла ни читать, ни молиться. Все свои мысли, волю, душу я вкладывала во взгляды, а все взгляды устремляла к этому человеку, который, как я чувствовала, боролся за меня с Господом.

Сперва я не могла смотреть на него без страха, потом мне уже хотелось на него взглянуть, а под конец я мыслями стремилась ему навстречу. И нередко ночами, как это бывает во сне, мне чудилось, что я вижу его идущим по улице, или чувствовала, что он бродит под моим окном.

Эти переживания не укрылись от моих товарок; они донесли настоятельнице, та уведомила мою мать. За три дня до принятия мною монашеского обета в дверь моей кельи вошли единственные родные мне люди на свете: отец, мать и брат.