Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

• Название: По следам конквистадоров
• Автор: Михаил Каратеев
• Издательство: Мир и культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Михаил Каратеев (1904–1978) рассказывает о попытке в 1930-е годы группы русских эмигрантов, в которую входил и он, заняться сельским хозяйством в Парагвае. Впервые книга напечатана в Буэнос-Айресе в 1972 году.

---

Впоследствии, по мысли Керманова, вместо обычного ворота к нему добавили особое, довольно сложное приспособление, мало себя оправдавшее и стоившее колонии очень дорого. Оно состояло из системы цепей, желобов, блоков и двух специально выкованных тяжелых ведер, одно из которых автоматически опускалось в колодец, когда наверх поднимали другое. «Кустарным» способом доставать воду было несравненно легче и вся эта механика в дальнейшем служила главным образом для показа посетителям в качестве одного из наших культурных достижений.

Ввиду того, что эти два колодца давали в общем достаточно воды для нужд колонии, третий, начатый парагвайцами, решено было закончить после, когда будет больше свободного времени. Он помаленьку обвалился, зарос бурьяном и о нем навсегда забыли.

Наши соседи-парагвайцы

Колония Надежда — по-испански Эсперанса — находилась приблизительно на равном расстоянии от двух больших парагвайских селений — Велена и Оркеты. И если все глубины этого лесного района были почти необитаемы, то на опушках тут сидело довольно много народу.

Фактически на протяжении всего сорокапятиверстного пути между этими селами, идущего по границе кампы и леса, тянулась цепочка чакр. В некоторых местах, где с водой было лучше, они стояли гуще, образуя какие-то подобия центров, а в промежутках были рассыпаны по две-три на километр. Но многие приютились и в стороне от этой оси, у боковых опушек и перелесков.

В административном отношении вся эта полоса делилась на три волости, и та, к которой была приписана наша колония, носила гуаранийское название Погуа-Хосу; что это значит, я уже позабыл. Во главе каждой волости стоял староста или, как его здесь называют, администратор. Всего этого мы в начале не знали, а так как наше Пегуа-Хосу состояло из нескольких десятков чакр, разбросанных на площади в полтораста квадратных километров, о личности и местожительстве своего администратора не имели ни малейшего представления. Это в скором времени вызвало инцидент, повлекший довольно неприятные последствия, впрочем не для нас, а для администратора.

По случаю Рождества, мы решили устроить в колонии праздник, на которой пригласили всех соседей-парагвайцев. Вместо елки вырубили красивую пальму, водрузили ее на тенистой площадке возле средней чакры, убрали самодельными украшениями; затем тут же, на импровизированной эстраде поставили несколько комических сценок, спел наш хор, сыграл оркестр, потом гостей приветствовали каньей и скромным угощением, после чего начались танцы, благо среди приглашенных было много девушек, с которыми наши кавалеры отплясывали польку.

Крестьяне-парагвайцы были в полном восторге. Все шло очень весело и чинно, когда в ворота въехал какой-то незнакомый всадник.

— Что это за сборище? — спросил он. Ему объяснили в чем дело.

— Немедленно разойтись — распорядился посетитель, который оказался нашим администратором. — Я очень сожалею, коронель[10], — обратился он к Керманову, — но во время войны все подобные сходки допустимы только с особого разрешения властей. Вы, живущие здесь, конечно, можете праздновать, но всех посторонних Я вынужден удалить.

Было ясно, что мы сделали промах, не послав отдельного приглашения администратору. Теперь он счел себя обиженным и встал на строго официальную платформу. Все попытки Керманова уладить дело миром остались безуспешными, а когда начал возражать один из парагвайцев, староста съездил его по физиономии плетью. Всех наших гостей он прогнал.

Возмущенный Керманов на следующий день отправился в Концепсион к губернатору. В результате этой поездки администратор был вызван в город и после жестокого нагоняя смещен с должности. На его место назначили очень симпатичного крестьянина, жившего в семи верстах от нас и с ним мы всегда были в наилучших отношениях. Этот случай всем наглядно показал, что «коронель русо» шишка гораздо более важная, чем любой администратор, и впредь с местными властями все у нас шло гладко. Да никогда не бывало и поводов к каким-либо шероховатостям.

Что касается взаимоотношений с ближайшими соседями, тут трудно было желать чего-либо лучшего. Мы относились к ним как к равным, не пренебрегали их компанией, старались не нарушать их традиций и не задевать слабых струн, и нам платили всеобщим уважением, приветливостью и услужливостью. Не раз в обществе этих простых людей — бесхитростных, доброжелательных и обладающих удивительным врожденным тактом — я отдыхал душой после различных неприятностей, интриг, завистничества и мелочных распрей, случавшихся в нашей собственной среде. Парагваец-гуарани как-то инстинктивно чувствует «где у вас болит», и в разговоре он никогда неприятной вам темы не коснется. Он безукоризненно вежлив и деликатен, тут совершенно немыслимо услышать что-либо вроде сакраментального вопроса «почему вы не уезжаете к себе в Россию», который на каждом шагу задавали нам во всех странах Европы.

В укреплении к нам общих симпатий крупную роль сыграла незначительная случайность: наши плантации с одной стороны не были отгорожены от соседских, и в один из первых дней, когда мы еще не знали точно своих границ, группа, назначенная на прополку, по ошибке прополола чужое поле земляных орехов. На следующий день к Керманову явилась пожилая парагвайка, сказала, что поле принадлежит ей, она только сейчас обнаружила происшедшее недоразумение и готова нам уплатить за сделанную работу, так как муж ее убит на войне и ей все равно пришлось бы нанимать рабочих.

— Никакого недоразумения тут нет, сеньора, — не моргнув глазом ответил Керманов, — мы прекрасно знали, что поле ваше. Но знали также о вашем вдовстве и потому решили по-соседски помочь. И, конечно, никаких денег с вас не возьмем.

Растроганная женщина благодарила со слезами на глазах. Этот случай с быстротой телеграфа стал известен всей округе и расположил к нам все сердца. В дальнейшем у нас с соседями никогда не бывало никаких трений, не было ни одного случая воровства, дамы наши свободно, без провожатых, могли разгуливать в лесу и на кампе, а во всех надобностях нам всегда охотно шли навстречу и старались помочь. И если русские колонисты других районов жаловались на недоброжелательное отношение соседей-парагвайцев и на всякие обиды и неприятности, то, без сомнения, в этом виноваты они сами. Некоторые группы, приехавшие в район Энкарнасиона и быстро разбежавшиеся, прославились своей заносчивостью и пьяными скандалами, они восстановили против себя местных жителей и это, конечно, отразилось на отношении ко всем русским колонистам того края.

В повседневной жизни парагваец кажется несколько вялым и апатичным, но ошибаются те, кто аттестует его как принципиального лодыря, который предпочитает жить в самых примитивных условиях, только бы не работать. Большинство наших соседей были трудолюбивы и чакры свои держали в полном порядке, а что касается условий жизни — они к ним привыкли и считают их вполне нормальными.

Однако следует оговориться: так обстоит дело только в отношении своего собственного хозяйства. Нанимаясь же на работу, парагваец действительно ленив и непостоянен, история с нашими колодцами служит тому хорошим примером. Но и здесь, я думаю, в основе лежит не простая лень, а более глубокая психологическая причина: привыкшего к воле человека, в котором еще много осталось от кочевника, гнетет сознание связанности и зависимости от работодателя. За такую работу он берется только в случае самой крайней необходимости и при первой, часто лишь кажущейся, возможности ее бросает. Но чем бы ни объяснять это явление, в Парагвае очень трудно найти хороших и тем более постоянных рабочих. И общее благосостояние страны от этого, конечно, не выигрывает.

Типичный парагваец приятен лицом (многие даже красивы), роста среднего, сух и мускулист. Женщины черноволосы, черноглазы и смуглы, черты лица у большинства правильны, фигуры идеальны. Большой процент подлинно красивых, но эта красота однообразна, европейцу все они первое время кажутся похожими друг на друга, как сестры. Как и мужчины, с детских лет все курят и притом (в провинции) исключительно сигары, которые в каждой крестьянской семье заготовляют из собственного табака. И поначалу это обстоятельство весьма шокировало наших кавалеров. Помню, как мой приятель Оссовский, большой поклонник прекрасного пола, однажды возмущался:

— Иду, понимаешь, по кампе и вижу: едет навстречу верхом молодая бабенка, хорошенькая до одури, сложена как богиня, я прямо рот разинул! Но в зубах у красавицы торчит проклятая сигара! Мало того, увидев меня, она вынула ее изо рта, всунула между пальцами босой ноги, чтобы не мешала, смачно, как верблюд, сплюнула в сторону, а потом принялась поправлять волосы и охорашиваться. Сразу весь аппетит отбила!

Как следствие огромного недохвата мужчин, о причинах которого я уже говорил, парагвайские нравы приобрели некоторые оригинальные особенности, и тут вошла в обычай своеобразная форма многоженства. Ни правительство, ни церковь, насколько я заметил, никакой борьбы с этим явлением не вели, ибо при таком положении оно было неизбежно и стране, в конечном счете, выгодно.