Епископ Каллист (Уэр) - Внутреннее Царство

• Название: Внутреннее Царство
• Автор: Епископ Каллист (Уэр)
• Издательство: Дух и Литера
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 966–7888–29–0, 0–88141–209–0

Этот текст изначально задумывался как проповедь на поминальном богослужении в колледже Всех Святых (Оксфорд, 6 ноября 1988 г.) и в Мальвернском колледже (1 июля 1989 г.). В первоначальном виде речь шла исключительно о христианском представлении об образовании, но поскольку в нем также говорится об Удивлении — главнейшем переживании наших молитв и богослужений, я позволил себе в несколько измененном виде включить его в книгу.

---

Глумясь над миром, юродивый срывает маски лицемерия, разоблачает лицедеев, вскрывает за фасадом достоинства и благородства человеческое, слишком человеческое. Он — единственный, кто осмеливается сказать: А король–то голый!». Чтобы излечить окружающих от «благочестивого» самодовольства, ему нередко приходится прибегать к шоковой терапии. Но вместе с тем, он никогда не пытается поколебать веру ближних или заставить их усомниться в истинах Церкви, даже если сам нарушает пост или хулиганит во время Божественной Литургии. Юродивый, как уже говорилось о Симеоне, не схизматик и не еретик. Он не глумится над Священным Писанием, Символом веры, таинствами или иконами. Он глумится только над напыщенными и самодовольными особами, занимающими высокое положение в церковной иерархии, и над угрюмыми обрядоверами, путающими внешние жесты с внутренним благочестием. Протест его не деструктивный, но освобождающий и созидающий. «Глумясь» над миром, юродивый, как очень точно говорит армянская версия жития Симеона, в то же время «приносит мир» в мир.

В своем глумлении над падшим миром юродивый предстает как эсхатологическая фигура, утверждающая первенство века грядущего. Он — «знамение», свидетельствующее, что Царство Христово не от мира сего. Это помогает понять, почему юродивые появлялись, в основном, в те времена, когда почти никто не отличал «кесарево» от Божьего, а христианство становилось частью общественного порядка. В первые три столетия нашей эры Церковь была гонима, и потому особой нужды в служении юродивого не было: в то время все христиане выглядели юродивыми в глазах власть имущих. Но когда нависла опасность смешения земных царств с Царством Небесным, как это случилось, начиная с IV века, в христианизированной Восточной Римской Империи или в сакрализованном московском самодержавии XVI столетия, юродивый стал необходим. Как и монашествующий, он оказывается противоядием «христианству», которое охотно идет на сговор с миром.

Как знамение и свидетель Царства Небесного, юродивый во многом похож на ребенка, о чем напоминает греческая пословица: «Устами младенцев и юродивых глаголет истина» [322]. В России существовал обычай приносить юродивым детей для благословения. Св. Исаак, Христа ради юродивый Киевский, любил собирать вокруг себя детей и играть с ними; а в наши дни особую любовь к детям проявлял блаженный Иоанн (Максимович), которому были присущи многие черты юродивого Христа ради [323]. Благодаря своей свободе, невинности и девственности духа юродивый — это тот, кто стал «как Дитя» (Мф 18, 3) и познал все тайны, которые Бог «утаил от мудрых и разумных» и «открыл младенцам» (Мф 11, 25). «Перед лицом Божества человек подобен ребёнку», — говорит Гераклит [324]; юродивый принимает эти слова в самое сердце; он играет, как ребёнок перед Божеством. В этом смысле он выражает нечто такое, что живет во всех нас, пока мы дети, и погибает, когда мы взрослеем, то, что нам необходимо заново открыть и вернуть в нашу жизнь. Но и играя, юродивый серьёзен, его смех граничит со слезами, ибо он в равной мере восприимчив и к трагедиям, и к комедиям мира. Он воплощает и радость жизни, и её печаль.

Иногда юродивого, как, например, Симеона Эмесского, любят, в основном, за его детскую невинность, «игривость».. Но гораздо чаще его боятся и ненавидят. Невыносимо видеть, с какой садистской жестокостью с ним обходится мир. Но за что же так бояться и ненавидеть юродивого? За то, что он свободен, а значит, мешает миру; за то, что он ни в чём не нуждается и не ищет власти, а значит, она не может его использовать.

Вот первый смысл юродства Христа ради. Юродивый свидетельствует об основополагающем различии между человеческой и Божественной мудростью. «Глумясь» над любыми формами законнической, общепринятой морали, он утверждает безусловную ценность человеческой личности. Он, как дитя, указует на Царство Небесное, которое, как известно, не от мира сего.

Подражание Божественному Юродивому

Вторая особенность призвания юродивого — желание сохранить смирение посредством добровольного умаления себя. Перед тем, как вернуться в мир, Симеон, боясь почестей, которые могут ему воздавать как святому, молится о том, чтобы «дела его были сокрыты» [325]. Мнимое сумасшествие и стало тем путём, следуя по которому он мог уклониться от почестей и скрыть свои дела. Эта черта особенно наглядно проступает в сюжете с женой корчемника: поскольку тот начал почитать Симеона как святого, юродивый сделал вид, будто хочет соблазнить его супругу [326]. Как следствие, он вызывает гнев, но тем самым хранит себя от гордыни.

Однако для самоумаления юродивого есть еще одна, более существенная, причина. Он желает, насколько это возможно, соединиться с уничиженным Христом, Который «был презрен и умален пред людьми» (Ис 53, 3). Юродивого необходимо рассматривать как личность, уподобляющуюся Христу, подражающую Господу Иисусу. По утверждению Сесил Коллинз, «величайшим юродивым в истории был Христос, [… ] Божественный Юродивый» [327]. Правда, полностью отождествлять юродивого со Христом нельзя. Христос не бросался орехами в Храмe, не сбивал людей на улицах, не притворялся эпилептиком и не разыгрывал безумия. Но в других отношениях Он вел себя так, что близкие родственники вполне могли счесть Его безумцем. «И, услышав, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя» (Мк 3, 21), — фраза, опущенная (что нисколько не удивительно) у Матфея и Луки. И хотя Иисус не был безумным и не притворялся таковым, Его поступки оскорбляли здравый смысл и нравственное чувство современников. Подобно тому, как Симеон вкушал мясо на Страстной Седмице, Он открыто и даже демонстративно нарушал предписания о субботе (Мк 2, 23). Как и Симеон, Он общался с теми, кого «порядочное» общество с презрением отвергало как грешников (Мк 2, 15–16; Лк. 7, 34; 19, 7), был особенно милосерден к женщинам сомнительной репутации, как, например, к грешнице у колодца (Ин 4, 7–26) или к жене, уличённой в прелюбодеянии (Ин 8, 11). Как и Симеон, Он опрокидывал столы торгующих в доме Божием (Мф 21, 12; Ин. 2, 15). Отказавшись возглавить политическую партию, умышленно отвергнув путь человеческой славы и мирской власти, наконец, избирая Крест, Господь, по мнению большинства Своих последователей, поступал как безумец.

В этом и состоит великое сходство между Спасителем и юродивым. Юродивый принимает соблазн и безумие Креста, который в то же время есть истинная премудрость (1 Кор 1, 23–24). Икона уничиженного Христа, юродивый безраздельно принимает кеносис Господа, соглашается на поношение и осмеяние, чтобы уподобиться своему Спасителю. Христос прославляем в страданиях, Он побеждает в унижениях и немощи. То же можно сказать и о юродивом. В мирском, секулярном понимании юродивый не достигает никаких прагматических целей, но с прагматической точки зрения Крест тоже был не нужен. В своём кенотическом максимализме юродивый предстает как глубоко Евангельская фигура. Он ежедневно умирает, а значит, каждый день воскресает из мёртвых, ибо Распятие неотделимо от Воскресения… Став иконой уничиженного Христа, юродивый вместе с тем икона великой радости Преображения.

Пророк и апостол

«Знамение» Царства Небесного, икона Того, Кто был «презрен и умален», юродивый, в–третьих, несет пророческое и апостольское служение. «Глуп прорицатель», — говорит Осия (Ос 9, 7), но это утверждение можно истолковать совершенно иначе: глупец (юродивый) — это прорицатель (пророк). Его юродство — это способ пробудить совесть окружающих. Притворяясь безумным, он занимается миссионерством, проповедует Благую Весть о спасении тем, до кого нельзя достучаться по–другому.

Вспомним, как Симеон объяснял своему сотаиннику Иоанну, почему он хочет вернуться в мир: «Нет больше нам, брат, нужды оставаться в пустыне. Но, послушай меня, пойдём, послужим спасению других» [328]. Для Симеона юродство было выражением любви к ближним. Он чувствовал себя «Боддхисатвой»: ему недостаточно было ходатайствовать о мире, удалясь от него, но из любви к миру он должен вернуться в мир. В прологе Леонтий раскрывает смысл его жертвенной любви: «Быв столь возвышен и возвеличен Богом» как пустынник, Симеон счёл недолжным пренебрегать спасением ближних; но, следуя словам Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» — и, памятуя, что Христос, оставаясь неизменным, не отвергся принять образ слуги для спасения слуг, он подражал своему Владыке, отдавая собственную душу и тело, чтобы спасти других» [329].

Симеон отдаёт свою жизнь. Юродивый, как и монах, — мученик. Но это не внешнее мученичество крови, а сокровенное мученичество совести и сердца [330]. Юродивый спасает ближних не столько тем, что он говорит, сколько самим способом своей жизни. Он — живая притча, и убеждает в спасении не высокими словами и не искусными доводами, а состраданием. Или же, как пишет о Симеоне Леонтий: «Он вернулся в мир, желая оказать сострадание гонимым и спасти их» [331]. Юродивому чужды увещевания и укоры — он избирает путь солидарности. Вот почему Симеон проводит время с блудницами и всеми, кого фарисей гнушается, как «отбросов» общества. Симеон делит участь униженных и нелюбимых, неудачников и убогих, «собратьев и товарищей по нужде», говоря словами другого юродивого, Андрея [332]. И своей солидарностью он дарует надежду и исцеление. Подобно Христу, юродивый отправляется на поиски заблудшей овцы и выносит ее на своих плечах. Он спускается в яму, чтобы вытащить оттуда ближних.