Василий Балакин - Генрих IV

• Название: Генрих IV
• Автор: Василий Балакин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03407-5

Колоритная фигура короля Франции Генриха IV, основателя династии Бурбонов, знакома многим по романам Александра Дюма и Генриха Манна. Однако подлинная история жизни правителя маленькой Наварры, которому ценой многолетних усилий удалось взойти на французский трон и прекратить гражданскую войну, терзавшую государство, увлекательнее любого романа. Личность Генриха соткана из противоречий: хитрость и беспечность, отвага воина и неистовое сластолюбие, забота о бедняках и циничное равнодушие к близким людям. Автор первой биографии Генриха IV в серии «ЖЗЛ», историк Василий Балакин, доказывает, что король не был ни выдающимся политиком, ни гениальным стратегом. Главные причины его побед — здравый ум, способность к компромиссам и фантастическая удачливость, позволившая ему избегать всех опасностей до последнего рокового покушения и войти в историю героем легенд о «добром короле Анри».

---

Прямым результатом победы при Фонтен-Франсез и снятия с Генриха IV церковного отлучения явилась капитуляция Майенна. По эдикту, изданному 24 января 1596 года в Фоламбре, в распоряжение герцога сроком на шесть лет предоставлялись крепости Суассон, Сёрр и Шалон-на-Соне, ему были пожалованы губернаторство в Иль-де-Франсе, за исключением Парижа, и денежная компенсация в 2 миллиона 640 тысяч ливров. В тексте эдикта король воздал Майенну должное за то, что тот всегда был противником расчленения королевства, а его образ действий оправдывался приверженностью к католической религии. 31 января герцог, чувствовавший себя весьма неловко, появился в замке Монсо, который Генрих IV недавно подарил Габриель д’Эстре. С великим трудом спешившийся толстяк (обычно ему помогали садиться на коня и спускаться на землю двое-трое оруженосцев) был встречен самой владелицей замка. Хозяйка повела гостя в просторный зал, где находился король. Генрих, обычно придававший мало значения формальностям, на сей раз восседал под балдахином, дабы добавить торжественности долгожданной встрече. Толстый герцог трижды исполнил реверанс и преклонил перед королем колено, после чего с большим трудом поднялся. С лукавой улыбкой король воскликнул: «Кузен, вы ли это?! Не пригрезились ли вы мне?!» Полагая лишним давать совершенно очевидный ответ на риторический вопрос, Майенн сразу перешел к главному, заявив, что покоряется суверену не только формально на бумаге, но и от всей своей души. На этом официальная церемония была завершена, и король повел герцога прогуляться в примыкавший к замку великолепный сад. Генрих двигался размашистым военным шагом, и толстяк вскоре взмолился: «Сир, я больше не могу, простите меня!» Король остановился и обратился к спутнику со словами: «По рукам, кузен! Больше никогда я не доставлю вам неприятностей!» Он сдержал свое обещание, и с этой прогулки в парке замка Монсо у него не было более верного человека, чем герцог Майенн.

Последние бои

В начале 1596 года, когда стихли бури гражданской войны, пришла неприятная новость, что испанцы захватили Кале. Елизавета Английская в ответ на просьбу о помощи заявила, что была бы готова помочь выбить испанцев из Кале, но при условии, что удержит его за собой, на чем переговоры и закончились. Завоевывать города для Генриха IV она не имела ни малейшего желания. Однако, опасаясь сближения Франции с Испанией, королева в принципе согласилась на создание оборонительного союза, что и было закреплено подписанием двух договоров в Гринвиче 24 и 26 мая 1596 года. Однако помощь, обещанная королевой, оказалась почти иллюзорной — две тысячи человек и краткосрочная ссуда в 20 тысяч экю. Эта малая выгода была оплачена тем, что Генрих IV обещал не заключать мир с Испанией, предварительно не уведомив об этом Англию и Голландию.

В ночь с 11 на 12 марта 1597 года Сюлли был внезапно вызван к королю. Он застал его в халате, колпаке и домашних тапочках прохаживающимся широкими шагами, в задумчивости опустив голову. Весь его вид выдавал сильную подавленность. «Ах, мой друг, какое несчастье! — воскликнул Генрих IV. — Амьен захвачен». Сюлли был поражен услышанной новостью, а король продолжал: «Довольно изображать из себя короля Франции, пора стать королем Наварры!» Прибежавшей в слезах Габриель д’Эстре он сказал: «Моя дорогая, придется прервать наши любовные баталии и сесть на коня, дабы отправиться на другую войну».

И вправду, случилось нечто из ряда вон выходящее. Чтобы изгнать испанцев из северных провинций, Генрих IV планировал взять весной 1597 года Аррас. Для этого он заготовил в Амьене оружие и провиант. Амьенцы, ревниво отстаивавшие свои вольности, отказались принять у себя в городе королевский гарнизон, предпочитая обороняться собственными силами, однако проявили поразительное небрежение сторожевой службой и непростительное легкомыслие. 11 марта испанцы, прибегнув к самой что ни на есть примитивной военной хитрости (они переоделись крестьянами), без боя захватили город, застав врасплох его утративших бдительность защитников. Несмотря на то, что Генрих IV получил от понтифика отпущение грехов, Филипп II пожелал быть бóльшим католиком, чем сам папа римский, изрыгая свой последний яд. Сознавая неизбежность заключения мира, он намеревался хоть в какой-то мере улучшить свои как никогда шаткие позиции.

На исходе ночи 12 марта монарх был уже на коне. К вечеру того же дня он прибыл в Понтуаз, а 13-го — в Бове. Дабы отрезать испанцам путь к отступлению, 27 марта он предпринял не увенчавшуюся успехом попытку взять Аррас. Хотя камни в почках причиняли Генриху IV нестерпимые боли, он отказался от необходимого отдыха. Болезнь продолжала терзать его и по возвращении в Бове, откуда он отдавал необходимые распоряжения и взывал к благородству и преданности французского дворянства, напоминая ему, что «нет смерти почетнее, чем отдать свою жизнь за государя».

В тот ответственный период, когда решалась судьба королевства, Генрих IV столкнулся, помимо обострения болезни, еще с одной проблемой, вдвойне неприятной оттого, что ее создавали товарищи по борьбе — протестанты, все больше выражавшие недовольство политикой короля. Вступление Генрих IV на престол ничего не изменило в действующем законодательстве, и декларация Сен-Клу от 4 августа 1589 года жестко ограничивала права протестантов. Они не допускались к публичным должностям за пределами тех мест, которые были предоставлены им. Мантский эдикт 1591 года явился первой уступкой протестантам, включив в себя положения эдикта веротерпимости, принятого в Пуатье в 1577 году. Переходя в католицизм, Генрих IV поклялся католическим сеньорам отменить все положения, противоречившие эдиктам об умиротворении, однако позднее он молчаливо одобрил отправление реформатского культа. Эти либеральные меры возмущали католиков, не удовлетворяя при этом и протестантов. Последние все больше помышляли о создании собственного государства в государстве, подтвердив свою приверженность этой идее клятвенными обещаниями на генеральной ассамблее, проходившей в Манте с октября 1593-го по январь 1594 года. В мае того же года они с согласия короля провели ассамблею в Сент-Фуа-ла-Гранд с целью придания гугенотской партии политического статуса. Это была почти республиканская организация в рамках королевства.

Однако протестанты не собирались отказываться от блага быть подданными французского короля. Ассамблея, проведенная в Сомюре в феврале 1595 года, во исполнение решений, принятых в Сент-Фуа-ла-Гранд, потребовала от короля разрешить реформатам наряду с католиками занимать любые государственные должности, учредить в парламентах палаты, формировавшиеся на паритетных началах из католиков и протестантов, и для обеспечения безопасности гугенотов предоставить в их распоряжение все города, которые в тот момент находились в их руках. Эти требования, в сочетании с намерением гугенотов «жить раздельно» (с католиками), были столь чрезмерны, что Генрих IV ограничился уклончивым ответом. Второй их шаг отнюдь не был более успешным: так, вожди протестантов Ла Тремуйль и Тюренн покинули королевское войско во время осады Ла-Фера в июне 1595 года. Дюплесси-Морне, протестантский советник Генриха IV, тогда говорил королю: «Эти люди, отвергнутые двором, полны решимости самостоятельно найти выход из положения — они, совершенно не страшась, уже перешли Рубикон». Кроме того, протестанты взяли из публичных касс деньги для поддержания своих гарнизонов в крепостях, и в этих условиях в любой момент вновь могла вспыхнуть гражданская война.

2 апреля 1596 года гугеноты учредили в Лудене свою постоянную ассамблею, которая впоследствии заседала в Вандоме, Сомюре и, наконец, в Шательро. В ее состав входило около 80 членов, наиболее видных деятелей гугенотской партии. Генрих IV не хотел разрывать с ними отношений и потому направил на собрание в Луден своих представителей. Все были согласны относительно необходимости эдикта об умиротворении, но разногласия начались при составлении конкретных статей. Захват Амьена испанцами ужесточил притязания ассамблеи в Шательро. Вожди протестантов отказались присоединиться к королевской армии и начали сепаратные переговоры с Елизаветой Английской.

Очень некстати вновь возникли осложнения с Парижским парламентом, слишком легко и быстро прощенным королем и потому опять проявлявшим свою строптивость, отказываясь вотировать кредиты, необходимые для содержания армии. Больной и раздраженный Генрих IV вернулся в Париж. Народ приветствовал его, а члены парламента продолжали упорствовать, набивая себе цену и, видимо, намереваясь поставить короля под свой контроль. Это был прежний дух Лиги, еще не выветрившийся из многих из них. По возвращении в Париж 13 апреля 1597 года король обратился к парламенту с посланием, в котором просил выделить средства на армию, однако того не тронуло обращение монарха. Члены парламента, уязвленные тем, как их привели к повиновению, долго тянули с ответом. 27 апреля они направили депутацию к королю, осмелившуюся заявить ему, что Бог вручил им судебную власть и только перед Богом, а не перед королем, ответственны они в своих решениях. На это Генрих IV возразил, что ему Бог вручил судебную власть, а уж он делегирует ее им, членам парламента. Однако и после этого парламент продолжал юлить и изворачиваться, и у короля лопнуло терпение. 13 мая Генрих IV, в боевом облачении и при оружии, лично явился к депутатам и грозным приказанием напомнил им об их долге, что незамедлительно возымело действие, и требуемое решение было принято.