Мигель де Унамуно - Житие Дон Кихота и Санчо

• Название: Житие Дон Кихота и Санчо
• Автор: Мигель де Унамуно
• Издательство: Наука
• Жанр: Религия
• Год: 2002

---

Вы и под небом родины живете, как в изгнании. Во мне — под небом–родиной — Живет моя Испания.[112]

Это стихотворение написано в 1928 г. Писатель сдержал обещание и вернулся на родину только в феврале 1930 г., после ухода в отставку Примо де Риверы. Встречали его как национального героя, вскоре Унамуно вернулся на пост ректора университета в Саламанке, а в 1932 г. был избран в члены Испанской Академии.

В 1931 г. Унамуно публикует свое последнее большое произведение, новеллу «Святой Мануэль Добрый, мученик», а в 1933 г. переиздает ее в сборнике ««Святой Мануэль Добрый, мученик» и еще три истории». Главный герой новеллы — сельский священник дон Мануэль, добрый пастырь и духовный наставник для своих прихожан, однако двум его ближайшим помощникам, Анхеле и Ласаро Карбальино постепенно становится известно о тайном борении, которым наполнена вся его жизнь: дон Мануэль не верит в воскресение плоти и вечную жизнь, не верит в Бога, но мученически скрывает свое неверие от односельчан ради спокойствия в их душах. Священник умирает в церкви, в окружении народа, счастливого в своем неведении, а Ласаро, для которого единственно возможная вера — это вера в глубокую правоту дона Мануэля, продолжает его дело.

Последние годы жизни для Унамуно были годами нравственных испытаний, годами трудного выбора в ситуации, когда страна разделилась на два враждующих лагеря, представители каждого из которых ждали, что знаменитый «будоражитель душ» к ним присоединится. В апреле 1931 г. выборы в Кортесы привели к победе республиканских кандидатов во всех крупных городах Испании, король Альфонсо XIII эмигрировал во Францию. Честь провозгласить Испанскую республику в Саламанке была предоставлена Унамуно. Однако размах противоборства правых и левых сил, охватившего в после- дующие годы всю Испанию, масштаб жертв с обеих сторон пугают писателя. Он обращается с воззваниями к республиканскому правительству и к его противникам, после подавления Астурийского восстания 1934 г. вместе с другими испанскими интеллигентами подписывает протест против массовых репрессий. Когда в июле 1936 г. вспыхнуло восстание контрреволюционеров–фалангистов во главе с генералом Франко — так начиналась гражданская война, — Унамуно выступил в его поддержку. Вскоре его отношение к Франко меняется (притом что неизменной осталась его убежденность в бессмысленности кровопролития): выступая на торжественном акте в университете в присутствии супруги Франко и одного из франкистских генералов, в краткой речи Унамуно произнес: «Вы можете победить, но не можете убедить, не может убедить ненависть, которая не оставляет места состраданию».

Через несколько дней Франко издал указ о смещении Унамуно с поста ректора университета. Унамуно принял решение не выходить больше за порог своего дома; 31 декабря 1936 г. Унамуно умер в своем доме во время жаркого спора с одним из своих бывших коллег, ставшим фалангистом и пришедшим уговорить Унамуно примириться с новыми властями.

* * *

Творческое наследие Унамуно составляют произведения разножанровые, не похожие друг на друга, но «Житие Дон Кихота и Санчо», пожалуй, выделяется в этом ряду как самое характерное для Унамуно и самое необычное — в истории мировой литературы и литературной критики у него нет точных аналогов. Невозможно однозначно определить жанр, в котором написано «Житие Дон Кихота и Санчо». Это не роман, не философский трактат, не критический очерк и не церковное житие в обычном смысле слова. Структурно книга Унамуно почти полностью повторяет роман Сервантеса: она состоит из пролога и двух частей, главы в которых названы так же, как в «Дон Кихоте», каждая глава «Жития Дон Кихота и Санчо» является комментарием к событиям, описанным в соответствующей главе романа Сервантеса.[113] Этим, собственно, и исчерпывается сходство двух произведений: события и образы сервантесовских героев получают в толковании Унамуно совершенно иное наполнение. Автор «Жития Дон Кихота и Санчо» сам устанавливает пределы тех вольностей в отношении романа Сервантеса, которые он имеет право допустить, не греша против истины: «В том, что касается фактов (…) следует неукоснительно придерживаться сервантесовского текста», но все оценки и суждения представляют собой «свободное толкование летописца», которое ймеет ценность «лишь как личное мнение этого последнего, характеризующее его с чисто человеческой стороны» (см. главы XVI и XVII части второй «Жития» — наст. изд. С. 134). Унамуно таким образом дарует себе право не соглашаться с Сервантесом и по–своему толковать жизнь Дон Кихота и Санчо.

Такое право, несомненно, есть у Унамуно, как есть оно у любого читателя бессмертного романа, — но не вопреки, а благодаря тексту Сервантеса. Одна из интереснейших черт «Дон Кихота» как раз и состоит в его способности порождать все новые и новые интерпретации, оставаясь при этом на высоте своей исключительности. Как известно, роман изначально создавался на пересечении различных жанров, но не принадлежал целиком ни к одному из них. Образы главных героев романа поразительно многогранны и несводимы к какому‑либо литературному канону. Испанский серван- тесовед Америко Кастро писал, что «в отличие от персонажей плутовского романа или комедии плаща и шпаги, где характер персонажа целиком определяется его ролью, Дон Кихот обладает внутренней свободой, презрением к обстоятельствам, будь то даже обстоятельства рыцарские, и может, если захочет, расстаться и с ореолом мифа, который он на себя взвалил».[114] В романе находится место и мифу, но не как истине в последней инстанции, а как объекту игры.

Внутри системы персонажей «Дон Кихота» не существует единой точки зрения на реальность — герои равноправны в утверждении своих мнений о мире. Кастро обращает внимание на это замечательное достижение писателя на фоне господствующего в Испании начала XVII в. единого взгляда на мир.[115] Позиция автора также не совпадает, но и не вступает в конфликт с позициями персонажей; пользуясь терминологией М. М. Бахтина, можно говорить о «вненаходимости» Сервантеса своим героям, когда писателю удается «не соглашаться с героем, а видеть его всего в полноте настоящего и любоваться им».[116]

Унамуно ставит в «Житии Дон Кихота и Санчо» совершенно особую задачу. Здесь фигура Дон Кихота рассматривается как идейно–нравственный абсолют, «точка отсчета» для восприятия и оценки всего, что только есть в мире. Правота Дон Кихота не подвергается сомнению. Автор словно стремится проникнуть в «роман сознания» своего героя; таким образом, мир романа Сервантеса и современная Унамуно действительность видятся автором исключительно sub specie Quijotis.[117]

М. М. Бахтин в книге «Автор и герой в эстетической деятельности» указывает на возможность ситуации, когда «авуор теряет ценностную точку вненаходимости герою», и описывает как один из вариантов такой ситуации случай, когда «автор завладевает героем». На наш взгляд, отношения автора и главного героя в «Житии Дон Кихота и Санчо» представляют собой именно этот случай: «Эмоционально–волевая предметная установка героя, его повествовательно–этическая позиция в мире настолько авторитетны для автора, что он не может не видеть предметный мир только глазами героя и не может не переживать только изнутри события его жизни; автор не может найти убедительной и устойчивой ценностной точки опоры вне героя».[118]

Опыт погружения Унамуно во внутренний мир своего героя особенно интересен, коль скоро речь идет о Дон Кихоте, видящем окружающую его романную действительность принципиально иначе, чем другие персонажи. Как пишет С. Г. Бочаров, «Дон Кихот не только начитался романов, но в своем сознании он в романе живет. Его сознание — целостный образ мира, в котором присутствуют все действительные предметы, но только Альдонса присутствует как Дульсинея, а мельницы как великаны. Практический мир и мир сознания Дон Кихота тождественны по материалу, но каждой вещи соответствует ее фантастический образ в романе сознания Дон Кихота».[119]

Подобным образом Ницше, многие идеи которого были близки Унамуно, определял отношения между миром и Христом: «Только внутренние реальности он принимал как реальности, как «истины», — остальное все, естественное, временное, пространственное, историческое, он понимал лишь как символ, лишь как повод для притчи».[120] У Уна- муно конкретные эпизоды романа Сервантеса служат исходным материалом для притч, когда, по выражению С. С. Аверинцева, «действующие лица предстают перед нами не как объекты художественного наблюдения, но как субъекты этического выбора».[121] При этом «абсолютный» Дон Кихот Унамуно — лишь одна из граней сервантесовского образа.

* * *

К интересным выводам может привести сопоставление Дон Кихота Унамуно с князем Мышкиным Достоевского. Задачу Унамуно увидеть мир глазами Дон Кихота можно сравнить с замыслом Достоевского изобразить в своем романе «положительно прекрасного человека», во многом ориентируясь на бессмертный сервантесовский образ. Как и Достоевского, Унамуно привлекает именно духовная красота Дон Кихота Сервантеса: автор «Жития Дон Кихота и Санчо» считает, что героизм Рыцаря коренится в доброте Алонсо Кихано Доброго (см. главу XXV части второй «Жития» — наст. изд. С. 140), притом что главной чертой Дон Кихота Унамуно является его героизм. В понятие героизма вкладывается определенное содержание: о миссии героя никто кроме него не знает, и это, по Унамуно, вещь столь же великая, сколь и ужасная: «…в тайная тайных души своей он расслышал беззвучный глас Божий: «Тебе должно содеять то‑то», но глас этот не возвестил всем прочим: «Се пред вами сын мой, ему велено содеять то‑то»». Только герой имеет право сказать о себе: «Я знаю, кто я такой» — и более того: «Я знаю, кем хочу я стать» (см. главу V части первой «Жития» — наст. изд. С. 40, 41). В таком понимании героичен, конечно, и князь Мышкин с его готовностью вмешиваться в дела посторонних ему людей, поступать так, как именно он считает правильным, руководствуясь своими собственными понятиями о добре и справедливости.