Генрих Эрлих - Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта

• Название: Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта
• Автор: Генрих Эрлих
• Издательство: Яуза-Пресс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9955-0250-0

---

— Случилось. За время моего отсутствия погибла моя семья, — сказал Ферстер.

Он говорил тихо, но не так тихо, как раньше. Тогда его голос слабел от неуверенности в себе, чем дольше он говорил, тем тише становился голос. Сейчас звуки речи сдерживались крепко сжатыми челюстями, они напоминали тихий, но грозный рокот моря перед штормом. Юрген окинул Ферстера внимательным взглядом. Да, лейтенант сильно изменился, это был какой–то другой, незнакомый ему человек. Плох он или хорош — в этом им еще предстояло разобраться.

У Ферстера заходили желваки на скулах. В глазах разгорался какой–то нехороший огонь. Ни желваков, ни огня, даже хорошего, раньше никогда не наблюдалось. «Что–то будет», — подумал Юрген. И точно — заштормило. Ферстер разомкнул челюсти и закричал, без визга, чуть хрипловато:

— Разболтались! Никакой дисциплины! Сидят в присутствии офицера! Встать! Смирно!

Солдаты, впрочем, вскочили еще до команды и даже выстроились поотделенно в две шеренги, выстроились бы и в одну, да площадка не позволяла. Они вытянулись в струнку, вскинули подбородки и зафиксировали взгляд на кончике собственного носа. Ферстер быстро шагал вдоль строя, туда–обратно, и щедро раздавал взыскания, нечетным в первой шеренге — при проходе туда, четным в первой шеренге — при проходе обратно, нечетным во второй шеренге — при проходе туда, четным во второй шеренге — при проходе обратно.

«Все по делу, все путем», — меланхолично думал Юрген, стоявший на левом фланге своего, вновь своего отделения. У него был богатый опыт взысканий, сначала он их получал, потом раздавал. Ему ли не знать, как это делается! Был бы солдат, нарушение найдется. Опыт нарушений у него тоже был богатый.

— Есть трехчасовой кросс с полной выкладкой до завтрака! — сказал он Ферстеру, перешедшему к групповым наказаниям.

«Интересно, насколько его хватит? — Юрген продолжил свои размышления, все такие же меланхоличные. — Хорошо бы, чтоб к началу боев немного успокоился. А то ведь с такими–то бешеными глазами рванет грудью на танки и нас за собой потянет. Или погонит. Ему–то, быть может, жизнь и немила, но нам зазря погибать безынтересно. А успокоится, глядишь — и толк какой–то будет».

Юрген чуть повернул голову и скосил глаза на удалявшуюся спину Ферстера. Как командир этот новый Ферстер был, конечно, лучше старого. Но тот, прежний, нравился Юргену больше нового, он был мягким и добрым парнем, Клаус Ферстер. Юрген только сейчас осознал, как ему будет его не хватать.

Кто–то тихо прыснул смешком. Юрген скосил глаза в другую сторону. Эльза! Ей лишь бы посмеяться! Впрочем, он на ее месте тоже бы веселился, со стороны этот разнос выглядит наверняка очень смешным. Так! А это что за насмешник?! Из какой щели вылез? Юрген осекся. Он принялся пристально вглядываться в фигуру, смутно видневшуюся на противоположном фланге, метрах в десяти от строя. Фигура постоянно меняла очертания, как будто человек то сгибался пополам, хватаясь за живот, то вдруг разгибался и принимался бить себя руками по груди. Так, от души, смеялся только один человек. Черт побери, он узнает этот задорный, заводной смех. Не может быть!

Юрген едва не сорвался с места. Он был готов вызваться пробежать завтра еще один кросс с полной выкладкой, лишь бы Ферстер наконец утолил свою ярость и дал команду взводу разойтись. Он бы…

— Так их, каналий! — раздался громкий крик. — По ним по всем веревка плачет!

— Кто такой?! Как смеете?! Как стоите?! — Ферстер отлепился от взвода и подскочил к стоявшему поодаль мужчине.

Тот немедленно встал по стойке «смирно», с лихой молодцеватостью вскинул руку к кепи.

— Рядовой 570–го ударно–испытательного батальона Руди Хюбшман, по прозвищу Красавчик. Прибыл из госпиталя после излечения. Имел честь ехать с вашей грозностью в одном поезде, — отрапортовал солдат.

Любой другой после такого рапорта вычистил бы все нужники в батальоне. Но Красавчику всегда все сходило с рук, на него невозможно было обижаться, его широкая белозубая улыбка обезоруживала самых строгих унтер–офицеров. Как оказалось, и лейтенантов тоже. Ферстер как–то сразу успокоился и обмяк.

— Я помню вас, солдат, — сказал он, — вы на вокзале в Радебойле помогли сесть в поезд женщине с двумя детьми. Она еще все время плакала, эта женщина.

— Женщины, — сказал Красавчик, пожимая плечами, — они все время плачут.

Ферстер хотел что–то сказать ему в ответ, но так и не собрался. Он повернулся, дал команду взводу разойтись, подхватил свой чемодан и пошел прочь.

Юрген поспешил навстречу другу, крепко пожал протянутую руку, другой рукой обхватил его за плечи, захлопал по спине.

— Привет, бродяга, — сказал Красавчик и ойкнул. — Здоров же ты стучать по спине! Стучи уж по другой половине, а то назад в госпиталь отправишь, — рассмеялся он.

Юрген не находил слов, а если бы и нашел, то не смог бы вымолвить, что–то непривычное или давно забытое было с горлом, как будто там ком стоял. Брейтгаупт от волнения, наоборот, необычно разговорился.

— Красавчик! — сказал он, обнимая друга. — Как ты?

— Нормально, — ответил Красавчик, — готов к приему в грудь следующей порции свинца. Это по первому разу трудно, а во второй все легче выходит.

«Он нисколько не изменился, — подумал Юрген. — Все шутит!»

— Не так ли, сестренка? — обратился Красавчик к подошедшей Эльзе.

Эльза только рассмеялась в ответ и подмигнула Красавчику.

— Ты, смотрю, здесь прижилась, — улыбнулся он и вдруг стал пристально всматриваться в ее лицо. — Не только прижилась, но и прижила! — воскликнул он.

— Какой глазастый!

— Я ж из госпиталя, насмотрелся там на сестричек. Такие оторвы!

— Только насмотрелся?

— Нет, еще слюни пускал.

Солдаты обступили Красавчика. «Старики» пожимали ему руку, новобранцы стояли молча, почтительно разглядывая. Они были наслышаны о Руди Хюбшмане: легендарный человек, с 42–го года в штрафбате и — живой!

После отбоя они долго сидели вместе, Юрген, Красавчик и Брейтгаупт. Говорили о том о сем, перескакивая с одного на другое, вспоминая, что произошло за пять месяцев, что они не виделись, с того злополучного дня в Варшаве, когда Красавчик получил пулю в грудь.

— Радебойль — это ведь где–то под Дрезденом? — спросил в какой–то момент Юрген.

— Да, полчаса по трассе.

— А в Дрездене был?

— А то! Сколько раз! Там меня и повязали в последний раз. Я, помнится, рассказывал. Или не рассказывал? Дело было в январе сорок первого. Я прихватил «красотку» в Амстердаме и помчался в Дрезден, ее там уже ждали. Тридцать часов без остановок!

Красавчик был профессиональным угонщиком автомобилей. О них он мог говорить часами, у него был неисчерпаемый запас разных историй.

— Ты рассказывал, — поспешил остановить его Юрген. — Я имел в виду: ты сейчас в Дрездене был? Ну, после…

— Был, — сказал Красавчик, сникая. — Лучше бы не был. И знаете, какая мысль пришла мне в голову, когда я смотрел на развалины? Мысль ужасная, но — как на духу! Ведь мы же товарищи. Я вдруг почувствовал какое–то облегчение, едва ли не радость. Хорошо, подумал я, что город разрушен полностью, до основания, что не осталось ни одного сколько–нибудь целого здания. Если бы я узнал в какой–нибудь руине хорошо знакомое мне здание, это бы разорвало мое сердце. А так старый прекрасный Дрезден остался нетронутым в моей памяти. И куда бы ни занесла меня судьба, я буду вспоминать его, радуясь, что есть на свете красота, и мечтать, как я приеду туда и пройдусь по его улицам.

Юрген с некоторым удивлением посмотрел на товарища. Красавчик никогда не был замечен в склонности к сентиментальности и высокопарным выражениям. Он всегда первым смеялся над этим. И вот на тебе! Наверно, это последствия тяжелого ранения, подумал Юрген, ведь Красавчик едва выкарабкался с того света. Кто знает, что он там увидел. Надо будет как–нибудь спросить при случае, вдруг пригодится. Или не спрашивать? Спрашивать, если честно, не хотелось. Все там будем, тогда и узнаем. А так можно и накликать.

На следующий день вернулся Бер. Бывалый солдат, он видел много смертей, разрушенных городов и сожженных дотла деревень, опять же старшая сестра — это не мать и не жена, солдаты считали себя вправе приставать к Беру с расспросами. Но он отказывался отвечать и смотрел на всех каким–то диким, остановившимся взглядом, как будто не понимал, чего они от него добиваются. За ужином солдаты отделения Юргена единогласно отказались от вечерней порции шнапса, Брейтгаупт взял бутыль, отнес ее Беру, молча вручил, так они выразили ему свое сочувствие. Ничего другого они не могли сделать.

Через два часа Бер сидел на земле перед блиндажом своего отделения, раскачивался из стороны в сторону и беззвучно плакал. Подошел лейтенант Ферстер, постоял над пьяным солдатом. Командир отделения кинулся объяснять Ферстеру ситуацию, но тот жестом остановил его.