Махмуд Теймур - Живи, Египет!

• Название: Живи, Египет!
• Автор: Махмуд Теймур
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Сборник представляет лучшие образцы современной новеллистики Арабской Республики Египет. В нем объединены произведения писателей разных поколений и литературных направлений. Здесь и литераторы старшего поколения, уже известные советскому читателю, — Тауфик аль-Хаким, Нагиб Махфуз, Юсуф Идрис, — и молодые египетские новеллисты, творчество которых еще неизвестно в нашей стране.

При всем разнообразии рассказов авторов объединяет острый интерес к событиям сегодняшнего дня, к насущным проблемам своей страны. Их герои — крестьяне и мелкие чиновники, жители беднейших кварталов Каира и солдаты, защищающие свободу арабской земли.

Сочный язык, уходящий корнями в живую народную речь, психологическая глубина каждого образа позволяют писателям изобразить египетский народный характер во всей его многогранности и тесной связи с породившей его действительностью.

Все рассказы впервые публикуются на русском языке.

---

Несколько недель спустя дядюшка Рамадан перепахивал часть своего поля под клевер.

Капли пота блестели под солнцем на морщинистом его лице, он смотрел вдаль и напевал старинную песню. Лемех его плуга то врезался в землю, то выныривал из борозды. Всякий раз, доходя до холмика, под которым покоился шейх, он старательно огибал могилу, чтобы ее не задеть.

Но в какой-то миг дядюшка Рамадан, очевидно, зазевался, и плуг сам собой врезался в холмик. Буйвол топтался на месте, почувствовав препятствие, ведь этот клочок земли не вспахивали уже десятки лет, и травы здесь густо сплелись корнями. Тут Рамадан опомнился и увидел, что холмик задет плугом. В ужасе он воскликнул:

— Вот беда-то!

И стал осматривать ту сторону, куда врезался плуг, чтобы определить ущерб, нанесенный шейху. Потом разогнул спину, постоял несколько мгновений, опершись на рукоять плуга и почесывая в голове.

И вдруг… вдруг в глазах у него загорелся странный огонек. Грудью и обеими руками он изо всех сил налег на плуг, и лемех глубоко вонзился в бок шейху. А Рамадан уже понукал буйвола:

— Пошел, пошел!..

Он стегнул буйвола кнутом. И буйвол рванулся вперед, потащил за собой плуг и рассек шейха пополам!

На другое утро люди проснулись и не нашли даже следа могилы, в которой покоился шейх. Эта новость пронеслась по деревне, словно пожар. Всем было ясно, что теперь Рамадан ослепнет, а земля его превратится в пустошь.

Однако дядюшка Рамадан остался цел и невредим. А там, где покоился шейх, вырос прекрасный клевер, гуще и выше, чем на соседних участках. Дядюшка Рамадан любовался им каждый день, и люди, проходя мимо, слышали, как он говорит, качая головой:

— Ясное дело, шейх-то был сытый!

И добавляет со злорадным смехом:

— Такова воля аллаха, кто ел баранов и телят, из того вырастут клевер и бобы!

Потом он расправляет плечи и прохаживается взад-вперед по краю поля, чувствуя себя победителем.

Юсуф Идрис

Родился в 1927 году в деревне аль-Бейрум провинции аш-Шаркийя, в семье управляющего имением крупного землевладельца. В 1951 году закончил медицинский факультет Каирского университета, после чего работал врачом в старейшей каирской больнице аль-Каср аль-Айни, затем инспектором здравоохранения в каирском муниципалитете. С 1959 года начал сотрудничать в газетах «Аш-Шааб», «Аль-Гумхурийя». В настоящее время работает в газете «Аль-Ахрам». В 1971 году избран заместителем председателя профсоюза журналистов.

Начал писать рассказы в студенческие годы. Первый сборник — «Самые дешевые ночи» — вышел в 1954 году. Всего им написано около десяти сборников рассказов, несколько повестей и шесть пьес. На русский язык переведено более двадцати рассказов Идриса и повесть «Грех».

Рассказ «Манна небесная» взят из сборника «Вопрос чести» (1958), рассказ «Язык боли» — из сборника того же названия (1965).

Манна небесная

Перевод В. Кирпиченко

Увидеть на улицах Минья ан-Наср бегущего — целое событие. Люди здесь редко бегают. Да и чего бегать, ежели некуда спешить. В деревне время не высчитывается по минутам и секундам. Поезда и те ходят по солнышку. Один поезд на рассвете, второй — когда солнце стоит высоко в небе, да еще третий — перед закатом. Нет и шума, который раздражает нервы и принуждает спешить и суетиться. Все здесь спокойно, размеренно. И все убеждены, что так оно и должно быть, что поспешность ни к чему и всякая суета — от лукавого.

Увидеть в Минья ан-Наср бегущего — событие. Все равно как услышать сирену полицейской автомашины. Так и знай — случилось что-то из ряда вон выходящее. Зато уж если что случается, какое это развлечение для тихой, сонной деревеньки!

В ту пятницу по Минья ан-Наср бежал не один человек. Пожалуй, это было похоже на состязание бегунов. И никто не знал, почему они бегут. На улицах и в переулках царило первозданное спокойствие. Был тот тихий час, который наступает обычно после пятничной молитвы, когда на земле стоят лужи пенящейся подсиненной воды, выплеснутой после стирки и пахнущей дешевым мылом, когда женщины стряпают дома обед, а мужчины слоняются без дела, дожидаясь, покуда можно будет сесть за стол. И вдруг вся эта безмятежная тишь нарушается тяжким топотом бегущих ног, от которого сотрясаются стены. Пробегая мимо кучки мужчин, которые сидят возле дома, бегущий не преминет поздороваться. Сидящие отвечают на приветствие и делают попытку спросить, куда он бежит, но того уже и след простыл. Тогда они, заинтригованные, встают и любопытства ради отправляются вслед за ним. Кто-то советует торопиться. Они ускоряют шаг и наконец тоже пускаются бежать. На бегу они здороваются с другими людьми, сидящими возле домов. Те, в свою очередь, встают с места и тоже оказываются вовлеченными в бег.

Однако сколь бы таинственной ни была причина, рано или поздно ее выясняют, и все собираются на месте происшествия. Деревушка не велика. Пройдя ее вдоль и поперек, даже не запыхаешься.

Поэтому в самом скором времени на току собралась большая толпа. Все, кто в состоянии быстро передвигаться, были тут. Отстали лишь дряхлые да немощные или же те, которые считали ниже своего достоинства бегать, желая показать, что они не чета всяким легкомысленным юнцам. Но и они поторапливались, боясь успеть только к шапочному разбору…

Как и все сыны аллаха, обитатели Минья ан-Наср считают пятницу злополучным днем. Ежели что случается в пятницу, то уж наверняка не к добру. Более того, в пятницу никто не решится начать какое-нибудь дело. Все дела откладываются на субботу. Если спросить, откуда взялось такое предубеждение, скажут, что по пятницам бывает несчастливый час. Но, скорее всего, истинная причина тут иная, и несчастливый час — просто-напросто отговорка, предлог, которым крестьяне пользуются, чтобы отложить все дела с пятницы на субботу. Таким образом, пятница становится днем отдыха. Но в слове отдых для крестьян есть нечто постыдное. В нем как бы кроется сомнение в их трудолюбии и силе. Отдых нужен лишь изнеженным горожанам, ведь они, даже работая в тени, обливаются потом. Отдыхать всякую неделю — это блажь, да и только. А поэтому пускай пятница — злополучный день, пускай в этот день бывает несчастливый час. Только в таком случае позволительно отложить все дела на субботу.

Естественно, все бежавшие опасались, что случилось какое-то несчастье. Но, прибежав на ток, они не увидели ни издыхающей коровы, ни пламени пожара, ни кровавой резни.

Посреди тока стоял шейх Али, разъяренный до крайности. Был он без чалмы и без галабеи, в руке держал палку и неистово ею размахивал. Когда прибежавшие спрашивали, в чем дело, опередившие их отвечали: шейх вознамерился отречься от веры. Народ смеялся, полагая, что это новая нелепая выдумка, одна из бесчисленного множества нелепостей, ходивших о шейхе Али. Шейх сам — ходячая нелепость. У него огромная ослиная голова. Глаза выпученные, круглые, как у совы. И на каждом глазу — бельмо. Голос хриплый, глухой, похожий на шипение засорившегося примуса. Шейх никогда не улыбается, а свое удовольствие выражает оглушительным хохотом. Впрочем, доволен он бывает очень редко. Одного слова, сказанного некстати, достаточно, чтобы шейх вспыхнул, как порох, и бросился на обидчика либо с кулаками, тяжелыми, словно жернова, либо с палкой. Эту изогнутую палку из толстого бамбука с железным наконечником шейх очень любил и называл ее хукумдаром[24].

Когда-то отец послал его учиться в аль-Азхар. А тамошний шейх, его наставник, имел как-то неосторожность сказать ему: «Ты осел». Само собой, шейх Али тут же ответил ему: «А ты шестьдесят ослов сразу». Его выгнали, он вернулся в Минья ан-Наср, где стал проповедником и имамом в мечети. Однажды он по ошибке совершил во время пятничной молитвы три ракята[25] вместо двух. А когда молящиеся указали ему на ошибку, он стал осыпать их проклятиями. С того дня он оставил мечеть и должность имама. Заодно бросил и молиться. Выучился играть в карты и не успокоился до тех пор, пока не проиграл все свое имущество. Тогда поклялся бросить карты. Потом Мухаммед-эфенди, учитель начальной школы, открыл в деревне бакалейную лавку и предложил шейху Али торговать вместо него по утрам. Шейх согласился, но проработал всего три дня. На четвертый, когда Мухаммед-эфенди взвешивал кому-то тахинную халву, шейх Али заметил, что он подкладывает на весы кусочек железа, для тяжести. Шейх Али напрямик заявил Мухаммеду-эфенди, что он жулик. И едва Мухаммед-эфенди успел сказать ему, что это, мол, не твое дело, шейх Али, стой себе в сторонке да помалкивай, — как шейх Али запустил в него целой глыбой тахинной халвы. После этого никто уже не осмеливался предложить шейху Али работу. А если бы и осмелился, сам шейх Али отнюдь не горел желанием трудиться.

Внешность у этого Али была безобразная. Характер тяжелый. Работать он не любил. И вместе с тем не было в деревне человека, который относился бы к нему недоброжелательно. Напротив, все его любили и пересказывали друг другу всякие истории о нем. Не было большего удовольствия, чем окружить шейха кольцом и дразнить его. В гневе он бывал очень смешон. Когда он сердился, лицо у него становилось землистым, голос срывался. Все хохотали до упаду, подзуживая его, пока не надоест, и восклицали хором: «Да вознаградит тебя аллах, шейх Али!» А потом оставляли его в одиночестве изливать свой гнев на «Абу Ахмеда». Абу Ахмедом шейх Али величал бедность, которую полагал единственным своим заклятым врагом и говорил о ней так, словно она была существом из плоти и крови. Бывало, кто-нибудь спросит его: