Андрей Кураев - Неамериканский миссионер

• Название: Неамериканский миссионер
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религия

Трудно молодому человеку войти в современную церковную жизнь? – Да. Но тем, кто всюду ищет только легкость, не интересны ни Евангелие, ни Апокалипсис. Тот юноша, что испугался наших «бабушек», уж точно не устоит перед «зверем из бездны»…

---

Сегодняшнее Православие – это урбанистическая религия. В деревнях – пустые храмы и спивающиеся крестьяне, которым совершенно наплевать, что в этом храме: клуб, танцплощадка или зернохранилище. Сто лет назад Православие было крестьянской религией, а города жили Вольтером, Марксом и Дарвином. Но сегодня все не так.

И вот пробую я представить себя на месте юного батюшки, который окончил семинарию, и его отправили на село служить, строить или восстанавливать храм. С чего начать? С кем наладить первые связи? По моему ощущению, единственная группа жителей сел или небольших городов, с которой у священника может наладиться контакт, это местная интеллигенция: учителя да врачи.

А значит, надо наложить запрет на воспроизведение церковно-публицистических штампов столетней давности. Один из таких штампов полагает, будто слова положу вражду между семенем твоим и семенем жены (ср.: Быт. 3, 15) относятся к взаимоотношениям Церкви и интеллигенции. Сто лет назад в некоторых изданиях через запятую писалось «жиды, студенты, интеллигенты» [XXVIII]. Но если мы будем воспроизводить это сегодня, мы обречем себя на очередные сто лет одиночества.

Как-то в Московской Духовной Академии проходил «круглый стол» на тему «Церковь и молодежь». Наиболее здравым там было выступление одного провинциального батюшки, протоиерея Бориса Нечипорова – выпускника психологического факультета МГУ, избравшего полем своего служения не Москву, а районный городок Конаково в тверской глубинке. И вот отец Борис говорит: «По тому, что я вижу в своем городе, есть только одна группа молодежи, в отношении которой у нас есть надежда, что мы сможем о чем-то говорить, понять друг друга. Это боевики: те, кто занимается в клубе боевых искусств. Все остальные – или “в бутылке”, или “на игле”. Беседовать о душе, вечности, смысле жизни, Боге можно только с трезвым человеком. Да, и пьяница с радостью “поболтает”, но ничего не поймет, не запомнит и выводов не сделает. Трезвыми же бывают только ребята, которые занимаются спортом; а спорт для них – это в основном боевые искусства. Конечно, у них там насаждается скорее оккультная философия. Тем не менее есть какое-то общее проблемное поле…»

А мое выступление было следующим, и я говорю: по моим наблюдениям и опыту – как столичного жителя – есть еще и другая группа. Кроме «боевиков», есть еще шанс найти общий язык с «карьеристами». По той же причине: они хотя бы трезвы. Это те ребята, которые хотят чего-то добиться в жизни, сделать самих себя, создать семью, построить дом, сделать карьеру. И ради этого они держат себя в форме, без водки и наркоты. Они поступают в престижные университеты, учатся думать. Круг их интересов не сводится к тому, как наиболее кайфово провести наступающий вечер. Их головы также относительно трезвы, а значит, с ними еще можно спорить, можно работать. Вот у кого мысль может перейти в веру.

Но чтобы мы смогли работать хотя бы с ними, в наших семинариях и приходских пересудах надо преодолеть дурацкий стереотип, что, дескать, у нас на приходах бабушки, а для бабушек «этой философии» не нужно. Отмазка ленивых семинаристов – «бабушкам это не нужно» – теперь уже не срабатывает. Соответственно, надо из нашего церковного обихода убрать стереотип, гласящий: «Интеллигент – значит, еретик». Все остальное – необразованное, кичащееся своей необразованной кондовостью и пролетарскостью,- еще опаснее [167].

Да, сто лет назад можно было сказать словами преподобного Амвросия Оптинского: «Где просто, там Ангелов со сто».

Вокруг был православный мир, православная школа, государство, семья. У каждого под рукой был добротный хлеб – жизнь своего прихода. Захотел большего – поезжай в ближайший монастырь. А богословие было этаким интеллектуальным пирожным, излишним и не связанным с реальной жизнью и ее проблемами.

Но сегодняшний мир ежедневно обращает к христианам тысячи вызовов. И человек, который не воспитан в традиции религиозной мысли, оказывается беззащитен. Он не сможет отличить подлинное от подделки и, даже имея подлинное, не сможет передать его своим детям. Так что сегодня где просто – там ересей со сто [XXIX]. Так и в самой церковной среде, а уж тем более в светской.

Православие становится интересным, привлекательным для тех людей, у которых есть вкус к сложности, вкус к мысли, вкус к самостоятельности, умение плыть против течения. Поэтому давайте перестанем воспроизводить на уровне приходских пересудов и в церковных изданиях все эти привычные хулы из позапрошлого века по поводу интеллигенции, которая Россию продала. Любому, кто от имени Церкви начнет мусолить тезис о том, что от учености и книжности всякие, мол, следуют духовные беды, стоит жестко напомнить, что он цитирует апостольского врага. Именно: Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия (Деян. 26, 24).

Тут, впрочем, надо сказать о вкладе русских переводчиков Библии в волну гносеомахии (гносеомахия – ересь, состоящая в войне против познавательных усилий человека) [XXX].

В нашем синодальном переводе, выполненном в XIX веке, мы читаем сегодня слова апостола Павла: боюсь, чтобы умы ваши не повредились, уклонившись от простоты во Христе (ср.: 2 Кор. 11, 3). И делаем вывод: простота – это хорошо, а всякая умственная сложность и критичность – плохо…

Но ведь слово «уклонившись» набрано курсивом. Это означает, что его просто нет в греческом оригинале (кстати, его действительно нет ни в одной из греческих рукописей) и его вставили переводчики для уяснения смысла. Увы, в данном случае они своей вставкой смысл затемнили…

Церковнославянский перевод несет противоположный смысл: Боюся же, да не истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе. Противоположный перевод оказывается возможен из-за двусмысленности греческого предлога ?? – «от». «От» может быть указанием на причину некоего события («я от него научился»), а может быть указанием на точку отсчета («пошел от»). Святитель Феофилакт Болгарский понимал ?? как указание на причину: «Чтобы не прельстились вследствие своей простоты» [168]. Такое же толкование встречается в древности у Экумения, а ближе к нашим дням – у святителя Феофана Затворника: «Боюсь, да не истлеют разумы ваши от простоты - по причине простоты, которую стяжевает душа во Христе Иисусе. Ибо видя все во Христе истинным, она забывает об обмане и прельщении и, преисполняясь в Нем добротою, забывает о лукавстве и злохитрости – и чрез то приобщается некоторым образом того неведения зла, которое качествовало в невинном состоянии. Этим вашим настроением, говорит, может воспользоваться враг и увлечь вас чрез свои орудия» [169]. Иоанн же Златоуст говорит, что, «хотя Ева была проста, это не спасло ее от обвинения» [170]. «От простоты говорю, а не от лукавства; не от злонамеренности, не от неверия вашего, но от простоты. Впрочем, и в этом случае не заслуживают извинения обольщаемые, как показал пример Евы» [171].

Да и по контексту своей речи Павел предупреждает коринфян, что их простота может довести их до беды: если они будут доверять всякому, кто будет к ним обращаться от имени Христова [172]. Впрочем, есть и обратный пример – когда именно церковнославянский перевод Библии воспевает некнижность, а русский синодальный перевод такого смысла не несет.

Речь идет о переводе Пс. 70, 15. По-славянски: Уста моя возвестят правду Твою, весь день спасение Твое, яко не познах книжная. По-русски: Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа. Церковнославянский перевод был сделан с той версии греческого перевода Библии, в которой вместо читаемого в современных научных изданиях pragmateias [173] стояло grammateias [174]. Греческое pragmateias имеет два основных смысла: 1) дела, 2) литературный труд. В понимании славянских переводчиков второй смысл вышел на первое место. Отсюда и странность русского издания толкования на это место святителя Афанасия Великого: он понимал это слово по его основному значению, а русские издатели решили вставить в его текст знакомый им церковнославянский перевод. И получилось: «Яко не познах книжная. Под словом “книжная” разумеет или суетные и многоухищренные житейские развлечения, или многообразные жертвы, какие повелено было приносить законом. И говорит: поелику отверг я все сии жертвы, то войду в горние обители, если Господь подаст мне на это силы» [175].

Русский же перевод был сделан с еврейского текста Писания: «я не знаю [им] числа», «не могу перечислить по пальцам».

В раннем христианстве, действительно, вера простых христиан противопоставлялась изощренности языческих философов. Но сегодня отчего-то эту схему стали прилагать к отношениям внутри Церкви – превознося христиан-простецов над христианами же, приложившими усилия для познания своей веры… Такой перенос столь же недобросовестен, как перенос ветхозаветных осуждений идолопоклонства на христианское иконопочитание: из того обстоятельства, что Библия не одобряет поклонение статуе Изиды, еще не следует, что с Библией несовместимо почитание лика Христа. Точно так же и апостольское осуждение языческих эрудитов, которые за коллекционированием чужих мнений забывали составить свое собственное, не стоит переносить на церковных людей, изучающих Писание и историю Церкви Христовой.