Вячеслав Рыбаков - Доверие

• Название: Доверие
• Автор: Вячеслав Рыбаков
• Издательство: Терра
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-00905-9,5-300-00907-5

Стремительное перерождение гуманного общества светлого будущего в тоталитарную диктатуру вследствие того, что, руководствуясь поначалу самыми благими намерениями — скрыть от людей угрозу скорой глобальной катастрофы и спасти, кого можно успеть — правительство Земли начинает лгать; ложь тянет за собой другую ложь, и вскоре объем закрытой информации возрастает настолько, что даже открытие, которое могло бы предотвратить катастрофу, остается незамеченным правительством; справиться с порожденным дезорганизацией хаосом не может и диктатура, но возникает она в этих условиях неизбежно.

---

— И почему к тебе так липнут наши дети? Дахр не отходил, а на отца… да и на меня в последнее время волком смотрел… теперь Чари — глазища во, рот варежкой…

— Они мне доверяют.

— Вздор! Не знаю, как там Дахр, но о каком доверии может идти речь между мужчиной и женщиной?

Бедная девочка, подумал Ринальдо об Айрис. Сгорела…

— Ты выглядишь старше своих сорока… сорока шести, — она исподлобья блеснула на него взглядом. — Ты еще мужчина?

Ринальдо с изумлением почувствовал, что его кожа стала как-то горячее, будто собиралась покраснеть. Стало даже смешно. Он улыбнулся.

— Идите есть! — крикнула Чари, растворив дверь. В комнату пахнуло вкусным. На Чари была теперь какая-то коротенькая полупрозрачная хламида и воздушный, совершенно прозрачный синий шарф чуть ли не до колен.

— Ты одевалась бы поприличнее, Чари, — приказала Айрис.

— Не хочу, — с вызовом ответила Чари. — Теперь так носят, — добавила она отчаянно, — когда хотят понравиться.

— Ринальдо, — сказала Айрис устало. — Да перестань ты улыбаться! Уходи.

— Мама… — потрясенно выговорила Чари.

— Помолчи. Ринальдо, я тебя прошу. Ты здесь не нужен, это слишком для меня. Ты же понимаешь!..

— Нет, — сказал со сладостным ощущением причинения боли. Редкостным ощущением. Запретным и великолепным. — Не понимаю. Лицо Айрис покрылось красными пятнами.

— Выметайся.

— Мама! Как тебе не стыдно!

— Молчи!! — крикнула Айрис, срывая голос. — Ты не понимаешь!

Ринальдо медленно поднялся. Чари подскочила к нему и с силой ухватила за локоть.

— Не вздумайте уйти, — быстро произнесла она. — Она перестанет. Это бывает с ней и сейчас же проходит, это просто оттого, что здесь мало кто бывает, и Дахр уехал, и отец снова перестал прилетать. Я прошу вас, останьтесь. Я приготовила замечательную окрошку, вы в жизни такой не пробовали…

— Чари-и… — с мукой выдавила Айрис. — Ты же не понимаешь…

— И не желаю, — энергично возразила Чари. — Не желаю понимать, как можно кричать на человека, который пришел в гости. Когда поймешь такую гадость — надо перестать жить.

— Что ты говоришь…

— Чари, — укоризненно произнес Ринальдо, осторожно освобождаясь от ее крепких пальцев.

— Ну что случилось, мама? — спросила Чари. — Что такое случилось?

Айрис бессильно уронила голову на сомкнутые ладони, спрятав лицо; длинные светлые волосы пали почти до колен, слабо раскачиваясь одной слитной массой.

— Этот милый старичонка, этот вежливенький… мой первый муж, — произнесла она глухо.

Глаза Чари стали на пол-лица.

— И… Правда? И я — вот его вот дочь, да?

— Нет! — крикнула Айрис исступленно, вскочив и сделав непонятный жест руками. — Никогда!!

— А что же… Всё равно не понимаю… Его дочь, скажи!..

— Нет, Чари, нет, — мягко сказал Ринальдо. — Мы были с твоей мамой очень недолго. Подо мной взорвался тренажер, и я стал очень смешной. А твоя мама — трагическая натура, она не любит смешного.

Она стала чужой ему задолго до тренажера. Этого Ринальдо не знал. Компания студентов разлеталась с одного из арабских пляжей Средиземноморья. Ринальдо, как всегда, был занят, и Айрис была там одна, и с Чаном, которого она давно знала как близкого друга мужа, было по дороге, он предложил подвезти ее. Он вел орни в двух метрах над морем, на предельной скорости, лавируя с непостижимым изяществом и искусством, в полумраке, грозившем стать тьмою. Айрис вскрикивала ежесекундно, и Чанаргван — уже блестящий курсант, уже гордость Школы — то и дело оборачивался к ней, сверкая безукоризненной улыбкой. «Мы убьемся… столкнемся…» — пробормотала она, судорожно цепляясь за его локоть. «Не убьемся», — просто отвечал он, и она поняла, что это правда. «Мы убьем кого-нибудь»… — беспомощно шептала она, и уже ждала, что он ответит: «Не убьем», и это тоже будет правда, но он ответил: «Пусть смотрят по сторонам, а не зевают», и всё внезапно встало на свои места, и сделалось четко и упоительно, и кровь звенела победным гонгом, и Ринальдо со своей куцей мудростью, со своими трухлявыми, бессмысленными нормами пропал навсегда. Чан еще помолчал, потом полуобернулся к Айрис: «Я так люблю. Кажется, это сама жизнь летит тебе под крыло, преданно стелется, и отлетает назад, в прошлое, и кричит: возьми меня! — Он помедлил. Золотые эмблемы горячо отсверкивали на воротничке форменной рубашки, отражая свет угасающей зари. — И ты берешь».

Этот вечер всё решал. Но Чанаргван был порядочным человеком, и Айрис тоже. Он взял ее лишь четыре месяца спустя (через две недели после тренажера), когда она пришла к нему сама, и был с нею целых шесть лет.

За окном гомонили птицы.

— Мама… — беспомощно сказала Чари.

— Ну не так это было, не так, — болезненно выкрикнула Айрис. — Почему ты всегда лжешь?

— Чтобы мне верили, — мгновенно ответил Ринальдо. — Я всегда стараюсь говорить и делать лишь то, чего от меня ждут. Ты же знаешь меня. Я перестрелял бы всех людей, которые лучше меня, за то, что я им омерзителен, и перестрелял бы всех, которые хуже меня, за то, что они омерзительны мне. Я все время чувствую себя виноватым за такие желания. Поэтому стараюсь всеми способами делать приятное и тем, и другим.

— Слышала? — крикнула Айрис.

— Ты, например, мне верила, только когда я лгал, стараясь выглядеть подлецом, и не верила, когда я говорил правду, потому что тогда я выглядел порядочным человеком, а для тебя это было совершенно нестерпимо. А я всегда хотел, чтобы мне верили. Хотя бы в главном. Совершенно не переносил недоверия. И, готовясь к какому-то главному — я тогда думал еще, что у нас с тобою будет нечто главное, — я принуждал себя лгать, чтобы ты привыкла, что я не обманываю.

— Слышала? — выдохнула Айрис и села опять. Ринальдо почувствовал, как Чари снова взяла его за руку.

— Пойдемте, — сказала она тихо. — Вы хотите есть, или… Хотите, я вас провожу?

— Хочу, — сказал Ринальдо. Это была правда. Странно, подумал он, я еще не разучился хотеть для себя… не разучился радоваться радости… Как всё глупо, и корабли эти…

— Чари, — мертво произнесла Айрис. — Если ты выйдешь сейчас из дома, можешь больше не возвращаться. Я тебя не впущу.

— Ты думаешь, я так люблю этот дом? — звонко спросила Чари.

Айрис ударила кулаком по дивану и подпрыгнула от мягкой отдачи упругого пластика. Ее волосы метнулись вдоль лица.

— Мразь!! — исступленно крикнула она.

— Пойдемте скорее, — Чари потянула Ринальдо. — Очень противно.

— Чари, — ласково произнес Ринальдо, — зачем вы так…

— С ней только так и можно! Ну идемте же!

У дверей Чари обернулась на плачущую мать и сказала очень ровно:

— Мама. Ты не права. Если человек тебя любит — это еще не основание презирать его. Не основание.

— Ну что ты понимаешь… — выговорила Айрис, давясь плачем.

На крыльце они остановились. Чари глубоко вдохнула прохладный, лучистый, зеленый от пышных листьев воздух.

— А знаете, Ринальдо, у нас ведь птицы ручные, — сообщила Чари. — Вот так руку подставить — и тут же прилетит, и обидится, потому что корма нет. Раньше мне нравилось их с ладони кормить, а теперь разонравилось. Не люблю ничего ручного.

— На мой взгляд, это не совсем так, — улыбнулся Ринальдо. — На мой взгляд, для птиц в этом нет ничего унизительного, — с удовольствием сказал он. Удивительное существо была эта Чари. Ей открыто можно было заявить о своем несогласии, да еще по таким чудесным вопросам, как кормление птиц. Вопросам, не имеющим никакой связи с судьбами цивилизации.

— Для птиц — да, — нетерпеливо сказала Чари, — но когда люди… Вот мама — конструирует трагедии из любящих людей и в трагедиях этих прямо купается — рыдает, не спит ночами, мучается, и всё так красиво это делает…

— Отчего же непременно из любящих?

— Так вот именно потому, что они ручные! Из них легче, и риска никакого… Вы знаете же.

— Знаю, — ответил Ринальдо, продолжая улыбаться. Она тряхнула головой, заглянула ему в лицо и несмело улыбнулась в ответ:

— Не пойму… Двадцать же лет… Неужели вы ее всё еще любите? Ринальдо погладил свою лысеющую голову.

— Чари… Есть столько состояний между «любишь» и «не любишь»…

— Не могу представить, — решительно сказала Чари. — Уж или да, или нет.

— Это не совсем так, — с удовольствием произнес Ринальдо. — И потом, Чари… Есть женщины, с которыми надо вовремя расстаться… — Он помрачнел. — Чтобы… чтобы на всю жизнь застраховать себя от одиночества. Понимаете?

— Нет, Ринальдо…

— Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, остается воспоминание. И всю жизнь впоследствии равняешься на него, борешься за него. Если же промедлить — не останется даже любви, даже нежности, даже воспоминаний, от которых становится светло… всё выгорело, израсходовалось на обреченную борьбу, на гальванизацию трупа, обретешь лишь вакуум, пепелище, Чари… — Он передохнул. — Мне часто бывает грустно, но пусто — не бывало никогда. Ты понимаешь? А пустота стократ хуже грусти. Грусть помогает работать. Дает силы. Дает цель. Пустота сушит, губит, останавливает. Я всё еще… каким-то изгибом — люблю. Я никогда не стану одинок.