Михаил Манакин - Полковая наша семья

• Название: Полковая наша семья
• Автор: Михаил Манакин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Вас ист дас? - спросил я у них, указывая рукой на красные повязки.

Они дружно рассмеялись.

- Да русские мы, русские! - выскочила вперед бойкая девушка с белокурой косой. - Нас пригнали сюда из Витебска. Мы батрачили у местного богатея Ханса Вильке. Он неделю назад бежал. Так драпал, что жену даже бросил, мы ее заперли в погребе. Она нас плеткой била, морила голодом. Пусть, гадина, теперь сама попробует. Может, к нам зайдете, родимые?

От приглашения белорусских девушек мы, конечно, отказались, хотя некоторые гвардейцы еще долго вздыхали, не в силах скрыть своего огорчения. Еще бы! Своих девчат встретить в самом центре Германии!

А встреч у нас тогда много было, неожиданных и разных.

В том же городке, например, на одном из домов красовался... алый флаг. Нас это несколько удивило. Вокруг висели белые, а здесь красный. В чем дело?

Оказывается, вернулся хозяин дома - антифашист. Почти десять лет просидел он в концлагере. Пытки, издевательства, голод не сломили его. Оказавшись дома, он первым делом отыскал припрятанный им же давно красный флаг, торжественно вывесил его у входа, вышел сам на улицу и, суровый, изможденный, встречал наши войска, и по его впалым щекам текли слезы.

Сразу за городком, в саду, сплошь усыпанном яблоневым цветом, мы увидели большой отряд немецких военнопленных. Сложив оружие у небольшого фонтанчика, они тихо сидели большими группами и терпеливо ждали, когда их отконвоируют куда следует. Но проходившие мимо роты и батальоны будто и не обращали на них никакого внимания.

Помнится, замполит нашего полка гвардии подполковник Кузнецов сказал тогда, указывая на сидящих немцев:

- Ты думаешь, все они ангелы с чистой душой? Уверен, среди них и порядочные сволочи есть. Поджали хвосты небось. Ладно, пусть видят, что наш русский солдат безоружных не трогает, даже фашистов.

- До сих пор не могу понять, как они дали себя обмануть нацистам! вставил реплику начальник инженерной службы полка гвардии майор Джунь. Просто непостижимо! А ведь народ с такой культурой, столько гениев человечеству дал, и вдруг в такое дерьмо влезть. Тьфу ты!

Мы с Дядюченко тоже ехали в "виллисе" Кузнецова и молча слушали разговор старших товарищей.

Уроженец города Бердянска, Николай Пантелеевич ушел в армию в 1937 году. В нашем полку он с января 1942 года. Был командиром взвода связи в третьем стрелковом батальоне, потом стал командиром роты связи полка. Это был большой души человек, смелый и инициативный офицер. Он задумчиво сказал, указывая на пленных:

- А все-таки интересно, чему научила их война? Если вновь им дать в руки оружие, полезут ли воевать?

- Не полезут! - убежденно сказал Джунь. - Они теперь десятому накажут, чтобы на Русь не гавкали!

Все мы были с ним солидарны. И никто из нас, ехавших тогда в штаб полка, не знал в тот момент, что через сутки, 30 апреля, мы увидим других немцев - жестоких и беспощадных...

А произошло вот что. Одна из потрепанных эсэсовских частей, вырываясь из окружения, ударила с тыла по нашему полку. Произошло это под Нойруппином. Острие атаки пришлось на стрелковый батальон гвардии майора Генералова и подразделения саперов, где проводил занятия по разминированию гвардии майор Джунь.

Это был последний и самый кровопролитный бой нашего полка с хорошо организованной группой врага. Гвардии майор Джунь быстро оценил обстановку, командуя саперами, сумел организовать оборону и задержать гитлеровцев на десять - пятнадцать минут. Да, всего лишь на десять - пятнадцать минут. Сам майор геройски погиб, но этого времени хватило комбату Генералову, чтобы развернуть свои роты и организованно встретить эсэсовцев.

Страшный это был бой. Жестокий и какой-то для немцев бессмысленный. Он быстро перерос в рукопашную схватку. Люди стреляли друг в друга в упор, орудовали молча штыками и ножами, падали на землю, сцепившись в смертельной схватке.

Батальонная минометная батарея гвардии капитана Баринова не успела развернуться к бою и тоже вступила в рукопашную. Бойцы здесь подобрались сильные, ловкие. Командир взвода гвардии лейтенант Ю. Н. Юхин со своими подчиненными не отошел со своего рубежа ни на шаг. Ловко работая автоматом и ножом, Юрий Николаевич лично уничтожил четырех эсэсовцев.

Столкнувшись с сильным сопротивлением на этом направлении, фашисты взяли чуть левее и напали на штаб батальона. В жестокой схватке здесь полегли многие. Тяжелое ранение получил и командир батальона гвардии майор Е. И. Генералов.

Пулеметная рота гвардии капитана Шестакова, посланная командиром полка на помощь батальону, своевременно перекрыла путь фашистам. Но открывать огонь гвардейцы не могли, боясь поразить своих. Лишь пулеметный расчет гвардии ефрейтора В. Н. Мясникова, выбрав удобную позицию на крыше домика лесника, стрелял меткими короткими очередями. Его огонь оказался очень эффективным.

Завязнув в боевых порядках стрелкового батальона Генералова, гитлеровцы потеряли свое главное преимущество - внезапность. Гвардии подполковник Волков с начальником штаба гвардии подполковником Архиповым сумели перестроить боевой порядок полка, подтянуть артиллерию, вызвать авиацию.

Инициативу и смекалку в этом бою проявил начальник артиллерии полка гвардии майор Панкин. Верно оценив действия противника и местность, он развернул противотанковые пушки в небольшом кустарнике, что находился слева и справа от единственной в этом районе дороги. Как и предвидел начарт, фашистские "тигры" и "фердинанды" начали очередную атаку на этом направлении. После получасового боя эсэсовцы не смогли прорваться и, потеряв семь боевых машин, откатились назад, в большой цветущий фруктовый сад. Там начала скапливаться пехота. Стало ясно, что скоро будет повторная атака.

В это время наша рота автоматчиков подошла к артиллеристам и стала быстро окапываться. Через двадцать минут мы уже полностью были готовы к бою. Но фашистской атаки так и не последовало. Ко мне неожиданно подбежали двое офицеров в маскхалатах. Одного из них я узнал сразу. Это был начальник разведки полка гвардии капитан А. Игнатов. Другого, с голубыми летными петлицами, я видел впервые.

- Знакомься, Манакин, это младший лейтенант Соболь, передовой авиационный наводчик, - представил его Алексей Игнатов. - Сейчас подлетят штурмовики.

Наблюдая, как авиатор разворачивает рацию, переговаривается с кем-то, я как-то и не думал, что за этим последует. Через минуту над нашими головами вдруг раздался оглушительный режущий звук. Инстинктивно я втянул голову в плечи, плюхнулся на дно окопа и прижался к земле, ожидая, что самолеты сейчас сыпанут на нас бомбы.

Тяжелые взрывы всколыхнули землю, стоном пронеслись по перелескам. Приподняв голову, я все понял - наши!

Цветущий сад горел. Горели три "тигра". Фашисты метались из стороны в сторону. А штурмовики, почти касаясь фюзеляжами деревьев, делали очередной заход на позиции эсэсовцев. Потом был еще заход и еще...

Через несколько минут все было кончено. Где-то в отдалении еще слышны были автоматные очереди: видимо, соседние подразделения преследовали оставшихся эсэсовцев. А затем выстрелы и вовсе стихли.

Ко мне неожиданно пришла какая-то отрешенность. Медленно я выбрался из своего неглубокого окопа - последнего моего окопа этой долгой-предолгой войны - и, ощущая в правой руке привычную тяжесть автомата, бесцельно побрел подальше от чадящих в саду "тигров". Мне нестерпимо захотелось побыть одному. Хоть десять минут, хоть пять!

Впереди, словно в предсмертных судорогах, разбросала станины, перекосившись набок, немецкая гаубица. Она почти прислонилась тяжелым безжизненным стволом к нежной молоденькой яблоньке. Здесь, за гаубичным колесом, я и опустился на траву. Вскоре почувствовал спиной тепло нагретой весенним солнцем земли. Сквозь белый цвет яблоньки я видел небольшие проталинки голубого неба. Неужели совсем-совсем близко уже тот миг, когда прозвучит слово "мир"? Я прищурил слегка глаза, и все надо мной превратилось в розовато-белый туман... Нет, это не туман! Стоит еще немного смежить веки - и это уже снега Подмосковья. Глубокие, скованные морозом снега сорок второго года. А на том снегу, когда взглянешь отсюда, издалека, сердце замирает: по всему безбрежному и безмолвному полю - маленькие холмики. То наши товарищи остались там навеки. Им не суждено увидеть цветущие сады победного сорок пятого, не суждено вдыхать весенний воздух свободы... С той поры над землей Подмосковья, сменяя друг друга, прошли весны, лета, осени, зимы. Не раз уже отшумели вешние воды, отцвели буйные травы, а в моем сознании, как ни оглянусь мысленно назад, - бело-кровавое, скованное лютой стужей безмолвие с маленькими холмиками. И над этим безмолвием, там, на самом далеком, размытом временем и расстоянием краю, глаза моей матери, в которых застыли скорбь, надежда и ожидание. А может быть, и не моей матери. Может быть, это глаза тех детей, которых мы встречали, когда шли на запад по своей израненной земле. Война лишила их крова, отцовской ласки, война уготовила им горькую сиротскую долю. Война... Так будьте трижды прокляты все те, кто раздул этот страшный, всепожирающий пожар! Не уйти вам от справедливого возмездия!