Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

• Название: Кемер в объятиях ночи
• Автор: Владимир Митрофанов
• Жанр: Современная проза

---

По дороге на пляж он купил черешни. Торговец, здоровенный дядька, очень щетинистый, в майке, весь на видимых местах заросший черной курчавой шерстью, поблагодарил Григорьева за покупку. Потом Григорьев сидел на лежаке в тени зонтика, плевал косточками в большое пластиковое ведро из-под йогурта. Такими ведрами отель закупал йогурт. Йогурт съедали, а ведра шли на мусорные бачки. Ничего тут не пропадало.

На соседнем лежаке располагалась довольно симпатичная женщина, средних лет. Она была странно сурова. Какое-то время он с ней поговорил ни о чем. Странная это была женщина и книжку читала какую-то странную. Григорьев, пока она отошла искупаться, книжку эту пролистал. Вся книга состояла из историй, когда людей за что-то наказывали. Запомнилась оттуда жуткая фраза, — буквально бросилась в глаза: „Страшно впасть в руки Бога живого…“ Даже представить себе это было невозможно. И с такими книжками ехать на юг отдыхать! Григорьев захлопнул том и даже положил его лицевой стороной вниз на лежак подальше от себя и накрыл полотенцем. Сохранилась еще какая-то первобытная вера, что предметы каким-то образом могут влиять на человека, поэтому люди не любят листать книги с фотографиями кожных больных, боясь заразиться, одевать чужие вещи, пусть даже выстиранные. Знакомый был в командировке в одном уральском городе, и не смог спать в гостиничном номере: было страшно. Они с товарищем, который ощутил то же самое, всю ночь провели на скамейке на улице, благо ночь была очень теплая и какая-то тоже необыкновенная.

Понятно, что целый день Ирины нигде ни в отеле ни на пляже видно не было — отсыпалась. Григорьев же предался унынью, а унынье, между прочим, считается одним из семи смертных грехов. Хорошо известна довольно жуткая фреска Джотто „Уныние“ в Падуе. А всего церковь обозначает семь смертных грехов, из которых Гордыня считается самым сильным и непобедимым. Оставшиеся пять: Зависть, Обжорство, Похоть, Гнев и Алчность. Григорьев в это время совершал, пожалуй, их все, разве что кроме алчности. „Мегапиздец!“ — как говорит по такому случаю молодежь.

И озноб внутри сохранялся. Трясло Григорьева до самого вечера какими-то периодами то больше, то меньше, как бывает при гриппе, даже в сауне поколачивало. Даже когда лег в турецкой бане, которая называлась „хамам“, на горячую мраморную скамью, и то внутри сохранялся неприятный холодок.

Это было словно первый симптом простудного заболевания или любовной лихорадки. Он испугался этого чувства, поскольку однажды в студенчестве уже пережил схожее любовное безумие. Давно это было. Он тогда полюбил одну девушку, которая любила другого, а Григорьев это понять никак не мог. Они, девушка и ее парень, от Григорьева постоянно скрывались, поскольку девчонка не без причины опасалась возможных эксцессов. Вроде поначалу они с Григорьевым любили друг друга, и вдруг что-то произошло — внезапно отношения изменились. У нее вдруг появились неотложные дела, подготовка к экзаменам. Ну, и скажи, что у тебя другой, однако она ничего не говорила, и ясности не было. Потом она вообще куда-то исчезла, якобы уехала к больной бабушке. Григорьев, уже со сломанными любовью мозгами и в состоянии любовной лихорадки тут же вычислил и бабушку, и ее загородный дом и организовал там засаду: в кустах в саду заброшенного дома создал небольшой замаскированный наблюдательный пункт. Приехал утром пораньше, подождал минут десять, потом не вытерпел и решил заглянуть в окно. И тут же все и прояснилось: через окно он увидел две головы в постели на подушке, но и этому не поверил, а стал ждать, а потом парнишка вышел на крыльцо, баловень любви, зевая и почесываясь, побежал в туалет. Григорьев вошел в дом, они начали с этой самой подругой выяснять отношения. Потом, конечно, не удержался, парню все-таки заехал, уходя, в морду, но не сильно, впрочем, тот сразу и упал. Кричала тогда ему вслед, прикрывшись одеялом до подбородка: „Больше никогда не приходи! Никогда! Ты слышишь, никогда!“ Молодые тогда все были. Время постоянного поиска партнера, новые знакомства — в студенческой среде их всегда много, тусовки, вечеринки. А ведь Григорьеву и до сих пор ее было жаль. Но почему она тогда ушла? Тут была какая-то тайна, которую Григорьев так и не смог разгадать. Значит, тоже не понравился.

Но еще один раз они с ней тогда встретились и даже переспали. Пожалуй, только после близости, когда страсть немного пригасает, а уровень гормонов в крови падает, только и можно принимать трезвые решения. После этого они расстались уже навсегда — без злобы, с хорошей светлой грустью — она даже всплакнула, — и Григорьев больше никогда ее не видел. Потом кто-то рассказал, что она вышла замуж и родила ребенка. А за кого она вышла замуж: за того парня или за какого-нибудь другого — Григорьев уже не интересовался. Как-то однажды проходил мимо ее дома, промелькнула мысль подойти и просто посмотреть на окна, силуэт, что ли увидеть, но он этого делать не стал: снова мог начаться психоз. И потом еще: казалось, уже забыл, но однажды просто увидел в метро знакомый профиль, и ему обожгло все внутренности, защемило сердце, онемели губы.

Но куда же, черт возьми, Ирина исчезает каждый вечер? Все-таки интересно было бы знать. Конечно, если попробовать сопоставить факты. Выезжают несколько раз в год только женской компанией, без детей, куда-то исчезают ночами. Может быть, это и есть традиционный женский секс-туризм?

Вечером, как всегда ровно в девять, Григорьев спустился к бару у бассейна. Ни Олеси, ни Ирины нигде видно не было. Даже Наталья не появилась. Куда-то они все трое делись. Григорьев посидел за столиком один, впрочем, совсем недолго. Подсели незнакомые люди. Люди это были какие-то странные. Они, перебивая друг друга, рассказали ему про свою необыкновенную „счастливую“ сумку. Много лет у них была некая сумка для поездок, и в семье сложилось поверье, если ты ее берешь в дорогу, все будет удачно. Однажды дочь не взяла сумку и заболела в Египте и четыре дня провалялась в номере, притом, что пришлось вызывать врача. Потом уже они не взяли ее и были задержки рейсов и другие приключения, впрочем, хотя и неприятные, но самые что ни на есть обычные в туристическом бизнесе. Теперь они всегда брали эту сумку с собой, пусть даже в сложенном виде — много места она не занимает. Это еще одна известная черта человека, когда ему с чем-то везет, он сохраняет этот ритуал надолго и не решается его нарушать. В этом мире все влияет на все и это связи не всегда отчетливы. На этих связях основаны приметы.

Другой подсевший мужик рассказал про курортные ужасы:

— Пару лет назад отдыхал в Испании, в последний день все достал из сейфа, сложил в сумку и вышел из номера буквально на полчаса. Возвращаюсь: ничего нет — только паспорт и билет. Бегу в рецепцию: там говорят, что-де у нас такого не бывает, а полицию вызывать было уже поздно. Так и летел домой в футболке и шортах.

У Григорьева хороший знакомый Леша Соколов однажды попал в еще более серьезный переплет. Он был самый обычный мелкий бизнесмен, который случайно познакомился с некими серьезными людьми, также случайно ввязался в одну крупную сделку, и эта сделка чудесным образом выгорела. Он сразу получил много денег и поначалу не верил своим глазам: перед ним стояла целая картонная коробка, набитая деньгами. Он мог купить все. Но тут же зазвонил телефон, деньги срочно требовалось куда-то вложить с еще большей выгодой, и затем понеслись бесконечные рестораны, цыгане, сауны, деловые переговоры, красивые девочки, Испания, Италия, Греция, где он был постоянно пьян, и вообще все это время ни секунды не был трезвым, перелеты, во время которых он тоже постоянно пил. В аэропорту он направлялся прямиком в магазин Дьюти-фри, в самолете немедленно вскрывал упаковки, которые по правилам нельзя было вскрывать и пил, пил, пил. Абсент, текила в больших количествах. Сплошной угар. Дорогая машина. От той машины запомнилось только что слегка помятое правое крыло. Только купил, тут же где-то въехал, опять же бухой, а сдать в ремонт руки не доходили. Появлялась „крыша“ — какие-то жуткие рыла. Тут же и невероятной красоты проститутки и все одинаковые, как будто сестры-близнецы из инкубатора: все сплошь высокие голубоглазые блондинки, с одинаково бритыми лобками и ногами от ушей. И почти всегда, иногда даже в постели, в туфлях на необыкновенно высоких каблуках. Потом, наконец, наступил пик всего этого его периода его жизни: яхта у греческого побережья, внезапная стрельба, хаос, хлопок взрыва, глухота, чья-то кровь вместе с мозгами брызнула прямо ему в лицо, затем вдруг оказался за бортом, потом плыл к мерцающим огням побережья и там без сил выполз на камни. Полиция забрала его в участок, вызывали переводчика, потом консула. Постоянный вопрос: „Есть какие-то деньги, паспорт?“ У него не было ни документов, ни денег — только одни плавки. Потеряно было все. Не осталось ничего. Потом, пока вылавливали и опознавали трупы, еще на несколько дней была греческая тюрьма, пока делали паспорт. Затем его отпустили. Вышел из терминала аэропорта Пулково-2 отвратительно трезвый: увидел у кого-то в руке банку пива — аж сглотнул. В кармане было пятьдесят рублей на маршрутку и жетон на метро, которые дала соседка по самолету. Он клятвенно обещал ей отдать и жетон и полташку, даже записал телефон, но, конечно же, не позвонил и не отдал — попросту забыл.