Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

• Название: Лёлита или роман про Ё
• Автор: Сергей Сеничев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

13 лет назад Нью-Йоркским издательством Modern Library был выпущен рейтинг 100 лучших литературных произведений XX века написанных на английском языке. Четвертую строку в списке занял скандальный роман Владимира Набокова «Лолита»… 45 лет назад Набоков перевёл «Лолиту» на русский язык… 50 лет назад Стэнли Кубрик закончил первую экранизацию романа, за главную роль в которой Сью Лайон была названа «самой многообещающей начинающей актрисой»… 15 лет назад Эдриан Лайн снял новую «Лолиту» с Джереми Айронсом в роли Гумберта…

Год назад увидел свет роман Сергея Сеничева с очень похожим названием — «ЛЁЛИТА». 500 экземпляров книги мгновенно превратились в букинистический раритет.

---

Ибо когда Лёлька забиралась под одеяло, нутро моё кровоточило даже от несовершённого святотатства. Как бы авансом. Даже несмотря на то, что демонам — если демоны есть — не было надо мною власти, а утром наступало утро, и день целый нам снова было друг не до друга. И так шло до тех пор, пока я не заточил последний карандаш…

7. Режим: гуляем и дрожим

Роман, ребята, не книжка. Роман — аттестат зрелости. Причём не только авторской — всего общества. Отчего романов не может быть много практически по определению. Это крысы плодятся шустро, слоны — неторопливо. За всю историю человечеством создано не больше полусотни шедевров, которые не стыдно поставить рядом с Дон-Кихотом.

Один, ну, два, много — три на эпоху.

Мне взбрендило, что о моей напишу я.

Просто: роман. Без названия. Библия же вон — просто, вот и у меня так будет. Человек звучит гордо, роман — исчерпывающе. А название — к чему? Может быть, потом, само как-нибудь… С названием ведь как со знаменем победы: победил — вешай. Но сперва победи.

В победе я не сомневался и мирно сушил порох да оттачивал штык, когда с полей битв стали приходить дурные вести: все вокруг, начиная с модных стряпчих и заканчивая отставными милиционершами, давно уже пишут и издают, и не что-нибудь, а именно романы.

Которые, оказывается, ещё и нарасхват…

Э! — вскричал я про себя в растерянности. — Вы чего? Чего читаете-то? А ну-ка бросьте! Это же нельзя! Это ж… — Тебя не спросили, молча же отповедали всеядные массы. Гарри Поттер — хорошо! И Фандорин — хорошо. А Коэльо с этим, как его… вообще класс. Ты-то когда ещё чего-нибудь наваяешь, а его, может, и в рот будет не взять. И в подтверждение готовности питаться падалью демонстративно зашуршали Дэном Брауном…

Я воспринял это как личную трагедию. Как коллективное предательство.

Как, честное слово, пощёчину всей мировой литературе в моём утончённом лице.

Что же касаемо лихоимцев от пера — ну как это вообще можно? — Чехов умер, на роман не отважась, а эти по три-четыре в год пекут. Умник им, вишь, какой-то из телевизора объяснил, что ритмы жизни поменялись и писать надо как эсэмэсить — рублено и по делу: эй, чмоки:) лю тя — спа)) — зайди в скайп тема есть — не ща влом бос достал — не косячь — сам не козли — ну и нефиг(чмоки? — ага… И зачем, спрашивается, сто пятьдесят слов, когда можно одной скобочкой? Главное — в какую сторону её развернуть. Ритмы же, ритмы(((

И почалось. Сначала романами стали называть толстые повести, за ними толстые рассказы, следом вообще всё, что на бумаге и не в рифму.

Спору нет, сочинить изрядную новеллу ничуть не легче. Но повесть — она же миниатюрка. История отдельно взятого события. Потому и повесть — конкретно: о первой любви, о дружбе и недружбе, о настоящем, на худой конец, человеке… А роман — роман обо всём сразу. Это ж некий момент обоюдно нащупанной истины, незримая планка высоты, с которой начинается возможность одних высказываться, а других — слышать. Роман — как старое доброе университетское образование рядом с ПТУ парикмахеров — в довесок к профессии даёт и кое-какой опыт мировоззрения. Во всяком случае, кому нужно.

И не успел я сообразить, что так было всегда (Пушкин отстой, облегчим пароход современности и т. п.), как бац — и припечатало: читательская братия вместе с сонмом недобросовестных писак упразднилась. Разом и безвозвратно. Что косвенно подтвердило мою правоту, сколь бы мизантропски это теперь ни звучало.

И я понял: пора сесть и победить. И сел.

И только начал разгоняться, как на тебе: остаюсь без средств производства!

Это ведь как если бы вдруг выяснилось, что Лёлька недетоспособна! — и зачем тогда, спрашивается, затевать было?

Напряжёнка с бумагой зрела давно, но бумага — ладно. Тут я знал, как выкрутиться: переверну вверх ногами и начну сначала — между строчек, предельно убористым. В конце концов, главное всегда пишется между строк. Но карандаши-то зачем отбирать?

Конечно, не безвыходно. Голь, чем голей, тем хитрее. Челлини вон в каземате кирпич толок и щепочку вострил, а такую поэму нацарапал, что просто снимай шляпу и ешь, одно слово — ювелир.

И я представил, как Лёлька застаёт меня за приготовлением кирпичных чернил, и…

Нет: не согласится Лёлька спокойно взирать на такие ухищрения хотя бы и в жертву высокодуховности будущего потомства. Да и не видел я в Шиварихе ни одного кирпича. Деревянная она, что твои Кижи. Вот разве только…

В общем, отзавтракал я тем чёрным утром с тяжёлым сердцем и, чихнув, осведомился:

— А как леди посмотрит на предложение прогуляться?

Леди посмотрела насторожённо:

— Куда именно?

— В библиотеку, например…

В другой ситуации это прозвучало бы анекдотично. Но здесь и сейчас… Читальня, конечно, изба более-менее спокойная. Однако лапуля моя не только не подскочила до потолка — открыто закобенилась. Совсем как год назад: вот уж приспичило! да кто тебе сказал, что там этих ручек навалено? в прошлый же раз не нашёл…

— Ну, хочешь, я один быстренько смотаюсь.

Трюк был осмысленный и беспощадный, а потому безоткатный… Одного она не отпустит теперь и до сортира.

— Ну правда, Лёль, чего ты? — дожал я. — Встряхнёмся маленько, глядишь, и тебе чего подберём. Типа рецептов мадам Молоховец, да?

— Два! — огрызнулась она, и мы отправились.

И сразу же начались знаки.

Не успели шагнуть за калитку — из-за озера протяжно завыло.

Главное, никогда прежде не выло, а тут нате, скулят.

— Не Кобелина? — предположил я.

— Не знаю, — отрезала Лёлька, моё нытьё бесило её больше вытья из чащи.

— Может, вернулись?

— Ага. С коробкой с карандашами.

— Да кончай ты!

— А чего я? Идём же…

Идёт она… А мне вот чего-то уже расхотелось.

А тут ещё солнышко на храмине, когда поравнялись, закрутилось волчком — аж засвистело — без малейшего-то намёка на ветер. Ну всё, похоже, начинается.

— Нагулялись, — выдохнул я, обращаясь непонятно к кому. — Возвращаемся.

— Да какая теперь разница, — ответила Лёлька за всех сразу. — Теперь уж пополам.

Она снова была права: пойдём дальше, не пойдём — механизм запущен. Что-то где-то щёлкнуло и затикало, и здесь ли, в избе ли, дома ли — настигнет и рванёт. Преподлючее чувство. Пакостное.

«Минска» в огороде не было. Будто тою же ночью какой невидимый Бен Ганн уволок его и перепрятал, что ваши скелеты-указатели.

Эй, селянка, нам Ганн нужен?..

— Лёленька…

— Ты что, не понимаешь? — прошептала она, озираясь украдкой. — Их нельзя бояться. Раз дёрнулись, пошли до конца.

— Кого — их?

И под мышками у меня захлюпало.

— Да этих, кто всё это делает. Просто притворись, что не страшно, и иди, как так и надо.

Легко сказать притворись!.. Лес воет, бог волчком вертится, списанный с ода матрос мопеды крадёт… Скопом навалились и колобродят. И поди разберись, которые назад спровадить пытаются, которые в прорву толкают.

— Тогда сделаем так: ты меня здесь подожди, — я окончательно запутался, что разумней, с собой её тащить или без присмотра бросить. — Я сначала один зайду, гляну, что к чему, и сразу назад. Вот прямо через минуту, хорошо?

— Да почему один-то?

— Я же говорю: если порядок, тут же вернусь за тобой.

— А если…

— Давай пока без если, Лёль. Не путай меня. Пошёл…

И спину чуть не скрючило от взгляда, каким провожала она когда-то в лес отца.

Не оглядывайся, Орфей, — накличешь.

Я оставил её снаружи не зря: былого бомжатника, как и мопеда, след простыл — в вонючем вертепе основательно прибрались. Больше того: всё нутро его было обито дорогущим розовым в золотых разводах гобеленом. И не просто обито — с издёвкой. Точно всё тот же островитянин сначала разобрал избушку, обтянул каждое брёвнышко и каждую досточку отдельно, а потом назад — и сруб сложил, и пол с потолком настелил. Не забывайте, дескать, где находитесь, изба — изба и есть. Пусть и пятизвёздочная…

Помещение определённо готовили под наш визит. По стенам нагромождения пасторального вида кашпо с живыми азалиями, маргаритками и, видимо, орхидеями. На окнах тяжёлые бордовые шторы, от которых вонизм как от ёлочек-дезодорантов в такси. А вместо печки умопомрачительных размеров альковище. Да с балдахином прозрачненьким, бледно-фиалковым! Шёлковое (китайское, почему-то решил я) бельё и газовые занавеси в той же фламинговой гамме. Ну, просто апартаменты для новобрачных, не меньше. До того нарочитые, что ничего, кроме омерзения, не вызывают. Потому как с прицелом: ты ж, мол, не шмару, а невесту привёл, Андрюх — вот тебе и сексодром заместо ночлежки, пользуйся, всё включено. Запрись мы сюда вдвоём — живым бы Лёлька меня из этого будуара точно не выпустила, несмотря на все давешние пакты.