Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

• Название: Лёлита или роман про Ё
• Автор: Сергей Сеничев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

13 лет назад Нью-Йоркским издательством Modern Library был выпущен рейтинг 100 лучших литературных произведений XX века написанных на английском языке. Четвертую строку в списке занял скандальный роман Владимира Набокова «Лолита»… 45 лет назад Набоков перевёл «Лолиту» на русский язык… 50 лет назад Стэнли Кубрик закончил первую экранизацию романа, за главную роль в которой Сью Лайон была названа «самой многообещающей начинающей актрисой»… 15 лет назад Эдриан Лайн снял новую «Лолиту» с Джереми Айронсом в роли Гумберта…

Год назад увидел свет роман Сергея Сеничева с очень похожим названием — «ЛЁЛИТА». 500 экземпляров книги мгновенно превратились в букинистический раритет.

---

Поросёночка нашего Кобелина — могли бы и предвидеть — спорол как гонорар за наряд вне очереди. Хорошо первача ирод не тронул. Расфасованное мы с Тимкой накатили — за сорванный Новый год и благополучное избавление от налёта. Остатки он закупорил и снёс в погребок.

Клятый од так и не объявился. Ползти к промоине и вглядываться в дно желающих не сыскалось, включая меня: там так там, чего уж теперь. Ночи три мы остерегались и даже возобновили дежурства, но вскоре и на них забили. Небось, услышим, коли прилетит. «Или всплывёт!» — «Или всплывёт»…

И жизнь пошла своим чередом: охота, варка, штопка, стычки, замирения, завтраки, обеды, ужины, бани и генеральные, будь они прокляты, уборки.

И всё это лишь фоном к моим полуночным бдениям: я взялся-таки за роман, и даже чудовищный расход бумаги, керосина и самосаду не студил настроя освободить, наконец, голову от годами копившейся в ней ахинеи.

«Бедненький», — втихаря, но вполне сострадательно причитала Лёлька, поднимаясь, и, не зажигая огня, вполупотьмах принималась за стряпню. Тимур демонстративно и вызывающе не замечал моих мук.

А Дед продолжал образовательные аудиенции.

Не знаю как детворе — мне они казались теперь всё более занудными. Повторение, конечно, мать просвещения, но околесица старикана вязла на зубах. Иногда только выскакивало что-нибудь перлообразное. Типа: «…а хто и за што беднова Ванюху заколол — откель таперь прознать? ляхов-т сюды я завёл…» Или: «Шапка така конешна фигуряла токмо расчудесны оптически свойства ея шибко скажу я табе нафантазированы…» И это не считая вскользь упомянутых племянника евойного Черноморца земля ему пухом до шестова колену, патриаршей девки Морозихи по прозванию боярышня и усего отряду космонахтов потому работа у них ответственна и лишни знанья не помеха…

В общем, иными вьюжными вечерами мы вполне обходились без телевизора с его КВНами, Русскими Сенсациями и прочей прайм-тайм-заманухой. Но близилась весна. А с нею и вылазки за пределы Шиварихи. Ибо, сколь бы аксиоматично незыблемой ни казалась картина накарканного знамо кем окружающего пространства, искорка надежды теплилась и согревала. Раз лаз есть — найти его и лезть!

Рейды мы условились начать сразу по сошествии снегов. На пробу — суточные. Но во все нехоженные ещё стороны. Да и с периметром озера пора было разобраться. В общем, планов на весну накопилось решительное громадье.

А Деда мы тою же зимой и схоронили.

Накануне он позвал меня.

К тому времени и я уже начал разуметь: зовёт, надо идти. Как — не спрашивайте. Просто сидишь и вдруг ясно: Дед. Встаёшь и шагом марш.

Я, как увидел его, всё сразу и понял. С чего — опять же, не объясню: глянул, и нет вопросов.

Лунь наш, как водится, сидел на лавке, пялясь в пустоту. На миг даже показалось, что зрение вернулось к нему, а над головой светится.

— Кажись усё Андрюх, — молвил он так, что любые дальнейшие увещевания были неуместны, — отпыхтел я своё. Отбздел как говорицца. Пора и честь соблюсти. Эвон — молчит! Ты давай скорбятину-то с морды убери.

— Да дико как-то.

— А ты чаво хотел? Шоб как хенсек — опосля тяжкой и протяжённой хворобы? Ай штоб спопрощацца не довелось?

— Так ведь и я о том: ты ж вроде не болен ничем. Ещё бы, небось, век-другой вот так же просидел.

— Просидел-то я бы мож и поболе да толку-то? Попусту коптю, место надобно высвобождать.

— Ты чо несёшь? И без тебя уже так высвободили, что не одну тыщу лет заново заселять, и то ещё как пойдёт…

— Эх Андрюха Андрюха, об разных вещах талдычим, — и в карьер: — Ты давай бережи их.

— Да вроде этим только и занимаюсь.

— Как следоват бережи. Сам таперя присматривай, воднова… Хотишь Дедом быть?

— Нет… Не знаю, не думал…

— А тут знай не знай не отвертисся. Отрядят и сядешь как миленькой. Нет — нет…

— А если нет — тогда что?

— Спросил! Моё дело маненько. Я предложил ты отверх а уж чаво опричь енто не нашева ума.

Я тупо оглядывал как только что выскобленные стены, пол с потолком — точно не с Дедом прощался, а и со всей часовенкой заодно.

Взгляд дополз до штофа на столе. Штоф был пуст.

— А квас-то?..

— А допил я яво надысь.

— Специально?!

— Знамо.

— Да зачем?

— А полагаицца.

Вот она, действительно жуткая иллюстрация конца света: квас кончился, и всё наперекосяк.

— И как же теперь?

— Таперь-та?.. А надо будеть — бабка новый сбадяжит.

— Какая ещё бабка?

Неужто заговаривается? Да ну! да не может такого быть.

— Не может, — подтвердил он. — Ты, Андрюш, не пугайся. В памяти я пока. Разве ж можно допустить, чтобы ты снова во всём засомневался? И так вон какими трудами. Спрашивай давай, если чего не успел.

Я не знал, что спрашивать. Единственное, пожалуй:

— Слушай, а может быть, что мы с ребятишками не последние? Ну, что не одни мы такие.

— Может.

— А что Шивариха такая не одна на всю планету?

— И это может, почему нет? Только сам я в других не бывал и про тех, кто бывал, ничего не слышал. Да чего теперь гадать: выпало вам, вы и дерзайте. А есть дублёры, нету — вопрос десятый, и, ещё раз скажу, не про нашу с тобой честь. Я что мог, сделал, теперь твой черёд. Действуй, АПэ.

Это я понимал. Отступать некуда — позади Земля.

— Страшно, Илья Батькыч?

— Не-а… Жалко только. Всего две вещи, дружище, оказывается, и вправду жалко терять.

— Звёздное небо над нами да нравственный мир вокруг нас? — шутка прозвучала натужно.

— Их, Андрюшк, их… Правда, не вокруг, а внутри.

— Да я…

— Да я знаю, что знаешь. А всё равно проговорочка… И насчёт нравственного он, согласись, переборщил. Лишнее слово. Необязательное. Чисто для форсу. Мир ведь по определению уже нравствен, нет?

— Ну, если ты сказал, дураком надо быть, чтобы спорить.

— Эт точно.

Ах, как досадно стало мне в ту минуту! Как тошно сделалось оттого, что недосидели мы вот так, за болтовнёй ни о чём. Что непростительно мало простых и непонятных слов было сказано! А услышано и того меньше. Почему? Ну вот почему задний ум такой запоздалый и жалостливый?..

— Хто ска-ачеть хто мчи-ицца под хла-адною мхло-ой, — затянул он вдруг. — Ну-кось подмогни…

И меня пробило на ту самую скупую мужскую. Я впервые за все эти лето, осень и зиму почувствовал себя не седоком запоздалым, но малюткой, приникшим к спасительной груди и прекрасно понимающим, что не его, а чудо-седока вот-вот не станет. И подмогнуть не смог.

Старик допел балладу до конца.

Кобелина вышел и завыл.

— Покедова Андрюх, — сказал Дед. — Тимоху кликни.

— Да он тут уже где-нибудь…

— А, ну да, ну да…

Я не спешил уходить. Он не гнал.

— Ну чубука што ли на посошок забей.

Прозвучало как просьба расстрельного о последней цигарке. Я засуетился. Руки не то чтобы тряслись, а всё-таки…

— Га! — осклабился Дед. — Не гоношись, Андрюш, это-то мы точно успеем…

Он курил так вкусно, что я понял, почему напоследок просят не конфетку, не стопку и даже не женщину поцеловать, а именно цигарку. Надышаться перед смертью, наверное, и вправду не надышишься, а вот назатягиваться можно…

— Ну давай, — сказал он и вручил мне трубку как всё равно эстафетную палочку.

Я почувствовал, что нестерпимо хочу обнять старика.

— Вот токмо без соплей, — отстранился он. — А то ведь ещё и перекрестишь с перепугу-то. Ступай себе. Баста.

В голове не укладывалось.

— И это, — окликнул Дед, когда я был уже у двери, — не позабудь: в июле, ровно на годовщину: одно кончится, а другое начнётся.

— Постой, — растерялся я.

Ну вот как это можно — битый час Канту кости перемывать, а о главном и не сподобиться?

— Баста сказал! Вали отседова!

И хлопнула дверь. За ней стоял Тимур…

Метель разыгралась не на шутку, окошки бабкиной хаты проблескивали в полусотне шагов как за сто вёрст. Я цаплей вышагивал по сугробам, задыхаясь встречным ветриной и захлёбываясь пресловутым комком. В голове зуммером тарахтело одно и то ж: июль, июль, июль… Стало быть, полгода отпустил нам старикан. Или это мне одному — полгода без малого?..

Лёлька, готовая уже, в бабкиной шали и чунях, сидела на сундуке. Один в один собравшаяся за подснежниками девочка из сказки. Даже лукошко крохотное на коленях, платком затянутое — Двенадцать Месяцев и не перечь!

— Чего у тебя там?

— Это Деду, — уклончиво ответила она и вздохнула.

Я шмякнулся на койку. Единственное, чего хотелось и не удавалось — примириться с мыслью, что никогда больше не услышу нашего сварливого вещуна. Сейчас мне легче было бранить его. И я бранил. Договорился до того, что старик попросту трус и предатель: кинуть нас на произвол судьбы без каких бы то ни было видимых — каково? Жить он, видите ли, устал! Звёзд ему, понимаешь, жаль!..