Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

• Название: Лёлита или роман про Ё
• Автор: Сергей Сеничев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

13 лет назад Нью-Йоркским издательством Modern Library был выпущен рейтинг 100 лучших литературных произведений XX века написанных на английском языке. Четвертую строку в списке занял скандальный роман Владимира Набокова «Лолита»… 45 лет назад Набоков перевёл «Лолиту» на русский язык… 50 лет назад Стэнли Кубрик закончил первую экранизацию романа, за главную роль в которой Сью Лайон была названа «самой многообещающей начинающей актрисой»… 15 лет назад Эдриан Лайн снял новую «Лолиту» с Джереми Айронсом в роли Гумберта…

Год назад увидел свет роман Сергея Сеничева с очень похожим названием — «ЛЁЛИТА». 500 экземпляров книги мгновенно превратились в букинистический раритет.

---

А ну-ка прочь руки от истинного соз(и)дателя нашего! И давайте ещё в ножки ему поклонимся, и возместим в силу ущербных способностей наших невосполнимый на первый и все остальные взгляды моральный вред.

А заодно и христиане пусть Иуду реабилитируют!

Не сдай он наставника кому положено — ушёл бы тот в историю обычным городским сумасшедшим. Не схвати его тогда, не венчай тернием с зуботычинами, не отволоки на Лысую Гору — и откуда Пасхе взяться?

Ну ладно, ладно, на смягчении по Иуде не настаиваю, но дьявола мне больше не порочьте. Соавтор он. Как минимум. Но одному, как водится, осанна, а другому осина…

Господи, да разве ж не прав Дед?..

В чём? Да в том, что бог у нас один и действительно на небе, хучь и не круглосуточно? Баста: отныне молимся исключительно генератору нейтрино.

А я таки срочно сажусь завет писать.

Новый Новый. Ветхий — тот для всего цикла, а новые надо на каждый раз освежать. Давешний своё отслужил. Не скажу, чтобы вреда от него вышло заметно больше пользы, а только функции своей охранительной эти евангелия не сдюжили — скопытилась эпоха. Другая вот начинается. Другими словами её и провозглашать должно. Какими именно — думай, Андрюх, на то ты, видать, к детворе и прикомандирован. Им-то точно не до этих тонкостей…

Или дежурный завет уже после, без меня составят?

Да и леший с ним покуда, у нашей компании на повестке дня одна задача-максимум: созреть и преумножиться. Без моего или под моим, как я то и дело повторяю, чутким.

И уж змей я или кто, а только задачу поставленную мы претворим: расплодятся мои милые, куда денутся! Уж у меня не отлынют. Уж я, пора придёт, гонять их в койку буду, как летом по грибы да за хворостом гонял!

Прости меня, Лёленька, дурня бессердечного, но рожать ты будешь раз в год, не реже. Долго и упорно. В тех самых муках, писанием назначенных. Хоть через не могу. Жребий тебе такой: вернуть сюда жизнь. И другого пути, кроме как превратить тебя в несушку, я, по правде говоря, не вижу. А мужику твоему участь содержать всю ораву. В хрестоматийном поте лица. Потому как куда деваться, коли Адам? Деваться тут, Тима, некуда: все счастливые семьи похожи друг на дружку.

Так и заживём: вы будете род продолжать, а я закладывать основы его духовной состоятельности. Иначе говоря, класть остаток жизни на то, чтобы Каин ваш вашего Авеля всё-таки не того…

И отправился в дом за трубкой.

Потенциальная мать-героиня спала, не подозревая, что будущность её уже предопределена и пересмотру не подлежит. Кончилось твоё детство, Лёлька! Просватана ты со всеми вытекающими. Как есть просватана…

Лезть на чердак и читать приговор жениху было в лом. В свой черёд обрадую. Если сам ещё не врубился.

Вместо этого я задымил и двинул по тающей на глазах пороше к нашему Илье-пророку.

А заигрался же ты, старина, во вседержителя-то…

Своей судьбы не сложил, а за мировые берёшься, не моргнув. Не надорвись, брат. А главное — не нафуеверть…

Да уж постараюсь. В конце концов, не мой выбор, моя — доля. Отчего и вседержителем прошу впредь не дразнить. Мне лично больше нравится статус… кардинала, что ли. Серого. У которого помазанности нетути, а власти с ответственностью полные штаны.

Слу-у-ушай-ка, Андрей Палыч, гражданин ты наш Ришелье! Да ты соображаешь вообще экий тебе случай представился поменять бесивший всю жизнь миропорядок? Тридцать — никак не меньше — лет ты терзался его несовершенством. Тебя до истерик, до бессонниц не устраивали ни этика, ни эстетика этой так называемой эволюции, которая вот уже минимум два тысячелетия буксует. Причём сознательно и планомерно. Стараниями тех, кому оно на руку. И ты клял это вокруг, крыжил его изъяны с огрехами, и корил, корил: в рифму и так, наивно веря, что слово магично и что какая-нибудь новая строка — очередное товарищ верь трум-ту-ру-рум — станет последней каплей, которая и переполнит чашу сию. Но чаша ширилась и бездоннела, и всякая следующая строчка была очередной каплей в море, и никак не больше. И ты захлёбывался отчаянием и не в меру ядовито сомневался не то что в успехе — в здравомыслии всякого несвоего начинания…

Тридцать лет, разрываясь пополам в поисках соратников или хотя бы просто способных внять, ты пылал и чах, всё отчётливей осознавая, что не первый, кому не по нутру лукавость бар и тупость черни и не убыль их, а только час за часом прирастание…

Тридцать лет ты возглашал вопросы, от которых и лукавых, и тупых лишь передёргивало, и снова чах и пылал, и говном исходил, что ни те, ни другие всё не догадаются прийти и попросить скомандовать: это, мол, ребятушки, вот так, а то вот эдак. Сделаем по-моему, и мир станет прекрасен…

Ну? Ликуй: пустыня кругом. Всех разогнали, твоя колода — тебе банковать, тебе и козыри назначать. А ну-ка как на духу: ты мечтал когда-нибудь о шансе построить свой Город Солнца — действительно разумный, действительно справедливый, действительно добрый и чистый? Вот и закатывай рукава: твой шарик, твой! Весь. Чего понагородишь, того и будет. Разве что Тимка с Лёлькой червоточин с бациллами на себе занесут. Ну да не без издержек, чего уж теперь — препятствуй, поправляй, дезинфицируй. Двое всё-таки не семь мильярдов, как уж нибудь…

Э, э, э, э, бог! Истина, мать твою, в последней!..

Кто тебе сказал, что все их — как там? бациллы? — любой из твоих вредоносней, ась? Эко тебя, дубина, переклинило! Сам же насквозь из пороков слеплен, если на тебя нормальным-то глазом посмотреть (а своим — так просто гнойник и рассадник). С чего ты, образина, взял, что миру следует стать именно твоим подобием? Очнись, чучело, с тебя, разве, статую несвободы лепить. И то — со спины, чтоб без выражения, скажем так, лица.

Грустный у тебя мирок может получиться. И не обязательно жизнеспособный… Да, может, давешний-то столько и протянул лишь потому, что идеализма в его закваске было не лишку, а строго по рецепту, кто бы ещё эти рецепты знал… Да, может, хрычей вроде тебя к таким материям вообще подпускать низзя? На пушечный… Ну сам посуди: мания преследования — раз, величия — два, паранойи всех сортов — три, психопатия, неврастения — никаких ведь пальцев не хватит. А лезешь в портные конституции для новой эры.

Да. Лезу! А вас послушать, так для этого и ребятишки мои уже чуть ли не староваты. А может, бегущим мир отдать? Остановятся же они когда-нибудь? И не ты, не Тимка, а Егор станет очередным Моисеем?

Браво! Теперь ещё и шизофрения… Ты щас с кем разговариваешь-то? Ты с собой, полоумным, разговариваешь! Изолировать тебя пора…

Короче. Ещё раз осмелишься про детей плохо подумать — пойди вон и утопись. Мира грядущего ради…

А чего, — согласился я, — справедливо. Подумаю ещё раз — пойду и утоплюсь.

Я нашёл Деда в часовне.

Они с Кобелиной туда с вечера перебрались. Интересное кино — в неотапливаемой церквушке было теплее, чем у нашей печки. От принесённой еды старик отказался: хлеб взял, а остальное велел назад волочить. Отмахнулся и от предложенной исключительно из вежливости трубки. Потребностев у него на сей момент, видишь ли, никаких. И вобче: тут, Андрюх, чухать надо, а не гадать. И не мне это надо, а табе самому, понимать же должон!

— Виноват, буду исправляться.

— Ну и аухфидерзейн, — он явно пребывал не в лучшем расположении духа: ходют, дескать, тут всякие, законного досуга лишают.

— А чего ты гонишь-то? Может, у меня вопрос к тебе.

— Да ент не я, ент ты прихиндей гонишь. А спешить нам некуда, скрозь месяц сухробы ляжуть, вот кохда и налопочемси, — и только после этого снисходительно, как-то совсем уже по-донкорлеоновски: — Ну давай, чего там понакипело, вываливай…

— Дед, — от такого отношения мне враз расхотелось искать окольные пути, — а тебе вообще верить можно?

Он было присолил и вознамерился было откусить мякиша, да отложил:

— Был бы ты Андрюх не с мальцами а сам по сабе, шепнул бы я щас Кобелине и ён табе кадык-то мож ещё и пошшадил бы но заикалси б ты милай до конца дней своех непутёвых а то и подоле.

Кобелина поднял голову и выжидательно поглядел на Деда. Потом так же внимательно на меня. Говори, дескать, если есть чего, последнее твоё слово.

— Ты калитку ышшо не отворил а вопрос поперёд табе заполз. В маразьме меня подозревашь ай тово хужей?

— Да перестань, старый. Знаешь же, не обидеть я хотел, а уточнить: насчёт Шиварихи и нас троих — всё так и есть или это одни твои догадки?

— Ну мож я хде чуток и подукрасил, — смилостивился он, — но в обшых чертах достоверно и обжалыванью не подлежить.

— То есть, всё-таки жопа?

— А енто смотря откель хлядеть. Коли извнутри — дык даже и совсем наоборот.

Нет: его философия определённо имела свои плюсы.

— Слышь, старый, а чего это тебя этот, ну, прихожий твой, Репликом прозвал?

— Да хто ж его знат. За то наверна шта сижу бывала сижу да и вдрух как бздну, чаво и сам не разумею.