Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

• Название: Поединок. Выпуск 2
• Автор: Николай Агаянц
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Сборник открывает повесть «Под копытами кентавра», в которой рассказывается о первых днях и предыстории мятежа фашистских ультра в Чили. Повесть «Пропавшие без вести» посвящена советским морякам, действие ее происходит во время Великой Отечественной войны. Герой повести А. Голубева «Пломба» — инспектор уголовного розыска Воронов.

В книге помещены пять рассказов В. Осипова, Б. Воробьева, Э. Маркина, Э. Хруцкого, М. Барышева.

---

Пассажирский лайнер компании «Панамерикан» улетал из Сантьяго в Панаму в 10 утра. За два часа до этого Фрэнк приехал в панамское посольство, чтобы отвезти Глорию в аэропорт. Ее соседки по комнате оставили их вдвоем — дали поговорить на прощание.

Оба с трудом находили слова. Предстоящая разлука — пусть и недолгая, как они думали, — тревожила, саднила сердце.

— Ты жди меня, Гло! Обязательно жди. И, как прилетишь, дай телеграмму.

— Да, Фрэнк. Дам обязательно.

— И не беспокойся ни о чем. Все будет прекрасно. Верь. Ведь недаром же меня прозвали Счастливчиком.

— Да, родной. Да.

— Я уже сообщил редакциям, что возвращаюсь в Канаду. Скоро увидишь настоящую зиму, снег, много снега. Заберемся с тобой куда-нибудь далеко на север...

— Хорошо, любимый. Только береги себя, очень прошу. И вот еще что... — Она вынула из сумочки пачку листков. — Это выдержки из твоих записей и копии некоторых документов — я перепечатала их. Передай Хуану — он ждет тебя в час на смотровой площадке парка Сан-Кристобаль. Хорошо, конечно, что из твоей книги, Фрэнк, мир узнает о тайных пружинах фашистского путча. Но надо — надо во что бы то ни стало — рассказать всю правду и нашему народу. В листовках, которые продолжают печататься, мои товарищи несут эту правду людям. Кое-какие твои материалы они тоже могли бы использовать.

— Я сделаю все, что от меня требуется, Гло. И сделаю это с превеликим удовольствием. От нынешнего «нового порядка» меня мутит с каждым днем все больше. Жду не дождусь, когда, наконец, смогу уехать отсюда.

В машине, по дороге на аэродром, они молчали: не хотелось говорить при посторонних — сопровождавших Глорию двух карабинерах и представителе посольства Панамы. Все обошлось без каких-либо осложнений. Ровно в десять, по расписанию, самолет поднялся в воздух.

В салоне, когда погасла табличка «Не курить. Пристегнуть ремни», Глория опустила руку в карман плаща, чтобы достать пачку сигарет, которую в последний момент ей положил Фрэнк.

Вместе с сигаретами она обнаружила маленькую деревянную фигурку Святого Христофора. К нему была прикреплена записка:

«Милая-милая Гло! Ватикан еще не надумал, какого святого отрядить в помощь авиапассажирам. Пусть же этот Сан-Кристобаль — покровитель автомобилистов — хранит тебя в пути. Целую. Твой неизменно Фрэнсис».

В аэропорт и обратно в Сантьяго за «тойотой» О’Тула неотступно следовал темно-коричневый приземистый «форд». Все попытки оторваться от него и уйти — на автостраде и потом, на улицах города, — ничего не дали: «форд» висел на хвосте, как приклеенный. А между тем до встречи с Хуаном времени оставалось не так уж много.

Фрэнк нервничал.

О том, чтобы не выполнить поручение Глории, не могло быть и речи. Он должен выиграть этот бой с неотвязной тенью!

Попробовать отделаться от слежки в отеле? Фрэнк загнал машину в гараж. Темно-коричневый лимузин медленно двигался вдоль тротуара, выискивая место для стоянки. Из него на ходу выскочил сыщик, но Фрэнка он не догнал: тот на лифте поднялся в холл, вышел на площадь Конституции и смешался с толпой.

На смотровой площадке горы Сан-Кристобаль толкались обвешанные кинокамерами и фотоаппаратами американские туристы — громкоголосые, беспечные, довольные собой и всем на свете. Снимались поодиночке и группками на фоне города, подернутого весенней дымкой, похохатывали — милые ветхозаветные старушки в кудельках и их румяные седенькие спутники, по виду не то фермеры, не то клерки, ушедшие на покой.

Хуан Амангуа, одетый франтовато — под человека состоятельного, сидел в плетеном кресле, изучая туристический путеводитель Сантьяго.

— Прошу прощения, не позволите ли заглянуть в ваш путеводитель?

— Пожалуйста, — Амангуа небрежно протянул пухлую книжицу и одними губами добавил: — Там внутри сегодняшнее заявление нашей партии. Очень важное.

— Благодарю вас за любезность, сеньор, — пролистав путеводитель, О’Тул вернул его вместе с принесенными бумагами.

Вернувшись в отель, О’Тул прочитал текст воззвания компартии Чили к народу республики и набросал информацию. На визу к цензорам решил не нести — ну их ко всем чертям! Вызвал Оттаву. По телефону передал сообщение в редакцию.

Вечером позвонил Дик Маккензи:

— У меня к вам срочный разговор.

— Приезжайте.

— Приехать, к сожалению, не смогу. Через час у меня свидание с очень и очень денежным клиентом. Я вот что хочу предложить. Клиент живет неподалеку от вокзала Мапочо — давайте встретимся где-нибудь в том же районе... Ну, скажем, на набережной, у приставим. Договорились? Да? Жду в девять.

На набережной было пусто и темно. Лишь редкие фонари вырезали через аккуратные промежутки светлые кругляши в ночной мгле. Грязная река — в жирных разводах нефти, в нечистотах большого города — вздулась от талого снега. От воды поднимался жиденький едкий туман.

Фрэнк поежился — какой здесь промозглый воздух! Закурил. Облокотился на парапет. Посмотрел на часы. Маккензи торопил, а сам опаздывает. Что нужно этому типу? Опять станет наставлять «заблудшую овцу» на путь истинный, перемежая расхожие проповеди с угрозами? Плевать! Слава богу, скоро все кончится — еще неделя, ну, две самое большее, и они будут вместе с Глорией далеко отсюда...

Фрэнк не услышал шагов позади себя. Не успел вскрикнуть — крепкая, пропахшая табаком рука зажала рот. Удар ножа пришелся под лопатку.

— Готов! Быстрее. Вытащи документы, да смотри, чтоб в карманах из бумаг ничего не осталось. Берись за ноги. Ох, и тяжелый, черт!

Раздался всплеск — и опять тишина. Лишь сумрачно ворочалась, тяжело вздыхала уползавшая к океану река.

— Чисто сработали. Маккензи будет доволен. Бумажник с документами передашь ему... А это что?

На широкую, пропахшую табаком ладонь легла телеграмма:

«ФРЭНСИСУ О’ТУЛУ. ОТЕЛЬ «КАРРЕРА-ХИЛТОН». САНТЬЯГО, ЧИЛИ. ЛЮБИМЫЙ МОЙ. ДОЛЕТЕЛА БЛАГОПОЛУЧНО. ЖДУ. ЦЕЛУЮ. ГЛОРИЯ».

Виктор ФЕДОТОВ ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ

1

Шум мотора, доносившийся из-за холма, сначала был едва различим, потом стал удаляться, вянуть, и вот уже слух почти совсем перестал его улавливать. Похоже было, что далеко в поле работает трактор, и Ратников, напряженно прислушиваясь к этому шуму, представил даже на миг, как молодой, чумазый, разомлевший от духоты тракторист, умаявшись и на все махнув рукой, отцепил агрегат и на полной скорости — только пыль столбом! — помчался к полевому стану — попить ледяного кваску, поесть наскоро, переброситься шуткой с языкастыми девчатами. Как же сладки такие минуты!

Но все это только показалось Ратникову. Нет, не показалось — себя он увидел на тракторе, на месте этого чумазого парнишки. Только уже не здесь, не в этой прокаленной солнцем пыльной степи, а в своей родной стороне, где дремучим лесам краю никто не знал, а река уводила невесть в какие дали, и луга были такими сочными — хоть ноги полощи в траве.

Пришла, долетела к нему и песня из далекого того времени: вот ведь бывает, точно наяву все опять видишь — что было и даже чего не было, но могло бы, конечно, быть. Но ведь этим теперь душу только бередить! К чему это, если все ушло давным-давно, осталось в какой-то далекой и будто бы не своей, получужой жизни? И когда вернется, неизвестно. Да и вернется ли вообще? Нет, никак все же не уходят, не отстают слова из той далекой теперь песни: «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати...» Странно, но песня эта в ту пору, почти пять лет назад, когда он, Петр Ратников, еще до призыва на флот работал трактористом, была так близка ему по духу, по настрою и состоянию души, что порой чудилось ему — не о нем ли она сложена? Нет, конечно же не о нем! Но почему же он чувствовал такую сопричастность с ней? И в поле, когда целыми днями, от рассвета до заката, без устали гонял свой трактор. И особенно тихими вечерами, когда девчата, полуобнявшись, проникновенно пели под его гармонь, поглядывая на него ласковыми глазами. В такие минуты ему хотелось сделать что-то необыкновенное, от чего и у других было бы светло на душе, он испытывал в этом какую-то нетерпеливую потребность, идущую от невысказанной доброты сердца...

Но как же давно это было! А может быть, вот эта горьковатая полынная степь с подрагивающим над ней маревом, и река позади, в тридцати шагах, и невысокий холм впереди, за которым слышится шум мотора, — может, это так, мираж? И стоит только крепко зажмурить глаза и вновь открыть, как все пропадет, сотрется? И опять он, Петр Ратников, очутится в родной своей стороне?

Ратников утер ладонью потное лицо. «Что это я? Накатит же такое!» Солнце над головой раскалилось добела, нещадно пекло, хотелось пить, окунуться в реке, она была почти рядом — за спиной. Но он знал, что не спустится к воде, — не до того, и торопливо ощупал взглядом пологую макушку холма. Ему показалось: шум мотора раздвоился, подвинулся ближе. И тогда он тщательно стал готовить последний автоматный диск и единственную противотанковую гранату, потому что знал — не трактор, конечно, шумел там, за холмом.