Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...

• Название: Что сказал бы Генри Миллер...
• Автор: Дэвид Гилмор
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02127-6

Кто может стать лучшим учителем для собственного сына? Только безработный кинокритик, ни секунды не задумываясь, скажет, что это КИНО.

Сын ненавидит школу? Можно ее бросить. Но при этом он должен смотреть три фильма в неделю. Из тех, что выберет для него отец. «Бешеные псы» и «В джазе только девушки», «Завтрак у Тиффани» и «Последнее танго в Париже», «Крестный отец» и «Основной инстинкт», «Ребенок Розмари» и «Римские каникулы», Франсуа Трюффо и Акира Куросава, Мартин Скорсезе и Брайан де Пальма… Фильмы, долгие разговоры о жизни и сама жизнь: романтические драмы, ветреные подружки, трагические разрывы и душевные муки. Все то, что бывает только в кино.

Книга ранее выходила под названием «Киноклуб».

---

— Ей бы волосы надо покрасить, — заметил Джеси.

— Мне кажется, с тобой сегодня что-то не то творится, — с тревогой сказал я. — Что ты пил вчера вечером?

— Пива немного.

— А что-нибудь покрепче?

— Да, слегка поддали.

— Что именно?

— Текилу.

— Похмелье после текилы тяжелое, — сочувственно произнеся.

— Это точно.

Мы снова некоторое время молчали. Странный день выдался, словно оцепеневший. Небо все белесое, точно доска обструганная.

— А наркотики в этот вечер текилы тоже присутствовали?

— Нет, — коротко ответил Джеси, как будто к нему это не имело никакого отношения, и добавил: — Да, и наркотики были.

— Какие наркотики, Джеси?

— Мне не хочется тебе врать, понимаешь?

— Понимаю.

Пауза. Нервы на пределе. Потом как удар наотмашь:

— Кокаин.

Женщина со старушечьим лицом прошла обратно, держа в руке небольшой пластиковый пакет с купленной едой.

— Я так себя мерзко чувствую, — признался Джеси. Несколько мгновений мне казалось, что он расплачется.

— Да, после кокаина часто себя чувствуешь отвратительно, — мягко сказал я и положил руку на его худое плечо.

Он быстро распрямился на стуле, как будто его имя выкликнули по списку.

— Да, вот именно. Я себя чувствую отвратительно.

— И где это происходило? У Дина?

— Его зовут не Дин. — Пауза. — Его зовут Чу-чу.

Что это еще за имя такое, черт побери?

— Чем же, интересно, этот Чу-чу себе на жизнь зарабатывает? — полюбопытствовал я.

— Он — белый рэпер.

— Неужели?

— Да. Точно.

— Он работает музыкантом?

— Не совсем.

— Он, значит, наркотой приторговывает?

Снова пауза. Уже распущенные было по домам войска снова встают в строй.

— Я зашел к нему вчера вечером. А у него всегда что-нибудь есть.

— И часто ты к нему так наведываешься?

Джеси устремил взор через окно на улицу.

— Ты бывал у этого Чу-чу раньше?

— Мне сейчас совсем не хочется говорить на эту тему, — сказал сын.

— Мне плевать, хочется тебе сейчас говорить на эту тему или нет. Ты заходил к этому Чу-чу раньше?

— Нет. Честно.

— А кокаином раньше баловался?

— Ну, не так.

— Не так?

— Нет.

Я перевел дыхание и спросил:

— Разве мы с тобой раньше об этом не говорили?

— О коксе?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — ответил я.

— Да, знаю.

— Что, если я тебя поймаю на наркоте, все наши договоренности отменяются. И плата за квартиру, и карманные деньги, со всем этим будет покончено. Ты помнишь об этом?

— Да.

— Или ты думаешь, я тогда с тобой шутки шутил?

— Нет, пап, но в одном ты не прав. Ты меня не поймал. Я сам тебе сказал об этом.

На это заявление я сразу не нашелся, что ответить. Через некоторое время я спросил:

— Ты звонил кому-нибудь?

Вопрос Джеси явно удивил.

— Откуда ты знаешь?

— Люди обычно так поступают, когда нанюхиваются кокаина. Они звонят по телефону. А потом всегда об этом жалеют. Кому ты звонил? Ты звонил Ребекке?

— Нет.

— Джеси!

— Я пытался. Ее не было. — Он подался на стуле вперед. — Сколько это еще будет продолжаться?

— Сколько времени ты эту дрянь нюхал?

— Всю ночь. Он все время новую приносил.

Я вошел в дом, из шкафа — из ящика, где лежат носки, — взял таблетку снотворного и вынес ее Джеси со стаканом воды.

— Запомни, — предупредил я, — ты это сделал в первый и последний раз. Повторишь снова, и тебе так худо будет, что мало не покажется.

Я дал сыну таблетку и велел ее проглотить.

— Что это? — Джеси взглянул на меня.

— Пусть тебя это не волнует. — Я подождал, пока он примет таблетку, немного придет в себя и сказал: — Сейчас мы с тобой не будем это обсуждать. Ты понял, что я сказал?

— Да.

Я сидел с ним, пока он совсем не стал засыпать под действием таблетки. От такого сидения у него развязался язык.

— Помнишь, что там говорили в том документальном фильме, «У подножия вулкана»? — проговорил он. — Когда консул рассказывает, как слышит с похмелья, что проходящие у него под окном люди с презрением произносят его имя?

Я сказал, что помню.

— Сегодня утром у меня случилось то же самое, — продолжал он. — Сразу как проснулся. Ты не думаешь, что я кончу так же, как тот парень?

— Нет. Сейчас не время это пережевывать.

Через некоторое время Джеси пошел к себе наверх. Я проводил его и на пороге в комнату сказал:

— Когда проснешься, настроение у тебя будет подавленное.

— Ясно. Ты злишься на меня?

— Да. Очень.

На следующий день с утра я слонялся по дому — места себе не находил. Джеси спустился вниз, когда уже начало темнеть. Он был голоден как волк. Мы заказали еду в «Суисс Шале»[40]. Когда с ней было покончено, Джеси стер жир с губ, с пальцев и рухнул на кушетку.

— Я вчера наговорил здесь тебе всяких глупостей, — сказал он и тут же продолжил, как будто ему доставляли удовольствия те мучения, которые он при этом испытывал. — Мне там некоторое время казалось, что я стал рок-звездой. — Он застонал. — У тебя когда-нибудь такое случалось?

Я не ответил. Мне было ясно, что ему хотелось привлечь меня на свою сторону, превратив в соучастника. Но мне было не до игр.

— Когда я ушел от Чу-чу, уже светало, — продолжал Джеси. — У него все завалено коробками из-под пиццы, квартира у него вся загажена, уж извини, вся в дерьме, настоящая помойка. Я взглянул там на себя в зеркало. Знаешь, в чем я был? У меня на голове была повязана дурацкая бандана. — Он на секунду задумался, потом проговорил: — Только маме не говори, ладно?

— У меня, Джеси, от твоей матери секретов нет. Если ты мне о чем-то говоришь, я рассказываю об этом ей.

Он воспринял эту новость спокойно, слегка кивнув головой. Не удивился ей и не стал противиться. Не знаю, о чем он тогда думал. Может быть, вспоминал, что наплел мне вчера вечером, какие позы нелепые принимал, делал какие-то пустые жесты, которые лучше было бы оставить при себе. Но мне хотелось как-то утешить сына, помочь ему выбросить из головы воспоминания о коробках из-под пиццы, загаженных квартирах и все те мерзкие мысли, которые он передумал о самом себе, когда на рассвете возвращался на метро домой, а все вокруг него чувствовали в себе после пробуждения новые свежие силы, нужные им для наступавшего дня. Мне хотелось вывернуть Джеси наизнанку и промыть все его нутро теплой водой.

Но насколько хорошо он чувствовал себя там, подумал я, этот мальчик, ходящий вразвалку. Разве я могу себе представить, на что, действительно, похожи комнаты в том доме? Мне кажется, я могу это себе вообразить, но иногда, прислушиваясь к тону Джеси, когда он разговаривает по телефону внизу, мне слышится в его голосе какая-то отчужденность, резкость, иногда даже грубость, и я себя спрашиваю: он это или не он? Или это поза у него такая? А может быть, поза — то лицо, которое он обращает ко мне! Кем был тот парень, нанюхавшийся кокаина в той загаженной квартире, которому казалось в наркотическом бреду, что он рок-звезда? А этого парня я когда-нибудь видел?

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал я и подошел к телевизору.

Совсем слабым голосом, таким слабым, что, кажется, он уже сам по себе просит избавить его хозяина от неприятностей, голосом, в котором криком кричит боязнь того, что первый встречный ударит его по лицу, Джеси произнес:

— Пап, мне кажется, я сейчас не в состоянии ничего смотреть.

— Я знаю, сейчас тебе не до этого. Поэтому я тебе покажу только одну сцену. Из итальянского фильма. Любимого фильма моей матери. Она все время слушала музыку из этого фильма, когда мы уезжали на лето за город. Я возвращался с причала, слышал эту музыку, доносившуюся из нашего домика, и знал заранее, что мама сидит на обтянутой сеткой от комаров веранде, потягивает джин с тоником и слушает эти записи. Я всегда думаю о ней, когда слышу эту музыку. И всегда мне становится теплее на душе — уж не знаю почему. Должно быть, у нас тогда хорошее лето выдалось.

В любом случае, мне хочется показать тебе самую последнюю сцену из этого фильма. Мне кажется, ты сразу поймешь почему. Этот парень, герой фильма — его играет Марчелло Мастроянни — пил, блудил и ночь за ночью изгаживал себе жизнь. Действие картины кончается при восходе солнца на пляже, где зритель видит и некоторых других гостей той попойки, с которой он туда пришел. Ты мне напомнил об этом, рассказав о коробках из-под пиццы, валявшихся по всей квартире этого Чу-чу. Вот здесь он с перепоя на пляже в том же самом костюме, в котором был на вечеринке, он слышит, как его зовет девушка. Он смотрит на нее, видит ее, но не слышит, что она говорит. Она так прекрасна, так чиста, она как воплощение моря на восходе солнца в безоблачный день, может быть, она даже как-то несет в себе его детство. Мне хочется, чтобы ты посмотрел эту сцену, но помни: этот парень, который только тем и занимается, что тусуется на вечеринках, уже миновал апогей жизни, он уже катится под гору и знает об этом. И девушка на пляже тоже об этом знает. Но твоя жизнь сейчас только начинается, она еще вся впереди, и от тебя зависит, какой она станет.