Юрий Хазанов - Мир и война

• Название: Мир и война
• Автор: Юрий Хазанов
• Жанр: Историческая проза

От автора: Эта книга и самостоятельна, и служит, в то же время, продолжением предыдущей, носящей не слишком ясное название «Знак Вирго», что означает «Знак Девы», под которым автор появился на свет.

Общее заглавие для всего повествования о своей жизни, жизни моего поколения и, в какой-то степени, страны я бы выбрал «Круги…», или (просто) «Это был я…» А подзаголовком поставил бы пускай несколько кокетливые, но довольно точные слова: «вспоминательно-прощально-покаянный роман».

---

— Говорила, еще позвонит, — сказал дежурный.

Юрий и предположить не мог, что позвонит Эльвира Аркадьевна. Но это была она.

— Юра, — услыхал он. — Что ж вы нас забыли? Ара вас так и не видела. Приходите завтра. Обязательно. Она будет дома… Придете?

— Спасибо. Хорошо, — сказал он.

Ладно, все-таки лучше, чем торчать без конца в читальне или в общаге на койке валяться…

Долгожданная встреча с Арой его не разочаровала. Ара была почти точной копией старшей сестры — такие же темные глаза и волосы, некрупные черты лица, — но выше, стройнее и значительно моложе. Правда, Юрию она казалась все равно чересчур взрослой — настолько, что он стеснялся бы, наверное, пойти с ней куда-нибудь: например, на вечер в клуб Академии или во Дворец культуры имени Кирова…

Разговаривать с Арой было легко и просто: о музыке, о театре, вообще о жизни. Она рассказала и то, о чем Юрий уже знал от Эльвиры Аркадьевны — и почти в тех же выражениях — о себе, о занятиях в консерватории, о том, что ей уже двадцать четыре; о недавней смерти матери, о том, как все это было тяжело, ушло очень много денег, и теперь они в трудном положении… Когда старшая сестра вышла на кухню поставить чайник, Ара добавила, показывая на портрет мужчины с тремя ромбами на петлицах:

— А это мой муж. Умер несколько лет назад. Совсем молодым… Комиссар безопасности…

Юрий чуть не спросил — он что, как переходящий приз, этот комиссар? — но прикусил язык. Потом подумал, мало ли что в семьях бывает. Но ощущение чего-то ненастоящего в этих сестрах, какой-то постоянной игры поселилось в нем и осталось.

(Хотя, в общем-то, думает он теперь, ничего загадочного в этих женщинах и в помине не было. Обыкновенные несчастливые существа, жившие и в тесноте и в обиде; возможно, обманутые мужчинами, так и не создавшие собственные семьи; выдумывающие себе, подобно Настеньке из пьесы Горького, своих Раулей; ну и, видимо, не слишком правдивые вообще по натуре. А может быть, милые невинные фантазерки… Никак не верится, что одна из них могла быть следователем в нашем концлагере… Такие могли быть только заключенными… Впрочем, Россия — страна чудес…)

Теперь, когда Юрий приходил в квартиру на канале Грибоедова, Ара всегда бывала дома. Они без конца разговаривали, Ара играла на стареньком пианино, Эльвира Аркадьевна уходила спать во вторую комнату, а они все говорили и говорили. Юрий сидел у стола посреди комнаты, Ара сворачивалась на тахте возле окна, укрывалась пледом.

Выпивку Юрий приносить боялся, после того случая с Эльвирой, а выпить хотелось, и он решил пригласить Ару в ресторан, хотя знал, что будет стесняться заметной, как он понимал, разницы в возрасте: он по-прежнему выглядел мальчишкой, вырядившимся в военную форму. Однако подтолкнуло к этому решению то, что произошло во время его последнего визита. Как и несколько раз до этого, Эльвира Аркадьевна ушла спать, они с Арой тихо беседовали. Как вдруг дверь смежной комнаты резко распахнулась, на пороге возникла старшая сестра, растрепанная, в старом неряшливом халате.

— Долго здесь будут эти ночные посиделки? — резко спросила она. — Людям на работу скоро… Ты что, разве у тебя отгул завтра? — Это она сестре. — Расселись… ля-ля-ля, ля-ля-ля… — И опять сестре: — Совесть надо иметь… Бабе тридцать четыре года — пристала к мальчику… Черт знает что!

Дверь захлопнулась.

Юрий несколько опешил. Этого не хватает… Еще немного, и в волосы бы сестре вцепилась. Может, и ему досталось бы… Он опять вспомнил ее безумные расширенные зрачки, мокрые губы… Надо уходить по-добру, по-здорову.

Он поднялся.

— Сидите! — спокойно сказала Ара. — Не обращайте внимания. Она совсем не такая. Это у нее бывает… Нервы… Завтра все забудет… А насчет работы… Да, сейчас я работаю. Должна была пойти, когда родители заболели. Кассиршей в магазине ТЭЖЭ… На Невском, рядом с «Квисисаной», знаете? А Консерваторию бросила… Знаешь что, — она перешла на шепот и на «ты», — пока лучше сюда не приходи, заходи ко мне в магазин, или я тебе буду звонить. Ладно?..

Уже в те годы Юрию была свойственна несколько занудливая страсть раскладывать по полочкам свои и чужие мысли, чувства и действия, доискиваясь до истинного их смысла и значения, которые, как он неосознанно понимал, должны быть заложены в естественном ходе вещей. Не имея ни малейшего понятия о философии рационализма, о Спинозе и Декарте, он, как и они, почитал разум (ratio) главнее всего, отрывая его от чувственного восприятия и ставя выше. (Что много лет спустя с горечью подметила одна из лучших женщин, которых он когда-либо знал в жизни.)

Наверное поэтому по дороге в свое обрыдлое общежитие, только лишь свернув на проспект Майорова, он первым делом вспомнил, что для завершения картины и чтобы все поставить на место Ара так и не отмела поклепа на свой возраст. И если ей столько лет, сколько выкрикнула сестра, то когда же она училась в Консерватории? До революции, что ли?.. На Исаакиевской площади Юрий подумал: странно, ведь если у кого-то из них был муж, такой большой начальник, отчего они живут вместе в этой плохой квартире?.. И еще подумал (уже перейдя через мост лейтенанта Шмидта): неужели следователям у нас платят так мало, что они не могут купить себе достаточно еды и с таким удовольствием набрасываются на несчастные сосиски, которые он приносит на остатки своей стипендии?.. Шагая уже по набережной мимо училища имени Фрунзе, он задал себе вопрос: нравится ему Ара? Хотел бы он с нею?.. И подумал, уж если выбирать между пожилыми, то ему больше нравится их библиотекарша Светлана Игоревна. Она тоже без мужа, правда, у нее сын лет четырнадцати. Ара, ничего не скажешь, красивей и одевается получше, но библиотекарша все равно своя, настоящая. А тут театр оперетты. Хотя и не поют…

И все же не Светлану Игоревну, об этом он и подумать не мог, но Ару пригласил Юрий в ресторан.

Он выбрал «Метрополь» на Садовой. (Тогда она называлась улица 3-го июля… Чем оно отличалось от 2-го или 10-го июля, Юрий не знал и не интересовался.)

Это был первый его поход в ресторан со взрослой женщиной, в качестве взрослого мужчины, и он решил гульнуть: собрал последние деньги (теперь нужно будет писать в Москву, чтобы выслали, сколько могут), одолжил немного у ребят. Чего он только не назаказывал! Икру с лимоном, красную рыбу, язык, а на горячее — лангет и котлету по-киевски. И фрукты, и шоколад, и мороженое… Рублей на сто, если не больше, — почти на половину своей месячной стипендии. И водку, конечно. Но оказалось, Ара совсем не пьет. Ни грамма. Нет — и все. Как он ни уговаривал! Только фруктовую воду. Что ж, пришлось и за себя, и за нее…

Потом посидели, доедая плитку шоколада, в небольшой гостиной перед залом ресторана, на полукруглом диванчике. Идти ведь все равно некуда: у Ары сестра — психопатка, в общежитие тоже не пойдешь. А хотелось сейчас куда-то, где они были бы совсем одни и где он смог бы наконец показать на что способен — если не ей, то себе самому. Что было для Юрия несравненно важнее… Но что она делает?! Уже раньше она брала его за руку несколько раз — там, в комнате, когда предлагала сесть на тахту, а когда садился, гладила по спине, слегка щипала за бок или чуть ниже, но сейчас… Тут же люди ходят! К тому же совсем трезвая. Это он выпил будь здоров… Нет, ну нельзя же так! На них смотрят…

Никто на них не смотрел, а если ненароком и падал чей-то нетрезвый взгляд, то неодобрения в нем, во всяком случае, не сквозило.

Сначала Ара, прижавшись, потянулась губами к его уху, словно хотела шепнуть по секрету, но ничего не шепнула, а стала кончиком языка лизать ухо — и, вроде бы, что такого? — но это почему-то отозвалось совсем в другом конце тела, которому стало тесно в бриджах, а она приподняла его гимнастерку, посмотрела (хорошо еще, больше никто не видел), удовлетворенно качнула головой и сказала:

— Все, как надо…

Но и этого ей показалось мало. Она оправила ему гимнастерку, сунула под нее руку и стала тихонько гладить то, что было под ней (под рукой и под гимнастеркой). И тут Юрий почувствовал то самое, что бывало у него иногда перед сном, когда он распалял воображение сладострастными картинами женских тел — обнаженных, прикрытых прозрачными тканями, туго затянутых платьями, с огромными вырезами на груди, с разрезами внизу… Казалось, еще немного — и… Он вздрогнул и резко отстранился. Ара смотрела на него полубезумными темными глазами своей сестры, и ему стало неуютно. А в то же время росло горделивое чувство, что и он приобщается к племени взрослых, что есть в нем, значит, мужская притягательность (и сила, черт возьми — это же видно сразу!), и только отсутствие места мешает, чтобы все осуществилось, как оно и должно быть…

Он проводил ее до дому. Они стояли в парадном, целуясь — как когда-то он с Ниной Копыловой; только Ара делала совсем по-другому, он не представлял, что поцелуй может быть таким — что в нем участвуют не только губы, но и язык, больше всего язык, и даже зубы… и ее руки.