Татьяна Соболева - История шифровального дела в России

• Название: История шифровального дела в России
• Автор: Татьяна Соболева
• Издательство: «ОЛМА–ПРЕСС»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5–224–03634–8

В книге прослеживается история становления отечественной криптографической службы, которое происходило на протяжении нескольких веков. Принципы и основы этой работы, ее формы и методы, приемы и способы вырабатывались несколькими поколениями русских криптографов, начиная с эпохи Петра Великого и до начала Второй мировой войны. Обо всем этом автор рассказывает, опираясь на большой документальный материал.

---

Сейчас трудно сказать, почему выбор Бестужева–Рюмина пал на Гольдбаха. Возможно, это связано с тем, что по приглашению еще Остермана Гольдбах при дворе исполнял должность одного из воспитателей Петра И. Однако, как показывают дальнейшие события, совершенно очевидно, что Бестужев–Рюмин знал, какого именно профиля специалист необходим был для дешифровальной деятельности. Возможно, он использовал европейский опыт. Так или иначе, именной указ императрицы Елизаветы о назначении Гольдбаха на «особливую должность» датирован 18 марта 1742 г., а дело об этом в архиве МИД озаглавлено «Об определении в Коллегию иностранных дел бывшего при Академии наук профессора юстиц–рата Христиана Гольдбаха статским советником с жалованьем 1500 рублей, о выдаче недоданного ему в Академии наук жалованья и о выдаче ему вперед жалованья»[70].

Указ императрицы Елизаветы Петровны о назначении X. Гольдбаха на «особливую» должность в Коллегию иностранных дел. 18 марта 1742 г.

С этого времени вся дальнейшая жизнь Гольдбаха была связана с дешифровальной службой. Однако успеха в своей деятельности он достиг не сразу, а лишь через год. На полях копии одного из писем барона Нейгауза из числа тех, что датированы июлем 1743 г., имеется надпись: «Разобраны с цифр искусством статского советника Гольдбаха; в цифрах имевшиеся места внесены, для знака линиями подчерчены и прочее малое число еще не разобранных цифров каждая тремя пунктами означены»[71]. Это значит, что в представляемых вице–канцлеру переводах перлюстрированных писем те места, которые дешифрованы, подчеркнуть, чтобы было ясно, какую именно информацию зашифровали. Шетарди, как и другие дипломатические представители, имел несколько шифров для переписки с разными лицами. Разобрав один его шифр, Гольдбах стал работать над другими.

30 июля 1743 г. Гольдбах представил Бестужеву–Рюмину 5 дешифрованных писем, 2 августа — 5 писем, 10 августа — 2 письма, 20 августа — 5 писем, 27 августа — 2 письма, 30 августа — 2 письма… Всего с июля по декабрь 1743 г. им было дешифровано 61 письмо «министров прусского и французского дворов»[72]. Напомним, что это было в 1743 г. В своей книге историк криптографии Д. Кан пишет о том, что первое дешифрованное российскими криптографами письмо было показано Елизавете 16 июня 1744 г. Это было письмо посла Франции маркиза де ля Шетарди, в котором он неуважительно отозвался о русской императрице. Кан говорит о том, что Елизавета, «будучи ослепленной своими симпатиями к Франции, отказалась поверить этому письму, пока оно не было дешифровано в ее присутствии». В реальности дело обстояло иначе. Начиная с Петра Великого, все российские монархи в обязательном порядке имели шифры и вели по ним деловую переписку. Елизавета Петровна не являлась исключением и, более того, вопросам деятельности криптографической службы уделяла большое внимание. Как указывалось выше, с самого начала работы по перлюстрации корреспонденции иностранных дипломатов Елизавете докладывалось ее содержание канцлером и вице–канцлером, о дешифровальной деятельности Гольдбаха она также была прекрасно осведомлена. В январе 1744 г. с Гольдбахом был перезаключен договор о службе в России именно на основании его успехов в дешифровальной деятельности. Указ подписывала, естественно, Елизавета. Из протоколов докладов Елизавете от 3 января 1744 г.: «…18. Слушать же и всемилостивийше апробовать соизволила проект заключаемого статским советником Гольдбахом о вступлении его в российскую службу контракта. И при том по всеподданнейшему докладу, не соизволено ль будет ему, Гольдбаху, за прилежные его труды и особливое искусство в разбирании цифирных секретных писем в награждение до 1000 рублей пожаловать, Ея Императорское Величество на сие всемилостивийше соизволила»[73].

Что касается Шетарди, то чтение его переписки было лишь очередным этапом в дешифровальной деятельности Гольдбаха, а отнюдь не первым опытом, и потому дешифрованное письмо Шетарди никак не могло «поразить» прекрасно информированную императрицу. Это подтверждает деловая записка того времени:

«Переводы корреспонденции маркиза Шетардия с французскими министрами при иностранных дворах и ответы к нему.

Сие почти все в цифрах писано было, но которые статский советник Гольдбах особливым искусством и неусыпным трудом, кроме некоторого малого числа, соизволил разобрать и ключ сочинить, как о том следующей пиесе перевод с его письма гласит». На полях же рядом с этим текстом написано: «Сии пиесы поданы Ея Императорскому Величеству самим государственным вице–канцлером в 3 апреля 1744 года».

И текст записки далее: «Итако сие уже четвертая цифирь, которую помянутый статский советник разобрал, а именно сперва нейгаузову, потом далионову с французскими министрами при иностранных дворах, да его же с статским секретарем Амелотом и сие, шетардиеву. Понеже он уповает в кратком времени употребляемую и статским секретарем Амелотом и придворную цифирь маркиза Шетардия разобрать…»[74]. Таким образом, можно констатировать, что шифр Шетарди для переписки с другими французскими министрами был четвертым по счету из тех, что раскрыл Гольдбах.

Именно с момента появления Гольдбаха в штатах Коллегии иностранных дел Ашу начинают поступать распоряжения Бестужева–Рюмина тщательно копировать письма целиком, ни в коем случае не опуская в них шифртекста. Не доверяя рядовым копиистам, Бестужев–Рюмин приказал копировать в «черном кабинете» «цифрами писанные» части писем профессору математику Тауберту. По этому поводу Бестужев–Рюмин писал Ашу: «Усмотренные в переписываемых унтер–библиотекарусом Таубертом в цифрах писем неисправность причиною, что я Вам особливо рекомендовал, за нужно признать впредь списываемые им копии не токмо в речах, но и в цифрах все нумеры противу оригиналов сходны, с ним сличать и исправность оных прилежно наблюдать, ибо то необходимо потребно… Еще рекомендуется отсюда отходящие за границу иностранных министров письма прилежно рассмотреть и оные все верно списать… и того для не худо когда б и закрепленные иногда пакеты отворить возможно было, к чему благоволите приложить особливое старание»[75] .

И Аш старался, старался изо всех сил. Правда, трудности при этом он испытывал большие. Их он подробно описывал в своих докладах Бестужеву–Рюмину.

Из рапорта почт–директора Аша из Санкт–Петербурга от 29 февраля 1744 г.:

«…Покорнейше доношу, что я не премину списываемые унтер–библиотекарием Таубертом копии с оригинальными письмами прилежно сличать и находящиеся иногда погрешности в письме или цифири переправлять… Не меньше ж я и пробу хотя делал, возможно ли заклеенные письма вскрыть, не повредя приметным образом куверта. Чего ради я подобно тот куверт сам заклеивал и оно, паки высушедши наперед, паки вскрыть старался, но как без мочения до того достигнуть нельзя, то бумага не токмо зело замаралась, но и со всякою уподобовымышленною субтильностью (предосторожностью. — Т. С.) однако ж таким образом вскрыть возможно не было, чтоб оной куверт по некоторым местам не изодрался. И тако по сей мне неудачной пробе заключать можно, что таковые заклеенные куверты без подания о том явных знаков вскрывать нельзя…»[76].

X. Гольдбах прекрасно понимал значение своей работы и стремился разъяснить вице–канцлеру ее сложность. Так, в январе 1744 г. он писал Бестужеву–Рюмину:

«Милостивый государь мой!

Принося Вашему сиятельству первые плоды третьяго цифирного ключа, надеюсь, что вместо нарекания мне какого–либо в том медления, паче моей поспешности удивляться причину иметь будут, ежели когда–нибудь соизволено будет сличать самой ключ с разобранными письмами и когда усмотрится, что потребно было каждое число или каждую цифру весьма прилежно свидетельствовать, нежели возможно было познать содержание хотя б одного письма. Но понеже сия работа уже сделана, то я в состоянии нахожусь, в день по одной пиесе разобрав, отдавать, ежели я, однако ж, другими делами от того отторгнут не буду.

Что же касается до четвертого и пятого ключей, от которого я еще несколько штук [писем] в руках имею, то оныя ключи несравненно труднее первых нахожу…»[77].

Сохранились раскрытые Гольдбахом и написанные его собственной рукой ключи к шифрам Нейгауза, Далиона, Вахмейстера, Кастеляна, Шетарди…

Надо ли было объяснять значение этой работы Бестужеву–Рюмину? Думаем, что нет. Он понимал ее важность и многочисленные вытекающие из этого последствия лучше, чем кто–либо. Почему же Гольдбах говорит в своем письме о том, что его работу вице–канцлер может считать слишком медленной? Для этого у него были основания. Бестужев–Рюмин конечно же торопил математика. И дело было прежде всего в том, что он сам лично был заинтересован в скорейшем получении дешифрованных текстов писем французских министров и, в частности, маркиза де ла Шетарди.