Алексей Мильчаков - Вятские парни

• Название: Вятские парни
• Автор: Алексей Мильчаков
• Издательство: Волго-Вятское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

---

Это было у Мильчакова программой жизни, и вся его работа была направлена на то, чтобы наш грешный мир стал совершеннее. И изо дня в день он давал пощечины словам, заставляя их складываться в единственные, неповторимые сочетания, которые могут воздействовать на читателя, вызывать у него эмоции. И книги любимых стилистов несли на себе лишь функцию литературной школы. Признаваясь же в том, что он «дышит комнатною пылью», Мильчаков оговаривал себя, ибо вмешиваясь в жизнь, он не мог не любить общения с людьми и природой. Ему всегда надо было куда-нибудь идти, и шел он без оглядки. Помню, как он шагал по глубокому снегу в перелесках «Кирсельмаша», как заблудился в лесных окрестностях Зонихи, как уговаривал друзей ночевать в Кирово-Чепецке, не имея номера в гостинице. Он любил бродить по ночам, мог вздремнуть на скамейке в сквере, а поэт О. Любовиков рассказывал мне, как Алексей Иванович, засидевшись в Москве у писателя Павла Вячеславова, уговорил их отправиться в полночь в Загорск, где они и бродили до первой электрички, кутаясь от осеннего холода в пиджачки и все-таки любуясь стенами и куполами Троице-Сергиевской лавры.

Да, Мильчаков любил и русскую старину — недаром она пронизывает многие из его стихов. И любителю его поэзии, думается, запомнились наизусть, как и процитированная выше «Ненависть», такие его строчки «Из лирической тетради»:

И вот встает над синим Доном,
как в Игоревы времена,
огромным, кровью обагренным
щитом червленая луна.
Но знают гордые потомки,
что в рабстве не бывать Руси!
Пусть, как в поэме, облик тонкий
твой за шеломянем еси.
Нам слышен голос Ярославны
с путивльской городской стены.
Идут, родная, в бой с коварным
врагом отважные сыны.
И я, как все, с отвагой светлой
иду под крыльями знамен,
твоею нежностью согретый,
твоей любовью озарен.

Вот, чтобы увидеть незнакомые крепостные стены, незнакомые места, даже просто — незнакомые улицы, и отправляется снова и снова А. Мильчаков в поездки. Ведь и смерть скосила его не дома, не за письменным столом, хотя и сам он считал себя сугубо комнатным человеком, — а в пути, когда он ехал с одной читательской конференции на другую, скосила прямо в автобусе, в нескольких километрах от Малмыжа, где он только что читал свои стихи.

И ездить с ним было интересно, потому что он был мастер розыгрышей и мистификаций, любил сочинять разные занятные истории и эпиграммы. Сочинял он их на ходу и часто выдавал за чужие, впрочем не менее часто чужие выдавал за свои. И рассказывал их таким тоном и с такой (себе на уме) улыбкой, что разобраться в этом не было никакой возможности… Недаром он нередко вспоминал о несуществовавшей поэтессе Черубине де’Габриак и цитировал ее стихи.

Все эти эпиграммы и шутливые четверостишия были так крепко сколочены, что запоминались сразу же, на ходу, и мною, например, зачастую «брались на вооружение». Больше того, как-то возвратясь к своим повестям, я сделал удивительное открытие: почти все стихи, вложенные в уста героев,— мильчаковские! И стало горько от того, что я ни разу не удосужился сказать ему об этом при его жизни.

Человеком он был замкнутым и редко любил говорить о том, что находилось у него в работе; написанное, случалось, лежало у него годами, и до опубликования он не любил выносить его даже на суд друзей. Редко-редко Мильчаков делился своими замыслами.

И только однажды он заговорил со мной о замысле вот этого самого романа «Вятские парни»; может быть потому, что это была непривычная для него проза, к которой он шел всю жизнь и отважился на нее лишь перед самой смертью.

…Мы только что выступили перед читателями в Уржумском Доме культуры и, взволнованные, отправились за реку, туда, где в прежние времена проходила знаменитая Белорецкая ярмарка. Май подходил к концу, и вечер был светлый и ясный. Мы сидели на берегу причудливо петляющей Уржумки. Глядя на золотой купол собора, ковыряя прутиком песок, Алексей Иванович сказал неожиданно:

— Роман задумал писать.

— Наверное, о своей жизни?

— Не совсем. Будет называться — «Вятские — парни хватские»…

— …«Семеро одного не боятся»?

Он выбросил прутик в реку и, нервно закуривая, глядя, как его подхватила струя, произнес:

— Вот чтобы опровергнуть вторую половину поговорки. — Затянулся голубым дымом, проговорил: — Эх, какие были люди! Ведь мальчишки! Мальчишки! А как бросались в огонь гражданской войны! Какие творили чудеса!

— О брате?

(Брат Алексея Ивановича — Александр, будущий Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ, в 14 лет взял в руки винтовку, в 15 — работал в Вятском Совете рабочих и солдатских депутатов и восстанавливал Советскую власть в освобожденной от Колчака Пермской губернии, в 16 — вступил в большевистскую партию).

— О нашем поколении, — задумчиво ответил Мильчаков и объяснил возбужденно: — Главным героем будет вятский спортсмен Радостев.

— Я хорошо знал Георгия. Рос с его дочерьми.

— Его брат — Николай. Пионер организованного спорта в Вятке.

— Он как будто погиб?

— Умер от тифа… Прошел через гражданскую войну, был комиссаром на советско-польском фронте… Только подумать: комиссаром в мальчишеском возрасте? Какая биография! Вот у кого учиться молодому поколению!

Рассказывая о Николае Радостеве, Мильчаков весь прямо-таки светился.

Позже, когда я заглянул к нему домой, он взял со стола стопку листов и, как бы взвешивая на ладони их тяжесть, похвастался:

— Вот уже вырисовывается мой Ганцырев-Радостев, живет… Колька Черный, герой Луковицкой улицы. — И сразу же застеснялся, засунул рукопись под стопку книг, наклонился над толстым стеклом, прикрывающим столешницу. Показывая на стекло, сказал торопливо: — Вон какие ляльки достал. Могу предложить для обмена.

Там лежали яркие этикетки от бритвенных лезвий и вина, которые неожиданно, под старость, начал он собирать.

Он тут же замолчал, и я понял, что мысли его совсем не об этикетках, а о романе, о своей жене, карточка которой стоит на столе.

Женя Лубнина (как все мы ее любовно звали до самой ее смерти) смотрела с фотографии, улыбаясь, молодая и красивая, и я очередной раз подумал, как это точно — мертвые остаются молодыми. Всю жизнь она была первой ценительницей его стихов, первой помощницей, и вот сейчас, через годы, Алексей Иванович, работая над романом, безусловно беседует о нем в первую очередь с ней. Он был из однолюбов…

И всякий раз после этого, когда мы встречались, он скупо «отчитывался» о своей книге.

Зная, как он бесконечно шлифует стихи, как трудно с ними расстается, можно предположить, что рукопись романа еще долго бы не увидела света. Но смерть оборвала работу Мильчакова, и именно страница этой книги, а не стихов, — книги всех последних лет его жизни лежала на столе, когда мы узнали о его смерти. Страница — неоконченная, оборванная на фразе.

Товарищи Мильчакова прочитали рукопись, ознакомились с заголовками для нее, с блокнотами, в которых был расписан план книги. Мнение было единым — роман должен быть издан, и не только потому, что это будет лучшим памятником отличному поэту, но и потому, что в центре повествования книги — образ молодого коммуниста, мужественного и волевого солдата гражданской войны — человека, с которого надо брать пример нашему молодому поколению. Кроме того, роман «Вятские парни», встав в один ряд с книгами И. Франчески «Связная партии», В. Ситникова «Горячее сердце», Л. Дьяконова «Олень — золотые рога», А. Минчковского «Старик прячется в тень», — полнее воссоздает для нашего читателя картину жизни Вятки, начиная с 900‑х годов.

Писатель Лев Лубнин, ближе других знавший А. И. Мильчакова, очень вдумчиво и бережно сделал «доводку» рукописи, приложил свою руку там, где автор не успел этого сделать, уточнил и расшифровал многие места книги. И она засверкала своей целенаправленностью, динамикой и движением, своими звонкими красками. Может быть не безупречна геометрически композиция книги, может быть сам автор перетасовал бы по-иному некоторые эпизоды и сцены, может быть не соблюдены все правила повествовательной техники, но и в таком виде роман подкупает своей искренностью, влюбленностью в жизнь, молодостью чувств. И, конечно, любовью к своей Родине, которую защищал солдат двух войн, коммунист Алексей Мильчаков, поэт, написавший в неимоверно тяжелом сорок втором году светлые и оптимистические стихи:

На юг, на юг стремятся птицы!
Шурша опавшею листвой,
шагают с песней пехотинцы
по забубенной мостовой.
Быть может, вятская гармошка
сейчас на фронт их повела,
быть может, маленький Алешка
не хочет уходить с угла,
и упирается, и плачет.
А я кричу сквозь зябкий дым:
— Прощай и верь, курносый мальчик,
мы неизбежно победим!

Борис Порфирьев.