Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

• Название: Наполеон Бонапарт
• Автор: Альберт Манфред
• Издательство: Алашара
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Книга доктора исторических наук А. 3. Манфреда — это политическая биография французского буржуазного государственного деятеля и полководца Наполеона Бонапарта. Опираясь на обширный, во многом малоизвестный документальный материал, автор рассказывает об основных событиях и фактах того времени, об окружении Наполеона, о секретах его триумфов и причинах поражений.

Печатается по изданию: А. 3. Манфред. Наполеон Бонапарт. Четвертое издание. — Москва: издательство «Мысль», 1986 г.

---

Наполеон видел, чувствовал, как слабеет его армия, еще месяц назад казавшаяся несокрушимой. Она убывала в численности не только потому, что по мере удлинения коммуникаций и роста протяженности фронта приходилось повсеместно оставлять гарнизоны и дробить силы. Армия таяла потому, что многие иностранные солдаты и молодые французские новобранцы не выдерживали напряжения бесконечных переходов, потому, что, действуя во враждебной стране, занимая покинутые населением деревни и города, солдаты оставались необеспеченными питанием, они начинали сами грабить и мародерствовать и дисциплина в армии резко упала.

В русской печати появились сообщения о том, что во французской армии происходит падеж лошадей вследствие форсированных маршей и недостатка фуража. «Люди претерпевают таковой же недостаток в пище»[1122].

То не были выдумки пропаганды противника. Тибодо передавал, что в письме, полученном не по почте (то есть неподцензурном), датированном 14 августа 1812 года, сообщалось: «В армии умирают от голода и люди и лошади. Русские позаботились о том, чтобы после них ничего не осталось»[1123]. Не вступая в серьезные столкновения с противником, армия таяла: из четырехсот сорока тысяч солдат, перешедших Неман, до Витебска дошло лишь двести пятьдесят пять тысяч солдат[1124]. Наполеон отдавал себе отчет в том, что, чем дальше армия будет продвигаться в глубь страны, тем больше будут возрастать трудности и опасности. В Витебске Наполеон воскликнул сгоряча: «Мы не повторим безумия Карла XII!»; в 1812 году он ни на минуту не забывал об устрашающем примере несчастливого шведского короля. Что же делать? Ждать? Оставаться в бездействии? Но военный опыт подсказывал, что бездействие — это гибель. Значит, нужно идти вперед и стараться навязать русским сражение. И все же ему пришлось признаться самому себе, что в искусстве маневра русские оказались более умелыми, чем он, признанный мастер маневра. Багратион сумел переиграть победителя под Ауэрштедтом маршала Даву; под Витебском Барклай переиграл Наполеона — он ушел без потерь, оставив великого полководца перед той же дилеммой — куда идти?

Наполеон пробыл в Витебске более двух недель, его одолевали сомнения, он не знал, на что решиться. Он пришел даже на какое-то время к мысли о разжигании крестьянского мятежа. В письме Евгению Богарне 5 августа он спрашивал: «Дайте мне знать, какого рода декреты и прокламации нужны, чтобы возбудить в России мятеж крестьян и сплотить их»[1125]. Но позже он к этой мысли не возвращался: его как монарха страшили такие союзники. В послании к Сенату 20 декабря 1812 года Наполеон писал: «Я мог бы поднять большую часть населения, объявив освобождение рабов; многие деревни просили меня об этом, но я отказался от этой меры»[1126].

Толстой, рисуя в романе «Война и мир» сцены разгорающегося мятежа крестьян Богучарова, показывал, что почва для крестьянских движений была подготовлена. Наполеон не захотел воспользоваться этой возможностью. Наконец после колебаний он принял решение: продолжать движение вперед, навязать русским под Смоленском генеральное сражение. Когда он сообщил о своем решении маршалам и старшим военачальникам, они, в первый раз за все годы, рискнули возражать. Бертье, Дюрок, Коленкур и особо Дарю, главный интендант армии, — все стали доказывать императору гибельность дальнейшего движения в глубь необъятной страны.

Самым удивительным были возражения Дюрока. Старый товарищ Бонапарта, ныне герцог Фриульский, в политических и военных вопросах безгранично доверял Наполеону. Дюрок всем говорил: «Император понимает лучше нас». И если верный Дюрок стал возражать, то это лишь доказывало, сколь серьезным считал он положение французской армии. Впрочем, Наполеон и сам это хорошо понимал, но он не находил в создавшемся положении лучшего решения и отклонил возражения своих помощников[1127].

15 августа под Смоленском Наполеон надеялся, что ему удастся наконец навязать противнику генеральное сражение[1128]. Битва под Смоленском действительно произошла, но то корпуса Дохтурова и Раевского героически отражали натиск французской армии, прикрывая отход главных сил, отступавших далее на восток.

7 сентября (26 августа) произошло знаменитое Бородинское сражение. Эта историческая битва породила большую полемику, и споры, начатые еще сто пятьдесят лет назад ее главными участниками, не затихали на протяжении последующих полутора веков[1129]. Здесь нет возможности ни вдаваться в эти споры, ни излагать даже важнейшие события этого навсегда памятного дня. Следует лишь напомнить для понимания последующего, что это генеральное сражение, к которому так стремился с первого дня войны Наполеон, не дало ожидаемых результатов. Солнце, поднявшееся над Бородинским полем, не стало «солнцем Аустерлица», как приветствовал его Наполеон в ранний утренний час 7 сентября, — оно не принесло ему победы.

Бородино, или bataille de Moskova («битва под Москова»), как называют ее французы, было самой кровопролитной и самой ожесточенной из всех известных до того времени битв. О степени ее ожесточенности можно судить не только по огромным потерям с обеих сторон и по отсутствию пленных, но и по числу погибших в сражении генералов. Под Бородином погиб Багратион — один из лучших генералов суворовской школы, генералы Кутай-сов, Тучков 1-й, Тучков 4-й. Многие генералы были ранены. Французы потеряли боевых генералов Бренена, Дама, Коленкура (брат герцога Виченцского), Компера, де Ле-пела, Мариона, Ламбера, Юара де Сент-Обена, Тарро и других.

Бородино иногда сравнивали с битвой при Прейсиш-Эйлау. Черты внешнего сходства были лишь в том, что, как и при Эйлау, по окончании Бородинского сражения каждая из сторон считала себя победительницей. Но на этом, пожалуй, внешнее сходство между двумя сражениями кончалось. Различие было не только в том, что руководство русской армией на Бородинском поле было в руках крупнейшего после Суворова русского полководца — мудрого и многоопытного М. И. Кутузова, а под Эйлау армией командовал несопоставимый с ним Беннигсен, различие было и не в масштабах битвы и тех последствиях, которые они имели для последующего хода событий. Различие было прежде всего в историческом значении этих сражений.

Эйлау в конечном счете осталось эпизодическим крупным сражением, не давшим Наполеону победы и не изменившим даже хода кампании 1807 года; оно не оказало влияния на последующую судьбу наполеоновской империи. Бородино было переломным сражением, битвой великого исторического значения. 7 сентября на берегах реки Колочи переламывалась судьба Наполеона, судьба его империи, судьба народов Европы.

Можно и даже должно не соглашаться с философией истории Л. Н. Толстого, но нельзя отказать великому романисту в изумляющем глубиной понимания раскрытии истинного значения Бородинского сражения.

«Наполеон испытывал, — писал Л. Н. Толстой, — тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что, чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает». И дальше: «Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, — а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным»[1130].

То была победа нравственная, но еще оставалась нерешенной задача достижения материальной победы над вторгшейся в Россию армией. Бородино не дало решающего перевеса ни одной из сторон и потому в сложившейся обстановке не могло предотвратить оставление Москвы русской армией. Следует согласиться с П. А. Жилиным в том, что для полного перелома в войне «необходимо было качественное изменение самого характера боевых действий, необходим был переход армии от обороны к наступлению»[1131].

14 сентября французские армии вступили в Москву. За несколько дней до того жители древней столицы не допускали даже подобной возможности. Уже после Бородина в «Московских ведомостях» появилось такое объявление: «В пятницу, 30 августа (то есть 11 сентября. — А. М.), императорскими российскими актерами представлена будет «Наталья, боярская дочь», драма в 4 действиях, сочинение г. Глинки… После спектакля на оном же театре дан будет маскерад»[1132].

Был ли «дан маскерад»? Это осталось неизвестным. Близился «последний день Москвы», как назвал его Лев Толстой. «Московские ведомости» перестали выходить.

Французы в Москве… Те смешанные чувства смятения, тревоги, ужаса и решимости, овладевшие жителями старой столицы, покидаемой войсками, которые с такой жизненной силой были воспроизведены в заключительной части третьего тома романа «Война и мир», — эти чувства разделяла вся Россия. Царь Александр пытался возложить вину на Кутузова. В письме к Бернадоту, союзнику России, Александр писал: «Случилось то, чего я боялся. Князь Кутузов не сумел воспользоваться прекрасною победою 26 августа. Неприятель, потерпевший страшные потери, в шесть часов после обеда прекратил огонь и отступил за несколько верст, оставляя нам поле битвы. У Кутузова не достало смелости напасть на него в свою очередь… Эта непростительная ошибка повлекла за собою потерю Москвы…»[1133].