Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

• Название: Наполеон Бонапарт
• Автор: Альберт Манфред
• Издательство: Алашара
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Книга доктора исторических наук А. 3. Манфреда — это политическая биография французского буржуазного государственного деятеля и полководца Наполеона Бонапарта. Опираясь на обширный, во многом малоизвестный документальный материал, автор рассказывает об основных событиях и фактах того времени, об окружении Наполеона, о секретах его триумфов и причинах поражений.

Печатается по изданию: А. 3. Манфред. Наполеон Бонапарт. Четвертое издание. — Москва: издательство «Мысль», 1986 г.

---

Итак, по сведениям шведского посла, недовольство тильзитской политикой Александра I осенью 1807 года зашло так далеко, что в кругах придворной знати шепотком заговорили об устранении монарха, о возможности восшествия на трон новой императрицы — Екатерины III.

Насколько обоснованны были эти сообщения шведского посла? На какие факты он опирался? Что давало ему повод для столь ответственных утверждений в донесении — не министру, а самому королю?

Вопрос этот нельзя считать до конца выясненным. Как уже говорилось, не обнаружены русские документы, подтверждающие эту версию; столь опасные бумаги (если они действительно были) обычно не сохраняются. Конечно, к не подтвержденным прямыми доказательствами сообщениям надо относиться настороженно. Вопрос требует дальнейшего самостоятельного исследования.

Но вместе с тем следует признать, что Стединг не Уитворт; он был вне закулисной борьбы, да и отношения между Россией и Швецией тогда, осенью 1807 года, еще не определились. К тому же за долгие годы пребывания в Петербурге он так укрепил свои связи с русским обществом, что по окончании русско-шведской войны вновь вернулся послом в Петербург: лучшего посла шведский двор найти не мог. Его свидетельства, повторим еще раз, не могут быть игнорируемы.

Тогда же, осенью 1807 года, маршал Сульт, находившийся в то время в Варшаве, переслал со своим адъютантом Сен-Шаманом, специально направленным в Петербург, перехваченное французскими властями письмо. Власти усмотрели в нем закамуфлированное свидетельство подготавливаемого покушения на жизнь царя. Письмо, адресованное неизвестным корреспондентом в Россию, при всей умышленной затемненности и загадочности выражений все же не оставляло сомнений в злонамеренности планов. «Разве среди вас больше нет ни П…, ни Пл…, ни К…, ни Б…, ни В…?»[914]— спрашивал автор письма.

Расшифровать многоточия не составляло труда. За начальными буквами сокращенных слов легко угадывались фамилии главных участников убийства Павла I: Палена, Платона Зубова, Никиты Панина, Беннигсена.

Конечно, к самому этому документу надо отнестись критически и его значение не следует переоценивать, но, как косвенное подтверждение каких-то враждебных Александру намерений, он должен быть принят во внимание.

Идеи насильственного устранения царя, повторения в какой-то форме трагедии в Михайловском замке распространялись осенью 1807 года в Европе. Неожиданно многие об этом заговорили. Наполеон в письме к Савари от 16 сентября писал: «Надо быть крайне настороже в связи со всякими дурными слухами. Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит…»[915].

Одновременно Савари конфиденциально сообщал Нарышкиной (а через нее и императору Александру), что, по сведениям, которыми он располагает, на императора готовится покушение, и рекомендовал произвести «чистку» в министерствах и убрать недовольных. Савари в подобных делах был человеком искушенным и опытным; не случайно Наполеон поручал ему самые тонкие задания: дело герцога Энгиенского, руководство контрполицией, контролировавшей полицию Фуше, и т. д. По той же профессиональной опытности Савари был немногословен и не сообщал подробностей. Но к его сообщениям надо прислушиваться.

Следует признать, что в самом возникновении подобных слухов не было ничего невероятного. Нельзя забывать: прошло лишь шесть лет с тех пор, как убийство Павла I, казалось бы, в неприступном, защищенном со всех сторон Михайловском замке доказало, что для заговорщиков нет преград. И разве вся история дома Романовых не свидетельствовала о том же?

Царь Александр не мог забыть ни страшной ночи 11 марта 1801 года, ни утра 12-го, когда он взошел на престол, переступив через труп своего отца и спрятав в руках лицо, чтобы не видеть окружавших его отцеубийц, почтительно склонявшихся перед новым монархом.

Александр не мог не помнить, что его бабка, прославленная императрица Екатерина II, также начала свое царствование с ночного убийства в Ропше супруга и законного государя Петра III и похищения трона. Он знал, что и прабабушка, императрица Елизавета Петровна, взошла на трон, переступив через труп законного монарха. Он помнил всю залитую кровью историю своей родословной…

Ему было чего опасаться…

Но не только император Александр знал о прошлом династии Романовых. О нем знали и подданные царя, его современники. Пушкин в сохранившихся отрывках его «Записок» писал: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою»[916]. Это замечательное по своей сжатости и выразительности обобщение исторического опыта монархии Романовых датируют 1822 годом[917]. Но разве — наверно, не в столь отчетливой форме — эти мысли не приходили на ум склонным к действию людям предшествующего поколения?

Сведения, сообщаемые шведским посланником, заслуживали внимания еще и потому, что в них названо совершенно определенное лицо, призванное заместить Александра на троне. И здесь неожиданно речь шла не о младшем брате царя — Константине, чего было бы естественно ожидать. Царский трон должна была занять снова женщина — сестра Александра — великая княгиня Екатерина Павловна. На русском престоле Александра I, если верить сообщениям шведского посланника, должна была заменить Екатерина III. Именно эта существенная деталь, упоминаемая Стедингом, и придает его сведениям правдоподобность, заставляет думать, что не было дыма без огня.

Любимая внучка Екатерины II, избалованная, начитанная, умная, талантливая художница, умелая рассказчица, превосходно владевшая не только французской, но и русской речью, что было в ту пору редкостью, Екатерина Павловна была одной из самых примечательных женщин своего времени. Если верить портрету Тишбейна, то была привлекательная, нежная, в чем-то очень напоминавшая брата — вероятно, обманчивой мягкостью черт — юная дама с задумчиво-капризным выражением лица, кокетливо одетая и все же чем-то неуловимо значительная.

Как и ее старший брат, она в совершенстве владела искусством скрывать свои подлинные мысли и чувства под обвораживающей, доверчивой улыбкой; она мгновенно схватывала, как с кем нужно говорить, и долго слыла общей любимицей. Но постепенно ей расхотелось нравиться всем; она нашла свое истинное призвание: в императорской семье она прослыла верной защитницей принципов консерватизма и великодержавия, поборницей твердой власти и старины. Ее ведущей, главной идеей стала мысль, что самодержавная сильная Россия должна первенствовать в Европе. Как-то неприметно, без видимых усилий она стала признанной главой всей старорусской, стародворянской партии.

Позже, после того как Екатерина Павловна в 1809 году вышла замуж за принца Георга Ольденбургского, назначенного тверским, новгородским и ярославским генерал-губернатором и главнокомандующим путей сообщения, и переехала в Тверь, она сумела создать своего рода политический центр этой партии. Великолепный дворец Екатерины Павловны в Твери с трехэтажным центральным корпусом (что в ту пору было редким), с огромными, сиявшими зеркальным блеском полукруглыми окнами, тяжелыми массивными дверьми явно претендовал на соперничество с Трианом или Фонтебло. Несмотря на отдаленность от обеих столиц, тверской салон Екатерины Павловны не пустовал. Здесь можно было встретить немало именитых людей, и в их числе главных лидеров консервативной партии — Ростопчина, Карамзина, И. И. Дмитриева. Сам император Александр, не страшась дальности пути, часто наведывался к своей сестре.

Отношения брата и сестры не вполне ясны. Их переписка[918] оставляет впечатление какой-то преувеличенности чувств; уж слишком много взаимных клятвенных уверений в любви и поцелуев. При всем том остается бесспорным, что царь весьма считался с мнением сестры во всех вопросах, в том числе и политических. Екатерина Павловна с присущей ей гибкостью и сообразительностью быстро нашла чувствительные точки, затрагивающие личные интересы брата: она исключила из переписки и бесед все, что касалось императрицы Елизаветы Алексеевны — официальной супруги Александра; ее как бы вовсе не существовало. В то же время она установила самые дружеские отношения с М. А. Нарышкиной — морганатической возлюбленной царя — и постоянно возвращалась к этой приятной Александру теме. Она легко находила с ним общий язык и в делах, касающихся их взаимоотношений с матерью; они оба не ладили с ней. Словом, во всем затрагивающем брата лично Екатерина Павловна охотно шла ему навстречу.

Но там, где начиналась сфера политики, она обособлялась от августейшего брата и вела свою собственную линию. Мнения брата и сестры по политическим вопросам существенно расходились: и в отношении Тильзита, и в оценке Наполеона и союза с Францией, и в вопросах австрийской политики, и в особенности в оценке внутриполитических проблем; ее отношение к проектам реформ, ко всем новшествам и к их вдохновителю М. М. Сперанскому было резко отрицательным[919].