Юрий Иванов-Милюхин - Чеченская рапсодия

• Название: Чеченская рапсодия
• Автор: Юрий Иванов-Милюхин
• Издательство: Крылов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9717-0413-3

На Кавказской оборонительной линии стоят казачьи сотни. Вместе с регулярными войсками терцы не только охраняют свои станицы и поселения русских крестьян, но и совершают походы в глубь территории горцев, для защиты местного населения от кровожадных мюридов Шамиля. Все трое сыновей Даргана Дарганова, атамана Стодеревского юрта, принимают участие в битвах. Из Парижа на поиски драгоценностей, принадлежащих народу Франции, отправляется кавалер Буало де Ростиньяк. Путь Буало лежит в Россию, на Кавказ — именно туда ведут следы завладевшего сокровищами терского казака Даргана и его жены-парижанки. Но причудливые русские обычаи и суровые чеченские нравы ставят множество опасных ловушек на пути отважного шевалье.

---

Злорадно засмеявшись, он сунул пистолет обратно за пояс и закричал в чуткое ухо коня:

— Скачи, Машук, быстрее, нам надо одолеть еще чинаровую рощу и успеть устроить за ней засаду, — Петр провел рукавом кителя по лицу, размазывая обильный пот, перемешанный с кровью, потом добавил. — Мы еще посмотрим, чей пружок лучше — чеченский или казацкий.

Заросли камыша, по которым неслась погоня, отделял от островка деревьев, росших перед самой станицей, небольшой лужок с озерком посередине. Всадники проскочили его в несколько минут, и снова по их лицам и плечам застегали ветки деревьев. Разбойники не отставали, наверное, они решили во чтобы то ни стало догнать студента и убить его. Может быть, они опасались, что тот расскажет об их тайном лежбище, а может, кто-то признал в Петре сына полковника Дарганова, атамана Стодеревского казачьего юрта и кровника многих правобережных чеченцев. Сейчас Петр благодарил судьбу за то, что конь под ним оказался свежий, он не впрягал его в двуколку от самой Пятигорской. Кабардинец лишь екал селезенкой, да сфыркивал с губ пушистые клочья пены. Они пролетали мимо казака, не успевая уцепиться за одежду. На краю дороги показался огромный дуб с неохватной кроной, он рос почти на самой середине рощи. И как только столетнее дерево осталось позади, в стороне прогремел одиночный выстрел. Петр машинально пригнулся и тут же выпрямился, он понял, что стреляли на казачьем кордоне, разместившемся на берегу Терека. Может быть, наблюдатель на вышке увидел погоню, когда она пересекала лужок, и предупреждал русский пост об опасности, а может, какой малолетка подстрелил дичь на ужин. В ответ сзади раздались два ружейных хлопка, но пули даже не вжикнули рядом, они ушли гулять в лесные дебри.

Снова впереди показалось белое пятно выхода из зеленого плена, и словно почуяв жилье, кабардинец громко завизжал и прибавил ходу. Петр не заметил того момента, когда конь вынес его на просторный луг, он опомнился лишь тогда, когда увидел скакавший ему наперерез казачий разъезд, состоящий из десятка с лишним верховых. Беглец понял, что находившийся в секрете наблюдатель выстрелом из ружья предупреждал именно их, Он закричал что-то хриплое и несуразное, пытаясь справиться со споткнувшимся дыханием. Передние казаки выставили пики вперед и понеслись прямо на него, они не узнали своего ученого студента.

— Станичники, там разбойники, — хрипел Петр, указывая на рощу позади себя. — Братья казаки, их ведет главарь абреков Муса!.. — но из груди у него по-прежнему рвался лишь сплошной кашель.

И только когда пути беглеца и разъезда пересеклись и все разом осадили коней саженей за пять друг от друга, кто-то из терцев с удивлением воскликнул:

— Тю, так это же наш Петрашка Дарганов! Весь в кровище и грязный, будто хряков кастрировал!!

Студент машинально провел рукавом кителя по носу и подумал о том, что стрельба абреков не прошла даром. Наверное, когда пули попадали в деревянную обшивку коляски, щепки отскакивали, впивались ему в лоб и в скулы, а пыль притрусила раны. Из группы всадников выдвинулись двое бородатых казаков с золотыми погонами на черкесках. Один из них, в возрасте и с глубокими морщинами вдоль щек, поморгал светлыми глазами, второй никак не мог избавиться от недоверчивого выражения на лице.

— Петрашка, чи ты, чи не? — наконец, решился спросить тот, кто был помоложе.

— Я, братка Панкрат, — с усилием продавил голос Петр и живо развернулся назад. — Там абреки, они гонятся за мной. Давайте команду к бою.

— Петрашка, сынок… — негромко пробормотал казак с полковничьими погонами, трогая коня навстречу студенту.

— Батяка, сейчас не время гутарить. Никуда студент от нас теперь не денется, — досадливо одернул отца Панкрат. — Чуешь, топот приближается? Пора встречать дорогих гостей.

Станичный атаман огладил лицо рукой с надетой на нее петлей нагайки и на глазах стал превращаться в каменное изваяние.

Указав сыну на место позади отряда, он спокойным голосом сказал:

— Слушай мою команду. Надо заманить абреков. Возьмем их в наш вентирь.

Всадники моментально разделились на две группы и поскакали к копнам сена, торчащим по обеим сторонам дороги, забирая ближе к станичной окраине и делая явный расчет на подмогу русского поста. А трое казаков пошли наметом навстречу разбойникам. Доехав до первых от рощи стогов, они как в землю провалились. Через пару минут на лугу никого не было видно, будто только что не мчался по нему галопом казачий разъезд.

За надежным укрытием Петр подобрался поближе к отцу и брату.

— Абреков не меньше двух десятков, они подстерегали меня за Червленной — с трудом ворочая языком, постарался он получше обрисовать картину погони.

— А ты не мог в той станице заночевать? — пробурчал отец.

Старый воин не показывал вида, что здорово встревожился за сына, но чувствовалось, что его волнение еще не улеглось.

— Домой страсть как хотелось. Думал, вечер уже поздний, засады никто устраивать не станет, — оправдывался Петр. — Среди них был и наш кровник Муса.

— О как! — вскинул брови Панкрат. — Недаром слух о разбойнике уже с месяц по станицам гуляет.

— На ловца и зверь бежит, — нахмурился и атаман. — А ты его узнал, сынок?

— Он и есть! И на коне сидит боком, будто какая половинка от целого человека.

— Он и родился половинкой. Зверем в человеческом обличье.

Казачий полковник не успел договорить, Панкрат резко вскинул ладонь, призывая к вниманию, тут же опустил ее и взвел курок ружья. Отец с братом последовали его примеру. Казаки увидели, как из рощи вырвалась банда головорезов, одетых в черкески и бешметы и подпоясанных тонкими ремнями с кинжалами на них. Из-под отворотов верхней одежды виднелись красные и зеленые рубахи, заправленные в синие штаны, на ногах сжимались в гармошку покрытые пылью ноговицы. Впереди стелились над землей два чеченца с приготовленными для стрельбы ружьями. Они словно срослись со своими скакунами, всем видом показывая, что теперь беглецу от них не уйти. И если бы не встретившийся на пути казачий разъезд, взявший Петра под защиту, так оно и было бы на самом деле, потому что луг раскинулся версты на две, до самых окраинных куреней, укрыться на нем от пуль было невозможно. Вслед за первыми джигитами летели остальные разбойники, ветер разметал полы их одежды, делая абреков похожими на хищных стервятников, желающих напиться свежей крови.

Панкрат снова подал рукой сигнал. Казаки, прятавшиеся за стожками, расположились так, что видели друг друга, в то время как с дороги их невозможно было заметить. Каждый взял на прицел свою жертву, они не выказывали никакого волнения, несмотря на то, что абреков было больше числом. Скоро из чащи вырвался последний верховой, и вся банда оказалась на лугу. Горцы подскакали настолько близко, что можно было рассмотреть их узкие лица, прожаренные солнцем, с жесткими морщинами по щекам и в углах ртов. В середине старался удержать равновесие в высоком турецком седле кособокий абрек в черной черкеске, под которой была надета красная рубашка с глухим воротом. На голове у него светилась серебром каракулевая папаха, на поясе покачивался кинжал гурдинской работы в серебряных ножнах, сбоку болтался персидский клинок, рукоятка и ножны которого сверкали драгоценными камнями. За поясом у чеченца отблескивали накладными серебряными пластинами ручки двух пистолетов явно иностранной работы.

Разбойники, не увидев нигде беглеца, стали сбиваться в тугой круг, на их лицах проступила растерянность, смешанная с бешенством.

Дальше медлить с расплатой было нельзя, но Панкрат, принявший бразды правления на себя, чего-то ждал. чего-то ждал.

— Это Муса, — тихо сказал он, и глаза сотника засветились от злой радости. — Слава Богу, довелось свидеться еще разок, — перевел дыхание атаман, он, взял кровника на прицел негромко добавил: — Не упустить бы бешеного бирюка. Надо с ним расквитаться раз и навсегда. Уже два раза изловчался удрать.

— Теперь не ускачет, — заверил отца сотник и добавил: — Жаль, что сынку его срок не пришел. Ему еще долго подрастать.

— А мне куда целить? — водя стволом по фигурам разбойников, забеспокоился Петр. — Я тоже хотел бы посчитаться с Мусой.

Атаман с сотником переглянулись, поняли друг друга без слов и снова настроились искать свои жертвы в продолжавшей закручиваться банде.

— Ты с ним как раз и посчитаешься, — наконец произнес отец. — За всю семью, одним махом.

Панкрат приставил ладонь к губам и крикнул луговым коростелем. В тот же момент из-за стога, что был сметан недалеко от рощи, вылетел на кауром жеребце худощавый казак, он поднял скакуна на дыбы прямо напротив банды, полоснул его нагайкой по крутым бокам и сорвался в бешеный намет по дороге в станицу. Чеченцы разразились гортанным клекотом, в следующее мгновение вся банда устремилась за терцем, готовая порвать его на куски. А казак словно насмехался над ними, он кидался то в одну сторону, то в другую, приподнимал над седлом зад и хлопал по нему ладонью, чем добавлял ярости разбойникам. Раздались первые выстрелы, они пронеслись над лугом как гром среди ясного неба. Крики бандитов усилились, теперь ими владело лишь неуправляемое бешенство, они хотели только одного — догнать наглеца и втоптать его копытами коней в дорожную пыль. Но не зря сотник выставил в качестве приманки матерого терца, который обкручивался вокруг лошадиного крупа словно шерстяная нитка вокруг веретена. Лихой наездник то припадал к гриве, то вдруг свисал всем телом до земли, едва не цепляясь пальцами за траву, а то вдруг скатывался под брюхо коня и уже оттуда показывал абрекам кукиш, что считалось на Кавказе личным оскорблением.