Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2002

• Название: Новый мир. № 12, 2002
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Я глубоко люблю Акунина за то, что он громко и членораздельно произнес: человек — не — пластилин! Не надо безответственно уговаривать Другого на языке, которого Другой не понимает. А надо тупо и методично делать свое дело.

Вот именно, Акунина — на книжную полку. Третий фильм на кассете: по роману Роберта Харриса, по сценарию Тома Стоппарда поставил режиссер Майкл Эптид. Фильм британского производства, номинировался на «Оскара», может быть, что-то получил. Исключительно качественно прописано, еще лучше сыграно: все же именно английская актерская школа лучшая в мире. Блестяще воссозданы 40-е годы прошлого столетия: достаточно сказать, что исполнитель главной роли в отдельных ракурсах поразительно напоминает Гари Купера, знаменитого киноактера 30 — 40-х, олицетворявшего эпоху, ставшего визуальным символом. Вот на каком высоком профессиональном уровне делают свое кино англичане!

Однако меня будет интересовать только центральная коллизия фильма «Энигма», которая вполне недвусмысленно напоминает о наступлении нового столетия, новой эпохи и пророчит какие-то радикальные, какие-то жестокие перемены: кинематограф, фиксирующий на пленке подсознание социума, объявляет тревогу первым.

Вторая мировая война, недалеко от Лондона, Британский центр по дешифровке секретных кодов нацистской Германии. Чтобы открыть немецкие коды, англичане решают пожертвовать огромным океанским конвоем, доставляющим военный груз из Америки в Европу. Немецкие подлодки, словно акулы стерегущие корабли союзников, передают друг другу координаты будущей жертвы. Англичане пеленгуют немецкие сигналы, но не спешат предупредить своих, потому что для успешной дешифровки нужно проанализировать как можно больше радиоинформации. Иначе говоря, в благородных глобальных целях совершают необходимое жертвоприношение. При этом оправдываются так: «наш союзник Сталин пожертвовал пять миллионов», «они, моряки, на своей войне, а мы, аналитики, — на своей».

Главный герой и его подружка пытаются выяснить, почему из внутреннего обращения аналитиков изъято энное количество немецких сообщений. Выясняется: это была информация, предназначенная противнику, где поименно назывались четыре тысячи польских офицеров, расстрелянных и захороненных под Катынью. Британский премьер-министр лично дал распоряжение изъять сведения, дискредитирующие советского союзника. «Что эти поляки в сравнении со страшными потерями нашего конвоя!» — успокаивает один британец другого.

Вот что существенно: приходит конец риторике и практике гуманизма. Уже не за горами те времена, когда о правах и свободах отдельно взятого человека не захотят вспоминать даже американские либералы. Судя по всему, грядет эпоха геополитических деформаций и великого переселения народов (а местами — и уничтожения). Глобальные задачи требуют широких и решительных жестов, жертвоприношения какого масштаба человечество XXI века согласится принять за цивилизованную норму? Все же людей слишком много, и под землей, и даже на земле.

Ежели сузить, картина наследует традиции британского «шпионского фильма», в 30-е годы единолично созданной сэром Альфредом Хичкоком. Он и она еще не влюблены, скорее недовольны друг другом, но незаслуженное подозрение со стороны сил правопорядка вынуждает их совместно скрываться, а потом и жениться. Конечно, никакого сравнения с 30-ми, с Хичкоком, но дело даже не в индивидуальном гении толстяка: мне уже случилось говорить, что почти все свои художественные задачи кино успешно решило, выдохлось, поскучнело и вот-вот отбросит копыта.

Однако это вовсе не означает, что я не стану защищать его классических представителей от необоснованных дилетантских наездов. Положим, в любимом мною новомирском разделе «Периодика» (№ 8) встретил вопиющую реплику недавно умершего писателя Фридриха Горенштейна: «Вообще немецкое кино традиционно плохое. Фасбиндер ужасен… Но поскольку в Германии, как и в любой небольшой стране, наблюдается дефицит с гениями, то они его объявили гением». Немножко коньяку, успокойся.

Во-первых, как ни крути, Германия — большая-пребольшая. Во-вторых, дефицит с гениями — в «совке» и «постсовке», а в Германии все нормально, достойно. Наконец, в-третьих. Немецкое кино 20-х годов — безусловно лучшее в мире на тот период, лучше даже героического советского! Половина Голливуда его золотого периода, 30 — 40-х, — выходцы из Германии!!! О какой такой традиции толкует шибко осведомленный Горенштейн?

Наконец, Фасбиндер. Самое смешное, что гением его объявили за пределами Германии, а у себя в стране он долгое время считался бессмысленным маргиналом. Но главное, главное — всегда ищите корпоративную корысть и уязвленное тщеславие. Грамотные, они процентов на сто двадцать состоят из этих сомнительных субстанций. Внимание: сказать, почему унылый, многословный писатель Горенштейн сводит счеты с гениальным, хотя тоже невеселым режиссером Фасбиндером? В своей картине «Третье поколение» (1979) Фасбиндер справедливо приложил фальшивый советский «Солярис», сценарий которого Тарковский писал вместе с Горенштейном. Писатели, они все обидчивые. Даже смешно.

А еще Горенштейн последними словами ругал «Астенический синдром» Киры Муратовой. Типа разбирается. Господи, что эти писатели себе позволяют! Господи, прости мне вспышку благородного гнева. Я ли не присягал кротости и любви?

Врете, только одной любви не изменил ни в этом обзоре, ни в пяти предыдущих. Любовь — это всегда революция, алогизм, необусловленность, просто так. Любовь — полная противоположность детерминированному письму. У влюбленного человека предательски горят глаза, а мысли скачут с предмета на предмет. Вот именно, самого главного про мою тульскую экспедицию я не рассказал: не тот жанр. На самом деле все это время, весь этот производственный цикл, весь этот текст — я думал совсем про другое (-ую).

У влюбленного человека в рукаве всегда припасена пара-тройка козырей. На всякого Кончаловского отыщется свой Михалков, на всякого Тарковского — свой Фасбиндер, на заунывного Горенштейна — роскошный Акунин. И конечно, грубой «Убогой силе» возразит повседневная «The Job», просто «Работа», честная, без дураков. Главное — делать свое дело, терпеливо, обстоятельно, невзирая на интеллигентские истерики. Чистить запущенные конюшни, демонтируя постсоветский маразм. Пускай недоброжелатели прицельно палят с обеих рук.

Как научил все тот же Акунин, пули повыковыриваем после.

CD-обозрение Михаила Бутова

ЕЩЕ ОДНА ЧАШКА КОФЕ…

Robert Plant, «Dreamland», Mercury/Universal, 2002

Круче Роберта Планта из «Led Zeppelin» не пел никто.

Вообще-то рок-н-ролльное пение сродни актерской песне. Физиологические свойства горла и диафрагмы тут большого значения не имеют. Можно петь мальчуковым ломающимся тенорком или сиплым басом с диапазоном в пол-октавы, можно хрипеть, рычать, шептать, реветь. Потому что пение здесь выполняет прикладные функции: транслирует слова, транслирует энергию, создает нужную эмоциональную ауру, обозначает артиста как персонажа брутального или, напротив, искреннего и нежного, с претензией на интеллект, или демонстративно отказывающегося от всякой мыслительной деятельности; наконец, просто выделяет певца как главное действующее лицо, вещателя, фронтмена. Все это не так уж легко и само собой получается не всегда, но требует профессионализма, школы, умений. На Западе, где откровенную туфту слушателю не втюхать, многие певцы на раннем этапе карьеры берут уроки, довольно серьезно учатся. И все равно в истории рок-музыки было лишь несколько человек, чей голос, за вычетом перечисленных полезных задач, сохранял еще и собственное, темное, как правило, качество, уже несводимое к выразительной какой-нибудь хрипотце, или уникальной технике, или суггестивному интонированию — тут уже все сразу пребывало в мифологической, первобытной слитности и нераздельности. Высокий, упругий, собранный в узкий луч голос молодого Планта, выделывающий невероятные вещи и словно взвешивающий на караты каждое свое движение, способен и сегодня погрузить в состояние завороженности — я слышу в нем трансцендентное отчаяние.

Рок-певец, однако, — не Паваротти. Если он будет вести размеренную жизнь, спать по часам, избегать стрессов и придерживаться правильной диеты — какой из него, к черту, рок-певец. Голос у Планта начал садиться уже в последние годы существования «Led Zeppelin». И последующие двадцать пять лет жизни певца выглядят как сплошная попытка научиться жить с этой потерей.

Стареть всем страшно — знаменитым, незнаменитым. Художникам или там литераторам — еще туда-сюда. Остается надежда, что годам к восьмидесяти наконец помудреешь, соберешься и сочинишь своего «Хаджи-Мурата». А вот рок-н-ролл, как ни крути, совсем не старческое занятие — и на что надеяться стареющей рок-звезде? Не живому национальному классику вроде Боба Дилана, по текстам которого аспиранты-филологи защищают диссертации; и не рок-интеллектуалу, знающему слово «фрактал», — такой возьмет изобретениями и концепциями и плавно переползет в разряд полуфилармонических авангардистов, а там возраст безразличен. Нет, простому, пусть и гениальному, нутряному рокеру, который очень хорошо знает, как вырастает настоящий рок из молодого куража, молодой злости и силы, а в нем год от года, день ото дня все это испаряется, убывает, гаснет. А ум или опыт, которые в лучшем случае приходят на смену, нужны этой музыке в последнюю очередь. То есть гениальному-то, как Плант, еще как раз и хуже других. Можно отмахнуться от соревнования с молодыми, поняв, что рядиться за первые места имеет смысл только в своем поколении, — а там, при всей его, поколения, мощи, мало кто был способен к Планту даже приблизиться. Но как отделаться от сравнения с самим собою, от сознания, что нынешнее твое существование есть род небытия в тени собственного прошлого, поскольку уже никогда и ни при каких обстоятельствах ты не будешь значить того, что значил когда-то. Ну да, оставил свое послание, след, вписан в историю — и не дуриком; но ведь и не исчез вовремя, не превратился в легенду, как Моррисон, Хендрикс или Дженис Джоплин, а все еще коптишь небо тридцать лет спустя, бодришься, даже выпускаешь пластинки, в то время как про эпоху, когда ты действительно чем-то являлся и был к месту, уже снимают фильмы, словно про наполеоновские войны или юрский период. В пятьдесят лет рок-н-ролльщики бывают внешне очень успешны, импозантны, приобретают некий особый шик, эдакую патину. Но и путь к успеху у рок-папиков один-единственный — выжимать последние капли из собственной давно канувшей молодости и запыленной давней славы, постепенно превращаясь в пародию на себя самих. Вот и разъезжают по миру вполне карикатурные «легенды рока». Пристойный вариант — «Роллинг Стоунз». Непристойные… Ну, таких много периодически налетает на многострадальную землю русскую. Иногда мне кажется, что в свободное время эти люди просто лежат в гробу. А в нужный момент подключаются к шлангу с искусственной жизнью — и едут выступать в Россию. Немудрено, что попытки как-нибудь измениться и усилия по переплавке трупа в меч здесь не в чести — велик риск потерять последнее.