Ю. Щербачев - Поездка в Египет

• Название: Поездка в Египет
• Автор: Ю. Щербачев
• Издательство: Университетская типография (М. Катков) на Страстном бульваре
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1883

Поездка эта относится собственно к 1876 году. Однако, за истекшие семь лет на берегах Нила и Суэцкого канала ничто не изменилось из того, что здесь описано: предлагаемые наброски ни политических, ни экономических вопросов не затрагивают а касаются исключительно путевых впечатлений туриста, осмотревшего то, что осматривалось, осматривается и во веки будет осматриваться в Египте.

Наброски эти разновременно появились на страницах Русского Вестника. В настоящей книжке некоторые утомительные подробности — по большей части археологические — перенесены из текста в примечания.

---

Вечером кают-компания Саидие наполнилась выходцами с других пароходов и с дагабий: но случаю воскресения, Reverend gentleman снова говорил проповедь, хорошо обдуманную и гладко выраженную, но приближавшуюся более к магистерской диссертации, чем к христианскому слову. Белокурый наш пастор поучал, что общение между людьми уподобляет их друг другу в умственном, нравственном и даже физическом отношении. Его сменил американский миссионер, пробывший много лет в Сиуте и служащий отчасти живым подтверждением приведенного тезиса: загорелый, испитой, с беспокойным взглядом черных глаз, он очень напоминал переряженного Араба. Речь его — не проповедь и не диссертация — была беглым отчетом собственной миссионерской деятельности и вообще того состояния, в каком находится протестантская церковь в Египте. Говорил он о местных американских школах, из коих ватагами убегают ученики, о протестантском храме Близ Луксора, построенном шесть лет тому назад, и в котором до сих пор служение не разрешено, о дикой нетерпимости полновластных шейхов, преследующих феллахов-протестантов и т. п. Неуклюже размахивая руками, он призывал Бога и людей на помощь к угнетенным христианам, и была какая — то неотразимая сила в его мольбе; звучала в ней крепкая вера, сознание правого дела, самоотвержение фанатика…

Позже, когда общество пело в кают-компании гимны, в молодые свежие голоса, вырываясь наружу, неслись далеко в безмолвную ночь, а над ними, точно царь над подданными, господствовал, увлекая их за собою, голос неизвестной, прекрасной как серафим Англичанки, — миссионер казалось прозирал небесное видение, и как язычник уже обращенный, но еще весь черный от греха, молился на нее, не смея возвести очей.

16 февраля.

Прощай ослепительный Нил, убогие деревушки в зелени пальм и акаций, ширь и гладь благоухающих нив, хребты дальних гор с пещерами, не то птичьими гнездами в отвесах; прощай прелестное однообразие, объятое египетским небом и обданное воздухом пустыни: завтра приходим в Каир. Впоследние предаемся мы неге нашей поездки, этого морского путешествия без каютного запаха, без бурь, без качки, без дождя и холода.

Но между нами есть совсем несчастный человек. Он ничем не наслаждается и смотрит убийцей, осужденным на смертную казнь.

Бедный Фан-ден-Бош! С того злополучного дня, как он подарил Американке собачий мех, отношения их окончательно испортились. Давно ли с таким увлечением охотились они вместе? давно ли, сидя рядом в качалках и позабыв на коленях ружья, смотрели друг другу в глаза — и грифы, цапли, разнородный утки продолжали блаженно дремать на песчаных отмелях. Теперь, пока мисс Поммерой кокетничает напропалую с остальными путешественниками, Бельгиец, одинокий и сумрачный, без промаху бьет на лету голубей — только перья несутся по воздуху. Осиротелые стаи, виясь над мутными волнами, смотрят, как течение кружит и уносит убитых товарищей, a Miss Emily хохочет во все свое звонкое горло, и серебристые пушинки, немым упреком стоящие в небе, ничего не говорят её черствой душе.

17 февраля.

Вот она уже потянулась нескончаемая цепь мелких житейских забот и попечений!

Проснувшись, долго не встаю с постели и думаю — не придумаю, как уложить и куда запрятать все эти бесполезные страусовые яйца, ветхие ожерелья, серьги, масляные пояса, глиняную посуду, наполовину уже побитую, человеческие руки и ноги, увернутые в проржавевшие бинты и рассыпающиеся от малейшего прикосновения… После утреннего кофе, запершись у себя, считаю белье выстиранное в Луксоре (там-таки оказалась прачка, но белье, пройдя чрез её руки, стало грязнее, чем было; оно окрасилось в желтый оттенок, быть-может от полоскания в нильской воде; вдобавок платки, сложенные по обыкновению книжкой, слиплись и не развертываются: их видно накрахмалили вместе с рубашками); привожу в порядок разрозненные страницы записок, составляю смету предстоящем расходам. Ирландка, только сейчас узнавшая от кого-то что я русский, непозволительно мне мешает, забрасывая сквозь дверь всевозможными расспросами о России, гораздо менее поэтичными и гораздо более невежественными, чем расспросы Ахмета Сафи. Далее, участвую в изготовлении аттестатов: 1) лакеям, 2) драгоманам (как Ормузду-Ахмету, так и Ариману-Мехмеду), 3) повару, 4) Анджело, 5) капитану, 0) M. Alexandre. Для полноты мистер Поммерой предлагает сочинить заодно аттестат и хедиву.

За последним обедом, назначенным в два часа нас ждет сюрприз, вероятно повторяющейся при каждом рейсе: на приборах лежат menus с золотым обрезом, заказанные но телеграфу в Каире и доставленный на Саидис по почте. Наименования блюд, как усматривается ниже, льстят народному чувству всех туристов.

Paquebot-poste Khedivie.

Service des bateaux du Nil.

Agence Cook. Bateau Saidieh.

Menu du diner du 28 Fevrier.

Potage general.

Poisson, sauce Francaise.

Gigot d’agneau a la Francaise.

Pigeons a l’Anglaise.

Asperges en branches, a la Russe.

Dindonneau a I'Irlandaise.

Salade, sauce crocodile.

Entremets a la Belge.

Dessert cosmopolite.

Cafe a la savant Allemand (au cognac).

Подается u шампанское; его выставил буфетчик, которому досталась львиная часть бакшиша, собранного по подписи для прислуги. Расправив цепочки на жилете, он всем нам выдает изустно аттестат в хорошем поведении: никогда, уверяет он, не случалось ему совершать поездку в таком приятном, образованном и миролюбивом обществе; обыкновенно trip кончается тем, что туристы благо еще переругаются, а то и передерутся (!?). Теперь же ничего подобного не произошло.

— Это потому, что большинство присутствующих Американцы, заключил хитрый ученик Макиавелли.

Ссор между нами действительно не было. проведя двадцать дней с утра до вечера вместе, мы не то чтобы подружились, а сжились, привыкли друг, к другу, стали взаимною потребностью, и в настоящую минуту мысль о близкой разлуке нагоняет на нас не поддельную печаль. Слетевшись как птицы с разных концов земли, мы завтра как птицы разлетаемся по всему миру, — одни за море, другие за океан — и больше во веки не увидимся. К чему же это взаимное влечение, если ему суждено исчезнуть в зародыше? К чему это начало духовной связи, если, не окрепнув, она должна навсегда порваться? Всем нам грустно до слез. Потому-то словно дети, которые беснуются, чтобы не плакать, мы так шумно хохочем и так весело носимся по палубе в каком-то американском гросфатере, затеянном мистером Поммероем и мистером Джэем.

А по Нилу плывут парусные баржи, нагруженные соломой; с берега, из подгородных деревень, горластые мальчишки бескорыстными криками приветствуют наше возвращение, как три недели назад приветствовали наше отплытие: вдали, осененный дымным и пыльным пологом, показался Каир с тонкими очертаниями своих мечетей; вон и линия моста, по которому, точно снизанный бисер, движутся туда и сюда пешеходы, всадники и экипажи…

Там, впереди, снова жизнь, снова беспокойства, снова суета и томление духа…

―

V

21 февраля, Измаилия.

После четырехдневной хандры и сожалений я в отрадой вспомнил, что до окончательная возвращения с гулянок в вечную школу жизни мне предстоит еще посетить Суэцкий канал, и сегодня утром, исполненный свежих сил, увлекаемый новым наплывом беспечности, я летел по железной дороге в Измаилию, нащупывая в кармане рекомендательное письмо к г. Лессепсу — письмо, имевшее конечно совсем иное значение, чем обыкновенные рекомендательные письма. Услаждали меня свет и зелень, тешили бестолковые звонки на станциях, смешил кондуктор, следивший в залах за пассажирами, как наседка за цыплятами… Даже голодный завтрак на полдороге, в Загазиге, и брань ресторатора, которому путешественники отказались уплатить сполна требуемые деньги, не омрачили во мне ясного настроения духа.

Завтрак прошел довольно забавно. Путешественники сами накрыли стол, достали тарелок, вилок, ножей и пр. Единственный слуга, в хламиде и босоногий, был занят кормлением приехавших со встречным поездом из Измаилии и Суэза. Кушанья доставлялись нам уже с их стола и сведенные к алгебраическому нулю. Так предстали по очереди: маленькая котлетка, плававшая в огневом море ост-индского соуса (curry), утиная лапка на опустошенном в конец блюде и три судка, в коих недавно еще был салат, а теперь оставался грязноватый уксус с маслеными глазками. Мы хором требовали содержателя буфета; иные вызывали его, как вызывают актеров в театре. Напоследок он явился в сопровождены того же слуги с ПОДНОСОМ.

— С вас 5 франков, и с вас 5 франков, и с вас 5 франков! говорил он громко, отчетисто, голосом, не допускавшим возражений, точно командовал на военном судне.

— Позвольте, нам еще ничего не дали, прекословили за обнесенным столом;—мы, пожалуй, и по 10 франков заплатим, только сперва накормите нас.

— Это пустая отговорка, недостойная джентльменов! Вы должны были есть в свое время, а не ждать, пока другие все съедят. С вас 5 франков, и с вас 5 франков…