Ю. Щербачев - Поездка в Египет

• Название: Поездка в Египет
• Автор: Ю. Щербачев
• Издательство: Университетская типография (М. Катков) на Страстном бульваре
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1883

Поездка эта относится собственно к 1876 году. Однако, за истекшие семь лет на берегах Нила и Суэцкого канала ничто не изменилось из того, что здесь описано: предлагаемые наброски ни политических, ни экономических вопросов не затрагивают а касаются исключительно путевых впечатлений туриста, осмотревшего то, что осматривалось, осматривается и во веки будет осматриваться в Египте.

Наброски эти разновременно появились на страницах Русского Вестника. В настоящей книжке некоторые утомительные подробности — по большей части археологические — перенесены из текста в примечания.

---

В последний раз шел я песчаною площадкой от столпов Луксора к берегу реки, посылая прощальный привет всем чудесам великой столицы, а кругом гремел хор всяких пожеланий, „катархераков“ и неосмысленных криков.

„Бакшиш, эль-хавагия“, твердил голос, знакомый и назойливый, как нота, без конца повторяющаяся в напеве.

Я не останавливался.

— Cataracta, Soudan, Khartoum, Nubia…

Столь необычное здесь восклицание невольно заставило меня обернуться: в грязной толпе Арабов следовал щеголеватый Ахмет Мустафа, благополучно вернувшийся под родительский кров; это он проказничал, неотвязчиво приставая к туристам.

— Что здоровье питомицы? спросил я его. Весь вчерашний день молодой человек просидел в каюте, нянчась с больною газелью.

— Такая жалость, издохла! отвечал он, — а в будущем году я взял бы за нее хорошие деньги… Мне не раз…

Однако, что же? перебил самого себя юноша, — до свидания! бакшиш, эль-хавагия!

Потехи ради я подал ему пиастр.

— Каиро, каиро! воскликнул он, возвращая монету и затем, переменив тон, как-то вскользь осведомился, видел ли я подзорную трубу, которую подарил ему Фан-ден-Бош.

Издали, с того берега, смотрели на нас колоссы, и в эту минуту мне почудилось, что я вполне разгадал их: они вовсе не ждали кончины мира, они тоже просили бакшиш…

11 февраля.

Возвратное путешествие вниз до течению совершается головоломно быстро.

Сегодня мы еще делаем экскурсию в Абидос, но затем до самого Каира не будем останавливаться иначе как для ночевки. Да и нынешняя прогулка почти не задерживаешь пароходов: пока из Белиани мы направляемся сухим путем к Абидосу, они идут порожняком в Джирдже, где мы снова на них садимся, вернувшись с осмотра другою дорогой. „Время — деньги“, и все так рассчитано, чтоб его не тратить по пустому.

В Белиани я отказался от осла и, захватив ружье, пошел пешком по нивам. С первых же шагов застрелил красивую крокодилову птицу. Родственница нашему чибису, она меньше и стройнее его. Цвета её траурные: грудь черно-бархатная с белым ошейником, крылья сверху черные, снизу беловатые; на локотках их, то-есть на первом от плеча сгибе торчат вперед длинные твердые как сталь шпоры, оружие пригодное разве соколу для его охот в поднебесье и по-видимому неуместное у болотной птицы. Пускается ли оно в ход на поединках, когда спор идет о сердце траурной красавицы или же действительно, как уверяет Анджело, назвавший мне птицу, служит ей своего рода громоотводом при рискованных её прогулках в раскрытом зеве крокодила где, по Геродоту, она исправляет должность зубного врача, выковыривая из зубов остатки пищи. Хотя Эзоповский волк посовестился откусить голову журавлю, вытаскивавшему у него из горла кость, однако, надо полагать, что крокодил, стоящий неоспоримо на низшей степени нравственного развития, с удовольствием полакомился бы своим пернатым дантистом, если б острые шипы крыльев не грозили наколоть ему небо.

Четверо наемных Арабов, идя со мной вряд, топчут сочные полевые злаки. Через каждые три шага из-под чьих-либо ног с особым хрустом и слабым мурлыкающим посвистом срывается крупный, жирный перепел. На зимние месяцы перепела улетали далеко за тропик, к самому экватору; теперь же с возвращением жарких дней, как саранча, наводнили южную часть долины. Под вечер в небо несется их влюбленный бой. Собственно они пробуют голос, настоящую же песнь перепелиной любви услышит только русская весна. Я стреляю довольно неудачно, хотя и с азартом (убил всего 14 штук). Стрельба не так-то легка: рыхлый и мягкий грунт встречается редко, большею частью приходится ковылять по жестким комьям, и перед выстрелом не успеваешь твердо установиться на ногах, который часто застревают в трещинах рассохшейся пахоты и пребольно ущемляются в щиколотках.

Иду я лупинами, ячменями и пшеницей; первые так густы, что сквозь них насилу можно продраться, хлеба же темно-зеленые и пышные, только-что заколосившиеся, достают уже до пояса, а еще недавно всходы их едва пробивались, подобные нашим осенним озимям. Диву даешься, глядя, как быстро выползает из недр земли растительное царство, и как спешит оно развернуться на славу в царстве света и тепла. {30}

Встречные крестьяне благодушно относятся к моей облаве, несмотря на производимое ею опустошение, и на наше „сейлам алейкум“, неизменно отвечают дружелюбным „алейкум селам“. [146] В этой богатой и нищей стране такого рода droit du seigneur» в полной силе признается за туристом — быть-может потому, что, несмотря на всю производительность ежегодно обновляемой почвы, в его бакшишах Арабы видят более надежный источник дохода, чем в урожаях., оплачиваемых непомерными податями.

Арабат-эль-Матфун, деревня на месте бывшего Абидоса, расположена в песках, за рубежом возделанного края, верстах в двенадцати от Беллиани. Абидос, древнейшая из метрополий Египта, считался месторождением Мены и в числе других городов некрополем Озириса. По легенде тело Озириса было разрублено Тифоном на четырнадцать частей и разбросано по всему краю. Изида во всяком месте, где находила обрубки бога, воздвигала могильный памятник.

От развалив посещавшихся со времен римского владычества осталось два храма — Сети I и Рамзеса II — и целый холм обломков.

Великолепный храм Сети I, воздвигнутый в честь умерщвленного бога, был издавна засыпан мстительным богом убийцей, и большого труда стоило опростать от песку обширные помещения. Характер здания настолько отличен от общеегипетского, что трудно определить, где портик, где наос, где секос. Степы испещрены всякими мифологическими, географическими и историческими надписями и картинами.

Храм Рамзеса II почти незаметен: карнизы его еле выглядывают из земли. Судя по давним описаниям были здесь и богатых цветов рисунки, и архитектурные украшения из порфира и сиенита, и святое святых, обложенное восточным алебастром. Ничего этого не сохранилось: ученые и туристы, что сумели, ободрали, а чего взять не могли, на том выгравировали исполинскими буквами свои фамилии.

Холм обломков Ком-эс-Султан, представляет бывшее Абидосское кладбище. Здесь над усыпальницей Озириса веками нагромождались друг на друга гробницы знатных египтян (мастыбы). {31}

В главной зале храма Сети, в то время как мы закусывали под надзором четырех прикомандированных к нам солдат, я имел довольно неприятное объяснение с Мехмедом. Арабов сюда не пускают, даже облавщиков моих вытолкали, и заведенного аккомпанемента попрошайничеств и всяких торговых предложений на этот раз не было; таким образом Мехмеду некого было бить, — и вот, пошептавшись с буфетчиком, он после минутного колебания подошел ко мне.

— Кто вам позволил раздавать нашу провизию? дерзко спросил инквизитор (я действительно вынес облавщикам по куску хлеба, что кажется, не ускользнуло от наблюдательная Анджело);—сами ешьте сколько хотите, но кормить всякое животное не смейте!

Сцена заключилась тем, что М. Alexandre, агент, заменивший нам господина Кука, выхватил кнут у моего соперника и осыпал его градом ударов. Надо отдать справедливость Мехмеду: если он любит повелевать, то умеет и подчиняться. Скрежеща зубами от сдержанной злобы, он без ропота волчьей походкой удалился из храма.

— Pacliol vonn bolvann! кричал ему вслед другой мой заступник, Фан-ден-Бош, как видно хорошо запомнивший «арабское» мое восклицание.

15 февраля.

В Сиут, место ночевки, прибыли за несколько часов до солнечного захода, и я еще раз прошелся с ружьём по полям. Впрочем, здесь перепелов почти не было; Саидие и Бехера уже оставили их за собой: в стремительном плавании мы настигаем отсталых жаворонков и скоро обгоним самою весну.

Одновременно с нами пришел в Сиут пароход из Каира, последний в этом году (не принимающий пассажиров в Вади-Хальфу). Он привез почту. Я получил несколько писем с родины и обрадовался им, как моряк на пути кругом света; однако долго не распечатывал, стараясь разобрать, что во мне происходить. Порою не только чужая, но и своя душа — потемки. К моей радости как будто примешивается некоторое недовольство… Не от того ли, что безграничный эгоизм туриста потревожен истинным чувством? И зачем в самом деле веет на меня иною, далекою, дорогою жизнью, воспоминания о которой, как нечто излишнее, были так удобно засунуты в самый темный уголок души? Зачем под знойным небом Египта пашет мне в лицо морозною, снеговою Россией с её широкими святками, утренним благовестом и вечерним катанием в троечных санях? К чему встает эта вереница неясных, призрачных картин, вызывающих сладостное томление в груди? Грязные куверты, прошедшие чрез столько рук, исписаны милыми почерками; сверху над французским стоить русский адрес; наклеены русские марки… Самое позднее письмо от 17 января, а есть одно от 21 декабря. Надо отвечать, скорее отвечать! Беру перо и исписываю несколько листов. Затем сам отвожу на почту свои послания: скачу по шоссеированной плотине ко главным воротам, въезжаю в город (после Кэнэ и Ассуана он кажется мне столицей) и, остановившись у окошечка с надписью «administration des postes», покупаю египетские марки; на них изображены Большие Пирамиды и голова сфинкса.