Джоди Пиколт - Похищение

• Название: Похищение
• Автор: Джоди Пиколт
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Триллер
• Год: 2010

Делия, дочь вдовца Эндрю Хопкинса, выросла в небольшом городке в штате Нью-Хэмпшир и абсолютно счастлива со своей дочерью, женихом и верным другом детства.

Неожиданно ее отца арестовывают по обвинению в похищении собственной дочери, совершенном двадцать восемь лет назад. Что же произошло тогда? Какие трагические события заставили его так поступить?

---

— Ты никогда туда не ездишь?

— Езжу. Когда хочу вспомнить, откуда я родом, и понять, куда двигаюсь.

Может, и мне туда съездить, думаю я.

— Ты ни разу не спрашивала, зачем я приехала в Аризону.

— Я так рассудила: захочешь — сама расскажешь.

Я не свожу глаз с дороги.

— Когда я была еще совсем маленькой, меня похитил родной отец. Он сказал, что мама погибла в аварии, и увез меня из Аризоны в Нью-Гэмпшир. Сейчас он сидит в тюрьме в Фениксе. Еще неделю назад я ничего об этом не знала. Не знала, что моя мать жива. Я даже не знала, как меня по-настоящему зовут.

Рутэнн оглядывается на заднее сиденье, где Софи улиткой свернулась под боком у Греты.

— А почему ты решила назвать ее Софи?

— Ну… просто понравилось имя.

— В то утро, когда моя дочь должна была получить имя, каждая из ее тетушек предложила свой вариант. Ее отец был из Povolnyam — из Клана Бабочек, так что все имена были так или иначе с этим связаны: Polikwaptiwa — это Бабочка, Сидящая На Цветке, Tuwahoima — это Гусеница Превращается В Бабочку, Talasveniuma — Бабочка, Несущая Пыльцу На Крыльях. Но бабушка выбрала имя Kuwanyauma — Бабочка, Раскрывающая Красивые Крылья. Она дождалась рассвета и отнесла Kuwanyauma знакомиться с духами.

— У тебя есть дочь? — поражаюсь я.

— Назвали ее в честь отцовского клана, но принадлежала она мне, — говорит Рутэнн, пожимая плечами. — После обряда инициации ее называли уже иначе. В школе учителя обращались к ней «Луиза». Я к чему веду: имя — это, по сути, не так уж важно.

— И чем занимается твоя дочь? — не унимаюсь я. — Где она живет?

— Ее давно уже нет. Луиза так и не смогла понять, что «хопи» — это не описание человека, но его дорога. — Рутэнн тяжело вздыхает. — Я скучаю по ней.

Сквозь ветровое стекло я вижу облака, тянущиеся вдоль горизонта. Я думаю о шурине Рутэнн, пролившемся дождем над семейной усадьбой.

— Прости. Я не хотела тебя огорчить.

— А я не огорчилась, — отвечает она. — Если хочешь узнать о человеке, он сам должен тебе все рассказать. Вслух. Но каждый раз рассказ чуть меняется. Он новый даже для меня.

Слова Рутэнн заставляют меня задуматься, что дебет, вероятно, далеко не всегда сходится с кредитом. Быть может, величина «отнять ребенка у матери» больше, чем «отнять мать у ребенка». Быть может, «найти свое место под солнцем» не тождественно «знать, кто ты есть».

— Ты уже виделась с матерью? — спрашивает Рутэнн.

— Да. Но встреча прошла не очень удачно.

— Почему?

Я еще не готова посвятить ее в эту тайну.

— Она оказалась не такой, какой я ее представляла.

Рутэнн выглядывает в окно.

— Никто никогда не оказывается.

Из всех музеев в детстве я больше всего любила ходить в «Аквариум Новой Англии», а всем экспонатам предпочитала небольшой водоем, где можно было играть в Бога. Там были морские звезды, умевшие выплевывать собственные желудки и отращивать поврежденные щупальца. Там были анемоны, способные всю жизнь простоять на одном месте. Там были раки-отшельники, и моллюски-блюдечки, и морские водоросли. Но главное, там была красная кнопка: когда я ее нажимала, поднималась волна, вся живность смешивалась и крутилась, как одежда в стиральной машине, а после оседала снова.

Мне нравилось быть посланницей перемен, нравилось вершить судьбы одним касанием пальца. Я дожидалась, пока краб уляжется на свое место, и нажимала на кнопку еще раз. Меня восхищала мысль об обществе, где в принципе не могло быть никакого «статус кво».

Но я любила не только эту забаву. Мне также по душе был стробоскоп, вертящийся над потоком воды. Я знала, что это всего лишь обман зрения, но все равно радовалась, что хотя бы в одном месте на планете вода может течь вспять.

Рутэнн находит для меня занятие: я помогаю ей с ее чудовищными куклами. Однажды, когда мы мастерим Барби-Разведенку — в комплекте идет катер Кена, машина Кена и его же купчая на дом, — она спрашивает:

— Чем ты занималась в Нью-Гэмпшире?

Я наклоняюсь, чтобы приклеить пуговицу, но вместо этого случайно припечатываю сумку Барби к ее лбу.

— Мы с Гретой искали людей.

Рутэнн изумленно вскидывает брови.

— Что, в полиции?

— Нет, мы просто им помогали.

— Так почему бы тебе не заняться этим здесь?

Я поднимаю глаза. «Потому что мой отец сидит в тюрьме. Потому что мне, двадцать восемь лет числившейся пропавшей без вести, стыдно теперь за свою работу».

— Грета не приучена работать в пустыне, — наугад брякаю я.

— Так приучи.

— Рутэнн, — говорю я, — сейчас не самое подходящее время.

— Это не тебе решать.

— Да ну? А кому же?

— Kuskuska. Так называются заблудшие.

Она снова берется за работу.

Может, в этот самый момент какую-то девочку насильно перевозят через границу? Какой-то мужчина застыл с лезвием над собственным запястьем? Какой-то ребенок перебросил ногу через забор, призванный оградить его от окружающего мира? Отчаявшимся обычно удается достичь цели, потому что им нечего терять. Но что, если дело в другом? Если бы в Фениксе двадцать восемь лет назад работал специалист вроде меня, разве смог бы мой отец уйти безнаказанным?

— Я могла бы развесить объявления, — говорю я Рутэнн.

Она отнимает у меня клей.

— Вот и хорошо. Потому что куклы у тебя, честно говоря, получаются хреновые.

По пути в пустыню Фиц рассказывает мне поразительные истории: о мужчине, который после пересадки сердца влюбился во французскую Ривьеру, хотя в жизни не выезжал за пределы Канзаса; о трезвеннице, которая, очнувшись с новой почкой, принялась пить ту самую марку мартини, что предпочитала донор.

— Если следовать этой логике, — возражаю я, — наши первые впечатления должны запечатлеваться прямо в глазных яблоках.

Фиц пожимает плечами.

— Может, так оно и происходит.

— В жизни ничего глупее не слышала.

— Я просто рассказываю тебе, что прочел…

— А как насчет того парня, который жил в начале века? Помнишь, он случайно воткнул себе в голову железный штырь, а когда пришел в себя, то заговорил по-киргизски…

— В этом я очень сомневаюсь, — перебивает меня Фиц. — Еще лет пять назад такой страны — Киргизстан — вообще не было на карте.

— Это неважно. Что, если воспоминания хранятся в мозгу, но совсем не обязательно соответствуют реальному опыту? Что, если мы подсоединены к целому айсбергу опытов, а наш разум — лишь верхушка этого айсберга?

— Прикольная мысль… что мы с тобой можем думать одинаково, потому что такими нас сотворила природа — едиными.

— Мы с тобой и так думаем одинаково.

— Да, но мои воспоминания об обнаженном Эрике не имели такого эффекта, как твои.

— Может, я на самом деле не помню этого дурацкого лимонного дерева. Может, у всех просто посажено по лимонному дереву в башке.

— Ага. Только вот у меня в голове — «форд» семьдесят восьмого года выпуска.

— Очень смешно…

— Если бы тебе пришлось его водить, не смеялась бы. Господи, а помнишь, как он сломался по дороге на выпускной вечер?

— Я помню, что твоя девушка тогда испачкала все платье машинным маслом. Как ее звали? Карли?..

— Кейси Босворт. И к тому моменту как мы добрались до выпускного, она уже перестала быть моей девушкой.

Я съезжаю с дороги на красную землю, усыпанную мелким гравием, и протягиваю Фицу бутылку воды и рулон туалетной бумаги.

— Ты же помнишь, что делать, верно?

Он оставит для нас с Гретой след, как оставлял сотни раз в Нью-Гэмпшире. Но поскольку это незнакомая нам территория, он будет оставлять кусочки туалетной бумаги на деревьях и кактусах, чтобы я знала, верный ли курс взяла Грета.

Фиц выходит из машины и заглядывает в окно с моей стороны.

— Мне кажется, в руководстве опущен момент с койотами.

— О койотах я бы не беспокоилась, — с елейной улыбкой отвечаю я. — Скорее, о змеях.

— Забавно.

Фиц удаляется — рыжеволосый здоровяк, который в считаные часы порозовеет, как мизинец.

— Если Грета оплошает, поезжай на юг. Я буду ждать тебя там, попивая текилу с дорожными патрульными.

— Грета не оплошает. Кстати, Фиц… — Он оборачивается, приложив ладонь ко лбу «козырьком». — Я не шутила насчет змей.

Отъезжая, я гляжу на Фица в зеркальце заднего вида. Он нервно смотрит под ноги, и я захожусь хохотом. Если вам интересно мое мнение, я отвечу так: воспоминания хранятся не в сердце, не в голове и даже не в душе, а в пространстве между двумя людьми.

По поверьям индейцев хопи, мир, в котором мы рождены, порой становится нам тесен.

Сначала была лишь тьма и Тайова — дух Солнца. Он создал Первый Мир, обитатели которого жили глубоко под землей, в пещере. Но вскоре между ними начались свары, и он послал Бабушку Паучиху подготовить их к переменам.