Луи де Берньер - Бескрылые птицы

• Название: Бескрылые птицы
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21208-8

Британский писатель, лауреат множества европейских литературных премий Луи де Берньер написал «Войну и мир» XX столетия, величайшую сагу о любви и войне. История греко-армяно-турецкого геноцида в Малой Азии, история жизни захолустного турецкого городка Эскибахче, захлестнутого Первой мировой войной и турецкой войной за независимость, история любви, покореженной Временем, — в романе «Бескрылые птицы». Остров, затерянный в Средиземном море; народ, захваченный вихрем Второй мировой; люди, пронесшие страсть через десятилетия, — в романе «Мандолина капитана Корелли», продолжении «Бескрылых птиц». Две блистательные истории любви, две грандиозные военные эпопеи, две истории о том, что делает с людьми война.

---

Энвер формирует триумвират военной диктатуры и принимается вешать соперников. Весьма удачно для него балканские государства начинают собачиться из-за передела захваченных территорий, что неизбежно и предсказуемо, ибо ничего другого они никогда не делали. Болгария объявляет союзникам войну, накатывает новая волна беженцев, и у Энвера есть шанс воспользоваться драчкой. Его войска вновь берут восточную Фракию, и он триумфально въезжает в Адрианополь во главе кавалерийского полка, чем глубоко раздражает Мустафу Кемаля и других командиров, которые спланировали и провели атаку. Энвер красуется, он герой дня. Потом он наконец женится на племяннице Султана и переезжает во дворец на Босфоре. Меж тем Греция и Сербия радостно поделили отнятое у болгар. Последние подписывают договор с оттоманами об обмене населением, имея в виду лишь турок и болгар, но правительство Энвера под шумок изгоняет и 100 000 греков. Чуть позже оно найдет способ выслать еще 200 000 греков с Эгейского побережья. Все спокойно до убийства австрийского эрцгерцога в Сараево в июне 1914 года. Салоники остаются в руках греков и становятся Фессалониками. Мустафа Кемаль говорит собратьям-офицерам:

— Как вы могли оставить Салоники, наш прекрасный дом? Зачем вы здесь, если отдали его врагу?

Он никогда не изживет гнева и стыда, что город сдали грекам без единого выстрела.

Режим Энвера бесит Мустафу Кемаля и его друга Фетхи. Мустафа слишком резок и правдив, чтобы добиться успеха в нынешних обстоятельствах. Он пишет анонимные памфлеты против Энвера. Они с Фетхи хотят распустить наемных убийц, действующих под покровительством комитета «Единения и Прогресса», и в результате, видимо, сами становятся кандидатами на устранение. Вероятно, жизнь им спасает предложение, от которого оба не могут отказаться, — их отправляют служить в Софию. Мустафе Кемалю приходится оставить подругу Коринн — итальянку, вдову старого товарища. Были они любовниками или нет, известно только им, но в прелестном и занимательном салоне Коринн восхищение и любовь Мустафы к западной культуре определенно стали еще глубже. В Софии эта любовь неизбежно возрастает, и Мустафа Кемаль начинает мечтать о дне, когда в Анкаре и Стамбуле появятся оперные театры и симфонические оркестры.

47. Я Филотея (9)

Как-то раз я трудилась на холме, ждала, что вот-вот подкрадется Ибрагим, и вдруг вместо него появился пес Кёпек[58].

Он добрый, только чужих не любит, но я все равно испугалась, потому что он величиной с осла, у него железный ошейник с шипами, а зубы — как огромные белые кинжалы. Когда Кёпек меня отыскал, я вскочила на камень и подумала: «О господи! Лишь бы за лицо не тяпнул, только не за лицо!» Но Кёпек в тот раз никого тяпать не собирался.

Он подбегал ко мне, а потом разворачивался и смотрел через плечо — явно хотел, чтобы я пошла за ним, и не отставал, пока я не сдалась, а он все оборачивался, проверяя, тут ли я.

Вот так я нашла Ибрагима, у него нога застряла в щели между большими валунами, и он не мог выбраться. Я засмеялась и спросила:

— Как тебя угораздило?

— Сам не знаю. Хорош смеяться, за помощью иди.

— Как же я скажу, что была тут с тобой? А позор?

Ибрагим говорит:

— Зови брата, и пусть поклянется, что это он меня нашел.

Так я и сделала. Рассказала Мехметчику, что случайно наткнулась на Ибрагима, и попросила молчать, чтобы не пошли разговоры, он согласился, и целый отряд мужчин полез на холм, они раскачивали и подкапывали валуны и наконец освободили Ибрагима, а у него вся нога была в синяках, и он долго потом хромал.

Когда мы в следующий раз увиделись, он спросил:

— Небось, думаешь, что я дурак?

А я ответила:

— Нет, я узнала, что Кёпек очень умный, вот и все.

Конечно, Ибрагим дурак, если так застрял, но Лейла-ханым однажды сказала: если выставлять мужчину дураком, он тебя возненавидит, поэтому я прислушалась к ее совету и смолчала.

48. О добродетели и грехе

Рустэм-бей медленно шел по узким улочкам, уклоняясь от разносчиков и нищих, пробираясь мимо разлегшихся верблюдов и перегруженных осликов. Ломило голову, он чувствовал себя разбитым и больным. То и дело Рустэм проводил рукой по глазам, словно пытаясь смахнуть подавленность. Маки, что тянулись из расщелин между стенами и мостовой, наконец-то покраснели, и он смотрел на них с легкой радостью узнавания, какая бывает, если увидел нечто забытое, но знакомое.

Рустэм-бей подошел к дверям ходжи Абдулхамида и уже хотел постучать, но услышал негромкий распев с нижнего этажа, где проживала кобыла Нилёфер, а после казни лежала на соломе Тамара-ханым. Рустэм прислушался: старик читал импровизированную молитву в защиту лошади от сглаза. Ничего необычного в том не было, поскольку Нилёфер, несмотря на почтенный возраст, оставалась самой красивой лошадью в округе, даже красивее любой из конюшни аги, и многие поглядывали на нее с откровенной завистью. Кроме того, все знали, что некоторые женщины в городе могли сглазить, даже сами того не желая. Успокоенный сладким стоялым запахом лошади и сена, Рустэм-бей привалился к косяку и, не желая прерывать удивительно проникновенную молитву, со снисходительной симпатией наблюдал, как Абдулхамид самозабвенно вплетает в лошадиную гриву голубые четки.

— Назар деймесин, — повторил имам.

Назар деймесин.
Да отведут эти четки дурной глаз,
Пусть никогда он на тебя не глянет.
Глаза души и сердца моего,
Будь со мною всегда.
Как ты прекрасна.
Дай оботру тебе глаза краешком халата.
Дай оглажу тебя рукавом.
Я беден, моя антилопа, но взрастил тебя в своем доме,
Как собственное дитя.
Никогда не бил тебя, не бранил.
Я всегда тебя нежно ласкал.
Как сладко твое дыхание, благовонное от сена и трав.
Как глубоки и темны твои глаза, подобные девичьим.
Да хранит тебя Аллах, любимая.
Как мягка и бела твоя грива.
Как нежна и богата твоя душа.
Как ты прекрасна,
Рыбка моя,
Храни тебя Аллах от завистливых глаз.
Назар деймесин.

Благодаря инстинкту, которым все мы наделены, ходжа Абдулхамид вдруг почувствовал, что он не один, и резко обернулся. Увидев гостя, имам воскликнул:

— Селям алейкум, селям алейкум! Кажется, меня поймали за беседой с лошадью. Стариковская причуда. Уж будьте милостивы, не обращайте внимания.

— Не беспокойтесь, — ответил Рустэм-бей. — Я сам иногда разговариваю с куропаткой, а недавно поймал себя на том, что поверяюсь кошке.

— Ну да, белая кошка, у которой один глаз голубой, а другой желтый. Как, бишь, ее зовут?

— Памук.

— Да-да, Памук. К счастью, беседа с животным не вызывает подозрений. Вот если общаться с камнями и деревьями, вас сочтут тронутым.

Рустэм-бей улыбнулся:

— Когда вы беседуете с лошадью, эфенди, она отвечает что-нибудь вразумительное?

Абдулхамид задумчиво покачал головой и пожал плечами:

— Ну, она поднимает губу, обнажает зубы и десны, встряхивает головой и косит глазом. Это все, что она может сказать почти о чем угодно. Нилёфер считает, что в основном изъясняется довольно красноречиво, и, как ни странно, обычно я понимаю, что она имеет в виду.

— Памук гораздо разговорчивее, — поделился Рустэм-бей. — У нее столько разных мурлыканий и мяуканий. И она абсолютно уверена, что я ее понимаю.

— Ну, а вы? Что вы хотите сказать? — спросил Абдулхамид. — Вам что-то нужно, я могу вам помочь?

Рустэм-бей помолчал и ответил:

— Я слышал, будет война.

— Опять? Помоги нам Аллах! Что на этот раз?

— Из-за линкоров. Англичане продали нам несколько кораблей, но не отдают, поскольку теперь сами воюют. Помните, собирали деньги по подписке? Все сильно злятся.

Несколько секунд собеседники разглядывали друг друга. Наконец ходжа Абдулхамид нарушил молчание:

— Но ведь вы пришли не за тем, чтобы разговаривать о войне, ага-эфенди, и я точно помню, что внес плату за землю.

— Да, — согласился Рустэм-бей. — Я хотел поговорить о другом. — Он набрал воздуху и выпалил: — Эфенди, как человек понимает, что поступил неправильно?

— Неправильно поступил? Как понимает? — Имам помолчал, в раздумье морща лоб и поглаживая бороду. — Ну, вы же знаете, что некоторые вещи можно понять только в сравнении. Например, ночь лишь потому ночь, что она противоположна дню, а мужчина лишь потому мужчина, что он — противоположность женщине. Вы меня понимаете?

Рустэм-бей серьезно кивнул.

— Значит, грех следует понимать как противоположность добродетели, — пояснил Абдулхамид, протягивая к Рустэму ладони. — Как право и лево. — Он перевернул одну ладонь, потом другую и выдержал паузу, проверяя, следит ли ага за мыслью. — Добродетель есть добрая нравственность, но еще и нечто такое, от чего душа безмятежна и сердце спокойно. Так Пророк сказал Вабисе ибн Мабаду… Что касается греха, Наввас ибн Саман приводит такие слова Пророка: грех — то, что гложет душу, что человек скрывает от людей, а Вабиса ибн Мабад утверждал, что Пророк сказал так: грех — то, что бередит душу и не дает покоя, хотя другие многажды одобрили твой поступок… Оба предания исходят от весьма авторитетных поколений имамов: одно — от имама Ахмада ибн Ханбала, другое — от имама ад-Дарими, да возрадуется им обоим Аллах, а значит, Пророк, да пребудет он в мире, несомненно, так и говорил.