Луи де Берньер - Бескрылые птицы

• Название: Бескрылые птицы
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21208-8

Британский писатель, лауреат множества европейских литературных премий Луи де Берньер написал «Войну и мир» XX столетия, величайшую сагу о любви и войне. История греко-армяно-турецкого геноцида в Малой Азии, история жизни захолустного турецкого городка Эскибахче, захлестнутого Первой мировой войной и турецкой войной за независимость, история любви, покореженной Временем, — в романе «Бескрылые птицы». Остров, затерянный в Средиземном море; народ, захваченный вихрем Второй мировой; люди, пронесшие страсть через десятилетия, — в романе «Мандолина капитана Корелли», продолжении «Бескрылых птиц». Две блистательные истории любви, две грандиозные военные эпопеи, две истории о том, что делает с людьми война.

---

«А что вы для этого делали?» — прищуривается судья.

«Для чего?»

«Чтобы сделать детей».

Супруги переглядываются, и жена спрашивает: «Что значит „сделать“?»

«Детей нужно делать, — отвечает судья. — Иначе они не появятся».

«Да ну? — восклицает муж. — Вы точно знаете?»

«Разумеется, точно».

Муж поворачивается к жене и спрашивает: «Ты что-нибудь об этом слышала?»

Супруга пожимает плечами и разводит руками. Выясняется, что пара представления не имеет, как делаются дети, никто им об этом не рассказывал, а сами они как-то не сообразили.

«Может, вы нам слегка намекнете?» — просит жена судью.

Судья встает, задирает халат и предъявляет свой елдак, похожий на баклажан: в фут длиной, крепкий, как камень, с набухшей багровой залупой…

— Избавь нас от деталей, — перебил Рустэм-бей.

— …и стоит, как солдат на параде.

«Аллах всемогущий! — вскрикивает жена и спрашивает мужа: — У тебя тоже так?»

«Знаешь, бывает, но у меня больше похоже на морковку, чем на огурец».

«Это даже лучше, — говорит кади. — Ибо немногие женщины совладают с таким, как мой. — Потом обращается к жене: — Ты, вероятно, заметила, что у тебя есть рот на лице, но имеется и еще один кое-где в потайном месте. Первый рот для пищи, а другой глотает вот это, но ты вправе принимать сие пропитание только от мужа. Вы оба очень скоро поймете, что это приятно, и сделаете детей».

«А если она мне откусит? — спрашивает муж. — Чем я буду писать?»

«Не тревожься, — отвечает кади. — Тот рот беззубый, и, выйдя из него, ты поймешь, что он не нанес тебе никакого урону».

Жена раззявилась и все таращится на огромную камышину судьи, но тот заправляет инструмент обратно, они прощаются, и нате вам: через некоторое время у пары рождается ребенок, которого, хоть это девочка, нарекают в честь кади. Вот почему в Антифеллосе проживала единственная на свете девица с именем Осман.

Стамос-птицелов вздохнул:

— От Веледа только и жди какого-нибудь непотребства.

— Клянусь, это правда! — вскинулся Велед.

— У кого-нибудь есть история без скабрезностей? — поинтересовался Рустэм-бей. — Спрашиваю без особой надежды, просто из любопытства. — Он оглядел честную компанию и остановил взор на гончаре Искандере: — Искандер-эфенди, готов спорить, что ты подобных историй не рассказываешь.

— Я не знаю никаких подходящих историй, — ответил гончар, — но мне нравится рассказывать о подлинных происшествиях. Может, вам интересно узнать, почему я в четвертый раз направляюсь в Смирну, хотя мне нечего продать, и знакомых там нет?

— Наверное, тебе кто-нибудь рассказал о борделе на побережье, — предположил Велед-жирнюга, и кое-кто из путников засмеялся.

Искандер скривился и возвел взгляд к небесам.

— Не обращай внимания, — сказал Рустэм-бей.

— Он уже всем надоел, — поддержал Мохаммед, который все еще переживал холодный прием анекдота о ходже Насреддине.

— Расскажу, коли вам интересно. — Искандер помолчал, собираясь с мыслями. — Как вы знаете, одного моего сына зовут Каратавук, потому что я сделал ему свистульку, что поет, как дрозд, и мальчишка стал изображать дрозда — завел себе черную рубашку, полюбил черные вещи и целыми днями со свистком во рту машет руками, прыгая по камням среди старых гробниц.

У него есть дружок, христианский мальчик, и тому я сделал свистульку, что поет, как малиновка. Никогда не знаешь, какой будет звук у свистка, это как получится. То вдруг выйдет бюльбюль, а то дрозд.

Дружок Каратавука — сын Поликсены и Харитоса, вы их знаете, а сестра у него красавица Филотея. Он этакий крепыш, но решил прозываться Мехметчиком. Раз Абдул называет себя дроздом, думает он, я буду малиновкой.

Парнишки гоняют по округе, играют в птиц, а как надоест, заглядывают ко мне — любят возиться с глиной. Я им разрешаю что-нибудь слепить, иногда ходим вместе накопать материалу, или же они забираются в большой бак и помогают старому слепому Димосу очистить глину от камешков…

— Я все гадал, — вмешался Али, — на кой ты заставляешь слепого старика топтаться в баке с глиной? Он вечно так перемажется, что не разберешь — то ли мужик с проказой, то ли шайтан, то ли мертвец из земли вылез.

— В свежей глине полно камешков, песка, деревяшек, и Аллах знает чего еще, — объяснил Искандер. — Ее кладут в бак и размешивают в воде. Потом эта каша успокаивается, мусор оседает на дне, и тогда кто-нибудь забирается в бак и собирает его пальцами ног. Когда всю дрянь убрали, жижу сливают из бака через дырку чуть повыше днища, высушивают, и ты получаешь чистую глину, а значит, изделие не взорвется и не продырявится при обжиге в печи. Глаза не требуются, чтобы топтаться в баке, а работа нужна и слепым. К тому же у слепцов очень чуткие конечности, вот я и плачу старому слепому Димосу за труды.

— Не к добру, если неверный топчется в глине, — сказал Али. — Негоже, чтоб мусульманский горшок носил следы христианских ног.

Искандер засмеялся:

— Ноги, они и есть ноги! К тому же старик Димос женат на двоюродной сестре тетки моей жены. Я оказываю милость, и никогда не слышал, что милосердие должно распространяться только на единоверцев. Горшки-то я всем продаю. У Левона-хитрюги есть мои горшки, евреям продавал и даже чертопоклонникам. У денег своя религия.

Али с сомнением покачал головой.

— Так на чем я остановился? — спросил Искандер.

— Ты собрался рассказать, зачем в четвертый раз идешь в Смирну, хотя тебе нечего продать, и ты никого там не знаешь, — сказал Рустэм-бей. — Но вдруг начал о сыне, изображающем птицу, а потом съехал на старика-христианина, который топчется в твоей глине.

— Ага, вспомнил! Мысли, они как вьюнок, что десять раз обернется вокруг столба, пока доберется до верхушки… Погодите… Ну да, раз этот парнишка, Мехметчик, и говорит моему сыну: «Почему у твоего папы нет пистолета?»

«Не знаю», — отвечает Каратавук.

«Наверное, денег не хватает?»

«Нет, хватает».

«А вот и не хватает!»

«А вот и хватает!»

«Не хватает, не хватает!»

Ну, вы знаете, как это у мальчишек. А Мехметчик еще и говорит: «Вот у моего папы есть пистолет! Мой папа лучше твоего!»

Каратавук осерчал, смазал приятеля по мордасам и поставил ему фингал. Мехметчик в слезы, потом здорово лягнул моего сынка, и тот завыл. Тут появляется ходжа Абдулхамид, хватает их за шкирку, надирает уши за драку на улице, притаскивает ко мне, и я вытягиваю из них, что произошло.

И вот странная штука — через какое-то время я начинаю думать о том, что у меня нет пистолета. «Он тебе и не нужен, — говорю я себе. — Зряшная трата денег. Зачем он тебе?» А другой голос нашептывает в ухо: «Но ведь хотелось бы иметь пистолет, правда?» — «Не будь дураком», — говорит первый голос, а второй подзуживает: — «У всех мужчин есть оружие, без него мужчина не мужчина».

— Точно! — перебил Стамос. — Истинная правда. Поэтому у меня есть пистолет. Пожалуй, это важнее, чем иметь яйца и целый выводок детей.

— Ну вот, голоса от меня не отстают, и я уже не могу спать по ночам, потому что они ссорятся, перебивают друг друга и обзываются, и это хуже, чем соловьи, которые никак не заткнутся. И вот как-то я сижу за кругом, делаю блюдо, что и вообще непросто, и вдруг оно завихлялось и скукожилось. Я взбеленился, смял его и швырнул в ведро с глиной. Тут до меня дошло, что я не могу сосредоточиться на работе, потому что беспрестанно думаю о проклятом пистолете, которого у меня нет, и единственный способ вернуть себе покой — приобрести оружие.

— Правильное решение, — согласился Мохаммед. — И я бы так поступил.

— Вот я и надумал оправиться с ближайшим караваном в Смирну и купить себе пистолет. Возникли шероховатости с женой: мол, деньги на ветер, когда в доме шаром покати, и все такое. Я пообещал ей привезти серебряный браслет, и тогда вдруг оказалось, что у нас и денег полно, и идея моя прекрасная, и пистолет непременно пригодится. Я работал не смыкая глаз, чтобы изготовить побольше горшков, но покупателей было мало. А тут проходили кочевники с хорошим барышом от продажи ковров в Алеппо, и им как раз требовались горшки. Мне повезло.

В Смирне я совсем растерялся: город большой, тьма народу, спросишь дорогу — один говорит туда, другой сюда, и половина людей изъясняется на неведомых языках. Из экономии я ночевал на пристани, а в этом приятного мало: шныряли крысы, которых я ненавижу, и на канатных бухтах дешевые шлюхи обслуживали иностранных матросов. Спать не давали.

Через день я повстречал человека с великолепным пистолетом за кушаком. «Селям алейкум, — сказал я. — Простите, что досаждаю, но не могли бы вы сказать, где купили такой замечательный пистолет? Знаете, я ищу что-то подобное».

Прохожий рассказывает об оружейнике Абдуле Хрисостомосе и объясняет дорогу в турецкий квартал, что соседствует с армянским.