Луи де Берньер - Бескрылые птицы

• Название: Бескрылые птицы
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21208-8

Британский писатель, лауреат множества европейских литературных премий Луи де Берньер написал «Войну и мир» XX столетия, величайшую сагу о любви и войне. История греко-армяно-турецкого геноцида в Малой Азии, история жизни захолустного турецкого городка Эскибахче, захлестнутого Первой мировой войной и турецкой войной за независимость, история любви, покореженной Временем, — в романе «Бескрылые птицы». Остров, затерянный в Средиземном море; народ, захваченный вихрем Второй мировой; люди, пронесшие страсть через десятилетия, — в романе «Мандолина капитана Корелли», продолжении «Бескрылых птиц». Две блистательные истории любви, две грандиозные военные эпопеи, две истории о том, что делает с людьми война.

---

Жизнь в училище тяжела. Тут заведено, что сержанты бьют курсантов, если те не обращаются к ним «эфенди», а кормежка хуже, чем в английской общественной школе. Газеты, книги и спиртное запрещены, насаждается исламское благочестие, в Рамадан следует непременно поститься. А в христианской части города полно газет, баров и борделей. В кафе «Пти-Шан» подают виски, а еще есть многолюдные бары «Йонио», «Стефан», «Яни», куда частенько заглядывают армяне, греки и невероятный левантийский сброд. Мустафа приятельствует с Али Фуатом — курсантом из хорошей семьи; они совершают лодочные походы, практикуются в риторике, ездят на острова и спят в лесу в палатке. Али знакомит друга с ракы́, и Мустафа, пригубив, восклицает: «Какой чудесный напиток! Он пробуждает желание стать поэтом!» Водка определит судьбу Кемаля. Она станет его снотворным, поможет преодолеть застенчивость, придаст вдохновения, осложнит отношения с людьми и в конце концов прикончит. Мустафа продолжает читать труды великих французских мыслителей и задумывается о необходимости что-то предпринять для спасения своей страны от чужеземцев и от нее самой. У него появляется привычка к усиленным ночным размышлениям, что порождает бессонницу. Он поклоняется одновременно Наполеону Бонапарту и Джону Стюарту Миллю[25], позаимствовав у последнего идею о том, что все моральные и политические поступки должны осчастливливать максимальное число людей. По окончании учебы Кемалю присваивают лейтенантское звание и зачисляют в штат училища, а он, бессовестно используя оборудование департамента ветеринарии, начинает выпуск подрывной газеты, цель которой — разоблачение коррупции и злоупотреблений властей. Начальнику Мустафы предписано его остановить, но тот намеренно закрывает на все глаза. Султан превращается в удивительного недопеченного тирана с параноическим сомнением в себе и бездеятельной нерешительностью, с такой обреченной на провал мешаниной миротворчества и абсолютизма, что даже его собственные офицеры более ему не преданы.

Мустафу производят в капитаны, и он с друзьями снимает квартиру в армянском доме на площади Беязит. Они, как все молодые люди, говорят о революции и собирают запрещенные европейские книги, но в один прекрасный день их же приятель, попавший в обширную султанскую сеть шпиков, выдает их полиции и заманивает в кафе, где всех и арестовывают.

Обращаются с ними плохо, но Али Фуат, несколько утратив связь с реальностью, с достоинством и апломбом заявляет следователям: поскольку он носит военную форму, никто чином ниже Султана не имеет права его бить. Мать Мустафы убеждена, что сына казнят, а тот в довольстве проводит время в тюрьме за чтением и сочинением стихов.

Проводится следствие, и власти приходят к убеждению, что Мустафа и Али Фуат — просто глупые мальчишки, которые со временем перебесятся и станут хорошими офицерами. Принято решение направить одного в Адрианополь[26], а другого в Салоники, и им предоставляется право самим договориться, кто куда поедет. Приятели договариваются так быстро, что власти подозревают неладное и обоих отправляют в Дамаск. Али Фуат и Мустафа Кемаль проводят последний день в Стамбуле, накачиваясь виски, и затем австрийский лайнер везет их в Бейрут. Поездка занимает целых восемьдесят дней, отчего кажется, будто пароход двигают не машины, и пойманная стайка сардин.

17. О чтении и письме

Каратавук, второй сын гончара Искандера, и Мехметчик, сын Харитоса и брат Филотеи, сидели рядышком на утесе над городом. Их послали собирать кизяк, но они сначала подглядывали за Псом, а потом кидались камешками в разбитую бутылку, которую установили в развилке миндального деревца. Теперь зеленые осколки окончательно расстрелянной бутылки опасно поблескивали на земле, а мальчишки решили, что можно еще маленько поваландаться.

Из кожаных фляжек они налили в свистульки воды и стали состязаться, кто выдаст трель протяжней и заливистей. Внизу городские жители на секунду отвлекались от дел и прислушивались, а зяблики с коноплянками подпрыгивали на жердочках в своих клетках и обеспокоенно крутили головами.

Устав от музицирования, Мехметчик бережно спрятал глиняную малиновку за кушак, взял палочку и принялся писать в пыли у своих ног.

— Что ты написал? — спросил заинтригованный Каратавук.

— Свои имена, — ответил приятель. — Никое и Мехметчик.

— А где какое?

— Где длиннее — Мехметчик, имя-то длиннее, дурень.

— Сам дурак. А почему это означает «Никое», а вот это — «Мехметчик»?

Мехметчик нахмурился: как объяснить такую простую вещь?

— Означает, и все, — наконец сказал он. — Из этих букв составляется «Никос», а из тех — «Мехметчик».

— Жалко, я не умею читать и писать, — вздохнул Каратавук.

— А чему вас тогда в школе учат? Что вам ходжа Абдулхамид рассказывает?

— Мы изучаем Пророка и его триста достоверных чудес, проходим Авраама, Исаака, Иону, а еще Омара, Али, Хинда, Фатиму и святых. Иногда нам рассказывают о битвах Саладина[27] с варварами. Еще читаем вслух Святой Коран, потому что должны знать наизусть аль-фатиха.

— Чего это?

— Начало.

— А какое оно?

Каратавук закрыл глаза и стал декламировать:

— Бисмилла аль-рахман аль-рахим[28]… — Закончив, он открыл глаза, отер лоб и заметил: — Это трудно.

— Ничего не понял, — пожаловался Мехметчик. — Но звучит красиво. Это человеческий язык?

— Конечно, человеческий, дурак. Арабский.

— А какой он?

— На каком арабы говорят. И Аллах тоже, поэтому надо учить наизусть. Там чего-то такое про милосердие и Судный день, и про указание верного пути. Если что-то не так, или ты беспокоишься, или кто-то заболел, надо только прочитать аль-фатиха, и все, наверное, будет хорошо.

— Я и не знал, что Бог говорит на разных языках. Отец Христофор обращается к нему на греческом, но мы его тоже не понимаем.

— А вы что учите?

— Больше вашего, — важно ответил Мехметчик. — Про Иисуса, сына Марии, и его чудеса, про святого Николая, святого Дмитрия, святого Менаса и других святых. Про Авраама, Исаака, Иону, а еще про императора Константина, Александра Великого и Мраморного императора[29], про битвы с варварами и Войну за независимость. Еще учимся читать, писать, складывать и отнимать, умножать и делить.

— Значит, аль-фатиха вы не учите?

— Если что не так, мы говорим «Кирие элейсон»[30], и еще есть красивая молитва.

— Какая?

Мехметчик зажмурил глаза, невольно подражая другу, и прочитал:

— Патер имон, о эн тис уранис, агисфито то онома су, энфето и василиа су…

Когда он закончил, Каратавук спросил:

— Про что там? Это тоже какой-то язык?

— Греческий. На нем мы говорим с Богом. Точно не помню, там что-то про отца нашего, который еси на небеси и оставляет нам хлеб насущный, и не вводит нас во искушение. Не важно, что мы не понимаем, главное, Бог понимает.

— Может, греческий и арабский — один и тот же язык? — размышлял Каратавук. — Потому Аллах нас и понимает. Я вот — то Абдул, то Каратавук, а ты — иногда Нико, а иногда Мехметчик. Имени два, а нас с тобой по одному. Наверное, и язык один, а называется то греческим, то арабским.

— Не знаю, — неуверенно ответил Мехметчик. — Надо будет спросить.

— Покажи мое имя, — неожиданно попросил Каратавук. — Напиши его на земле.

— Какое ты хочешь: Каратавук или Абдул?

— Пиши «Каратавук».

Мехметчик ногой стер свои имена в пыли и палочкой вывел новое имя. Каратавук взволнованно смотрел на буквы; очень странно — он как будто надежнее утвердился на свете. Потом взял палочку и старательно скопировал надпись.

— Смотри! — гордо сказал он. — Я написал свое имя!

Мехметчик оценил работу скептически:

— Так себе получилось.

— Научи меня читать и писать! — загорелся Каратавук. — И еще этим штукам — прибавлению-отниманию. Придешь из школы — и расскажешь мне, что узнал.

— Ваша школа лучше нашей, — возразил Мехметчик. — Вы с ходжой Абдулхамидом сидите поддеревом на площади, он добрый и смешит вас, а мы корябаем на досках и торчим в темноте с Леонидом-учителем, который дерется и обзывается.

— Я хочу читать и писать, — твердо заявил Каратавук. — Вы, христиане, всегда богаче нас. Отец говорит, это потому, что вы умеете читать и писать, прибавлять и отнимать, и оттого ловко нас обманываете. Еще он говорит, что мы учимся только главному — как попасть в рай, а христиане пользуются всем хорошим на земле, потому что обучаются и другим штукам. Я тоже хочу научиться другим штукам.

Мехметчик нахмурился:

— Предупреждаю: если я возьмусь учить тебя чтению и письму, придется лупить тебя по башке и ругать за бестолковость. Потому что так учат.

— Если лупанешь чересчур сильно, я дам сдачи, а ты обещай никому не жаловаться. Обещаешь?