Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

• Название: Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия
• Автор: Игорь Фроянов
• Издательство: Издательство С.-Петебургского университета
• Жанр: История
• Год: 1992
• ISBN: 5-288-00919-8

В монографии рассматриваются вопросы возникновения и развития новгородской государственности, социальной и политической борьбы в древнем Новгороде. Изучается характер народных волнений, прослеживается эволюция социальных и политических конфликтов. Существенное место отводится анализу борьбы Новгорода с Киевом за независимость, а также того влияния, которое эта борьба оказывала на становление новгородской республики.

Для научных работников, преподавателей истории, всех, интересующихся отечественным прошлым.

---

Таким образом, в середине IX в. на северо-западе Восточной Европы сложился союз союзов племен (суперсоюз), организованный для обороны от норманнских вторжений. Он был примечателен тем, что включал в себя, кроме славянских племен (словене, кривичи), и финно-угорские племена. Управление им, по нашему убеждению, должно было осуществляться с помощью механизма, отличного от традиционных родоплеменных учреждений, т. е. посредством элементов публичной власти, имевшей, однако, примитивный характер, ибо в атмосфере господства родоплеменных отношений она принимала и не могла не принять форму главенства одного союза племен над другими, составившими с ним вместе союз союзов. В итоге вождь (князь) возвысившегося племенного союза подчинял вождей прочих союзов. Реализуемая им власть как бы отрывалась от рядовых племен, балансируя между ними и смягчая возникающие среди них трения, т. е. оберегала общие интересы суперсоюза, порой несогласные с интересами отдельного союза.

По имеющимся данным трудно сказать, какое племя выступило в роли объединителя и, стало быть, носителя публичной власти. Но если брать конечный результат, обозначившийся к исходу IX в., таковым было племя словен, которое оказалось сильнее своих соседей, вовлеченных в союзную организацию. Не случайно археологические «исследования последних лет свидетельствуют о крайне низкой плотности населения в местах концентрации памятников культуры длинных курганов», принадлежащей кривичам.{248} Иную картину являют памятники культуры сопок новгородских словен, приуроченные к землям, наиболее удобным для пашенного земледелия. Вот почему «в эпоху сопок наметилась основная структура размещения сельского населения в центре Новгородской земли, которая сохранялась в древнерусское время и в позднем средневековье».{249} Ильменские словене располагали потенциалом, тягаться с которым ни псковские кривичи, ни финно-угорские племена, конечно же, не могли.

Словене сколотили мощный разноэтничный племенной союз, замеченный не только русскими летописцами, но и арабскими писателями, которые сообщают о трех группах русов второй половины IX в., называя одну из них «ас-Славийа». Арабы упоминают и царя русов, пребывавшего в городе Салау.{250} Историки обычно локализуют Славию в области ильменских словен. Любопытно, что эта группа считается высшей, главной. А. П. Новосельцев объясняет данный факт следующим образом: «Мне кажется, это место следует сопоставить… с материалами русской летописи. Согласно ей до захвата Киева Олегом и перенесении туда резиденции главным городом русов был Новгород или точнее город, ему предшествовавший. Это и зарегистрировали арабские осведомители того времени, назвавшие русов ас-Славийя высшими и главными для того времени (50–80-е годы IX в.)».{251}

Особого внимания заслуживает известие о царе русов, т. с. главе крупного межплеменного союза, о котором говорилось выше. Это известие лишний раз подтверждает наличие княжеской власти в словенском обществе еще до появления на Волхове варягов.

Нас не должно смущать то обстоятельство, что словенский князь, возглавляющий северо-западный суперсоюз, называется царем. Слову «царь», да, кстати сказать, и термину «хакан» («каган») не надо придавать чрезмерно властного значения.{252} Титул «хакан» у восточных славян рассматриваемого времени означал верховного правителя, «претендующего на господство в регионе, под началом которого были другие властители, ниже его по рангу».{253} Данное определение полностью приложимо к главе межплеменного объединения, в чьем подчинении находились вожди (князья) более мелких племенных подразделений. Оно подходит и к наименованию «царь». Так, во всяком случае, заставляет думать арабский географ Масуди, повествующий о том, как некогда одно из славянских племен «имело прежде в древности власть (над ними), его царя называли Маджак, а само племя называлось Валинана. Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена, ибо (верховная) власть была у него и прочие цари ему повиновались».{254} Сопоставив рассказ Масуди с летописными сообщениями о дулебах, «примученных» обрами, В. О. Ключевский сделал вывод, что речь у Масуди и летописца идет о союзе славянских племен VI в. на Карпатах под предводительством князя дулебов.{255} Союз Масуди очень напоминает северо-западное межплеменное образование IX в., которое возглавлял князь ильменских словен, именуемый в арабских источниках, как и Маджак, царем.

Князь суперсоюза являлся одновременно князем господствующего в нем первичного союза племен. Получив власть над многочисленными племенами, он постепенно менял отношения к собственным соплеменникам, выводя их за пределы, очерченные родоплеменными традициями. В этом он находил опору в дружине, о которой необходимо, хотя бы кратко, сказать особо.

Время возникновения дружины в восточнославянском обществе и социальная ее роль — вопросы дискуссионные в современной исторической науке. Некоторые историки относят появление постоянной дружины к эпохе антов, или к VI–VII вв.{256} По убеждению В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского, выдвигающих эту датировку, дружина у антов настолько оторвалась от массы соплеменников, что была «противопоставлена не только внешнему врагу, но и в какой-то мере остальному, невооруженному населению».{257} Нельзя согласиться с этим утверждением, поскольку оно расходится с фактами из антской истории, о чем говорил И. И. Ляпушкин, весьма вдумчивый и осторожный ученый, по словам которого «войну с Византией славяне вели и выигрывали не с помощью мифических дружин, как полагают некоторые исследователи, а силами и средствами всего, хотя и плохо, но вооруженного народа, находившегося на высшей ступени варварства».{258} Но при всем различии суждений В. И. Довженка, М. Ю. Брайчевского и И. И. Ляпушкина в них есть общая основа: понимание дружины как института формирующегося классового общества. В. И. Довженок и М. Ю. Брайчевский открыли у антов классы и отсюда сделали выв, од о классообразующей роли дружины. И. И. Ляпушкин, напротив, отвергал (в чем, конечно, был прав) всякие попытки изобразить антское общество классовым и потому доказывал отсутствие дружины у антов.

Появление восточнославянских дружин И. И. Ляпушкин относил ко времени не ранее середины IX в.{259} В. А. Булкин, И. В. Дубов и Г. С. Лебедев полагают, что «начальный этап становления древнерусской дружины охватывает весь IX и первую половину X в., эпоху Аскольда и Дира, Олега и Игоря».{260} То же самое наблюдает и В. В. Седов.{261}

Различие взглядов на время возникновения дружинной организации не мешает этим авторам видеть в дружине силу, создающую классовое общество. «Военная дружина, — говорится в коллективной монографии ленинградских археологов, — организация воинов-профессионалов, подчиненная княжеской власти и противостоящая племенному ополчению, — один из определяющих элементов раннефеодального государства».{262} Этот вывод, касающийся всего восточного славянства, применим, разумеется, и к Северной Руси, где становление классового общества было якобы отмечено таким, в частности, явлением, как выделение военных дружин и вождей.{263}

Зародившись в первобытности, дружина поначалу нисколько не нарушала доклассовой социальной структуры.{264} Дружинники, группировавшиеся вокруг князя, выступали в качестве его сподвижников, товарищей и помощников. Вскоре дружина настолько срослась с князем, что он уже не мыслился без дружинного окружения. Князь же у восточных славян воплощал власть, осуществлявшую определенные общественно полезные функции.{265} Следовательно, и дружина, теснейшим образом с ним связанная и помогавшая ему во всем, неизбежно должна была взять на себя аналогичные обязанности и конституироваться в учреждение, обеспечивающее совместно с князем нормальную работу социально-политического механизма восточнославянского, а впоследствии и древнерусского общества.

Итак, первобытнообщинный строй и дружинные связи нельзя считать несовместимыми. Военные вожди свивают дружинные гнезда в недрах родоплеменного общества, ничем не задевая остальных соплеменников. Дружина отнюдь не противостояла племенному ополчению, будучи составным и ударным его отрядом, офицерским, так сказать, корпусом.{266}

Постоянная дружина создается тогда, когда вождь (князь) становится постоянным должностным лицом, что происходит в период формирования союзов родственных племен типа полян, древлян, кривичей, словен и пр., т. е. примерно в IX в., а возможно, и чуть раньше, но не ранее второй половины VIII в.

С образованием вторичных союзов, которые мы условно называем союзами союзов, суперсоюзами, намечаются перемены в характере княжеской власти, приобретающей самостоятельность, особенно по отношению к соседним (часто покоренным) племенам, входящим в союзную организацию. Вместе с князем менялась и дружина, которая превращалась в инструмент принуждения. Возникает двойственное положение князя и дружины: в рамках собственного племенного союза они оберегают интересы своих людей, несут полезную для общества службу, а за его пределами, среди других союзных племен, нередко прибегают к насилию, узурпируя их права, освященные родоплеменными обычаями и традициями. Князь и дружина становятся носителями принудительной, публичной власти, но пока не у себя, а у союзников-соседей. И чем более они преуспевают в этом, тем больше появляется соблазнов распространить принуждение и на собственный народ. Однако дальше эпизодических поползновений дело, видимо, не шло. И только с «призванием» варягов, положившим начало пертурбациям на новгородском княжеском столе, был осуществлен сдвиг в данном направлении.