Марина Струк - В тебе моя жизнь...

• Название: В тебе моя жизнь...
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

---

— Доля, видать, такая у ней, барыня, — тихо сказала сидевшая рядом Агнешка, и Анна Степановна смутилась, осознав, что произнесла последние слова вслух. Она отвернулась и обратилась к Парамону, стоявшему у порога в ожидании ее приказов и пожеланий:

— Позови лакеев, барышню перенести в постель надо. Что там доктор?

— Послали-с, барыня. Скоро будут.

Анна Степановна вновь перевела взгляд на лицо дочери. Его неестественная бледность пугала ее до дрожи в коленях. Марина вдруг показалось ей мертвой, лишь мерно вздымающаяся грудь при слабом, еле уловимом дыхании доказывало ей, что это отнюдь не так.

— Абы горячки не было, — проговорила Агнешка. — Дзитятко мое, такое перажыць!

— Типун тебе на язык! — разозлилась Анна Степановна. — Накличешь еще, старая!

Марину аккуратно перенесли в постель и сняли платье, нижние юбки и корсет, оставив лишь в сорочке. Принесенные нюхательные соли из обморока ее не вернули, лишь веки слегка потрепетали, но так и не поднялись. Это еще больше усилило страх Анны Степановны за жизнь дочери. Она впервые сталкивалась с таким глубоким обмороком и понимала, что это не к добру. И зачем только возник в их жизни князь Загорский? Зачем Господь свел этих двоих вместе?

Опасения женщины о здоровье дочери вскоре подтвердились. Осмотревший девушку доктор сообщил домашним, собравшимся в диванной и ожидающей его вердикта, что, судя по всему, у той началась нервная горячка.

— Жар довольно силен, — отрывисто говорил доктор, протирая платком очки. — Я останусь на ночь рядом с больной. Мне нужен человек в помощь. Приготовьте также простыни да холодную воду. И молитесь. Молитесь, ибо все сейчас в руках Господа.

Глава 24

Марина медленно возвращалась из страны снов на грешную землю. Ее веки показались ей такими тяжелыми, что она открыла глаза с большим усилием, преодолев желание снова сомкнуть их и продолжить свой сладкий сон. Потом она потянулась, разминая затекшие во сне члены, и внезапно замерла, застыв, глядя в потолок. Вернее, в балдахин кровати.

Марина рывком села и огляделась. Она была отнюдь не своей комнате в доме на Морской. Она была в спальне флигеля в имении Арсеньевых. Она повернулась и заметила, что постель рядом с ней сбита, а в подушке рядом остался след головы. Протянула руку и медленно потрогала подушку, словно не веря своим глазам.

О Боже, Боже, Боже! Марина в одном прыжке покинула постель, стремясь осмотреть оставшиеся комнаты во флигеле. Он должен быть где-то рядом, ведь соседняя подушка в постели еще хранила его тепло.

В салоне она резко остановилась, почуяв знакомый аромат сигарного дыма. Двери в комнату были распахнуты настежь, впуская прохладу извне, из сада, и она заметила в темноте белеющую рубашку да маленький красный огонек. Не веря своим глазам, она быстро преодолела расстояние в несколько шагов, что разделяли их, и почти с разбегу, опустившись позади него на колени, обняла его, крепко прижавшись щекой к его широкой спине, вдыхая до боли знакомый запах его тела. Он даже не вздрогнул от ее резкого появления, а лишь положил свою свободную ладонь на ее сомкнутые руки у себя на груди.

— Мне приснился ужасный сон, — прошептала Марина, еще крепче прижимаясь к нему, словно намереваясь раствориться в нем, стать с ним одним целым. — Мне приснилось, что я потеряла тебя.

Загорский молчал. Только по-прежнему курил да легонько поглаживал ее длинные пальцы.

— Все было так реально, словно наяву, — проговорила Марина. — Эта дикая боль… даже врагу не пожелала бы. Мое сердце будто разорвалось в один миг на сотни маленьких кусочков.

Она почувствовала, как под ее ладонями напряглось тело Сергея. Он одним щелчком отбросил в сторону окурок и теперь сидел, опустив голову, словно в скорби.

— Я не хочу, чтобы ты покидал меня, — продолжила Марина. Она уткнулась носом в его шею и нежно коснулась губами его кожи, вызвав в его теле легкую дрожь. — Не хочу оставаться одной, без тебя. Быть может, есть какой-нибудь иной путь?

— Иного пути нет, — глухо проговорил Сергей. В его голосе звучала такая грусть, что у Марины защемило сердце. — У каждого писан Господом свой путь на земле. И не под силу смертным изменить его.

Марина в удивлении от его слов отстранилась от Загорского и вдруг заметила, что его рубашка не полностью белая, на его спине темнело какое-то странное пятно. Затем она пригляделась к себе и увидела, что это же пятно отпечаталось и на ее сорочке, так сильно она прижималась к нему. Она разомкнула руки, чтобы расправить ткань и рассмотреть, в чем она успела запачкаться за это время, и, взглянув на свои ладони, почувствовала, как сердце больно ударилось о грудную клетку, а затем рухнуло куда-то вниз.

Ее руки были в липкой темной жидкости. В крови.

Марина подняла растерянный взгляд на Загорского, который стоял, уже повернувшись к ней лицом, перед ступеньками. Позади него густо клубился плотный туман. Настолько плотный, что она не видела даже деревьев в саду.

Его рубашка была почти вся в крови теперь, Марина прекрасно это видела со своего места.

— Прости меня, — прошептал он. Его глаза смотрели на нее с такой грустью, с такой обреченностью, что ей стало трудно дышать. Внезапно Марина осознала, что то, что происходило с ней до этого, было явью — он ушел от нее. Ушел навсегда.

— Нет, — покачала она головой. — Нет, я не верю.

В одном резком движении она подскочила к Сергею и попыталась снова обнять его, прикоснуться губами к его губам. Он, как мог, уворачивался от ее губ, пытался разомкнуть ее объятия. Но душевная боль придала Марине дополнительные силы — она повисла на нем всем телом, не давая ему уйти из ее рук.

— Прекрати, прошу тебя, — наконец проговорил Сергей с надрывом в голосе. — Я не могу… не могу…

И Марина замерла. Она просто стояла, обняв его за шею и уткнувшись в ямочку под его горлом, прижавшись к нему всем телом.

— Ты такой теплый, такой живой…, — шептала она глухо, не сдерживая слезы, струившиеся по щекам. — Я не верю… не могу поверить… не хочу….

Сергей молчал. Лишь притянул ее к себе, обнял так крепко, что у нее перехватило дыхание, и немного заболело в ребрах. Но Марина промолчала, боясь спугнуть эту невольную ласку. Только плакала тихонько, глотая соленые ручейки слез.

— Ты должна проснуться, — проговорил еле слышно Загорский ей в ухо, легко коснувшись его губами. — Ты сейчас проснешься…

— Я хочу уйти с тобой, — покачала головой Марина. — Прошу тебя… хочу быть с тобой, — она, уже не таясь, рыдала во весь голос, зажимая между пальцев батист. — Я не смогу без тебя, не хочу. Забери меня с собой, забери…

— Не могу, — с надрывом в голосе ответил ей Сергей. — Не могу.

Он взял ее заплаканное лицо в свои ладони и заставил ее посмотреть на себя, глаза в глаза.

— Я хотел бы, поверь, но я не в силах… Одно могу обещать тебе — настанет день, и мы снова будем вместе. А пока отпусти меня, дай уйти с миром…

Сергей на мгновение коснулся лбом ее лба, затем с силой разжал ее пальцы, сжимающие его рубашку, и быстро, не раздумывая не минуты, не оборачиваясь на нее, скрылся в тумане.

Марина осталась одна. В отчаянье она закрыла глаза, а когда открыла, то обнаружила, что больше не стоит у флигеля, а лежит в постели, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Она повернулась на спину и невольно застонала — видимо, спала на руке, и теперь та нестерпимо болела.

Тут же над Мариной склонилось лицо Агнешки.

— Дзитятко мое, воротилась-таки к нам, — она заплакала и стала целовать девушке руки. — Я уж и не спадзавалась[138]…

— Я долго спала? — спросила равнодушно Марина, пока Агнешка вытирала ее лицо, мокрое от слез, рушником.

— Почивала?! Не, ты ж в гарячке была! — возразила ей нянечка. От переживаний она почти полностью перешла на свой язык, забыв русскую речь. — Почитай, побольше тыдзеня[139]. Мы все тут уж так пережывали, так перержывали… Жар збиваем, ен зноу, збиваем, ен зноу[140]… Учора тольки управились з ним.

Нянечка замолчала, вспоминая те страшные дни, когда Марина билась на этой самой постели в бреду. Она плакала во весь голос, кричала, рвалась вон из постели с такой силой, что только три девушки смогли удержать ее на месте. Звала и звала, не смолкая Загорского по имени, и столько боли было в этом зове, что кровь стыла в жилах у окружающих.

Анна Степановна смогла выдержать это только около часа. Горько плача, она покинула комнату и возвращалась только тогда, когда Марина спала, чтобы посидеть рядом с ней или просто помолиться в ее комнате у образов. И все эти восемь дней, что Марина была в горячке, она, словно пасьянс, раскладывала вероятные дальнейшие течения их жизней: ее дочери, ее самой, ее семьи. Она напряженно думала, думала и думала.

Этот московский скупердяй немного попритих, когда узнал, кто в скором будущем войдет в семью Ольховских зятем, но теперь же, когда Марина находилась между жизнью и смертью, а значит, вероятность брака была почти сведена к нулю, он снова поднял свою змеиную голову и стал распоряжаться в доме. Иногда Анне Степановне хотелось, чтобы ее тетка наконец отдала Богу душу, и вскрылось бы завещание. Тогда уж расстановка сил была ясна, как никогда, тогда бы она уже знала, как вести себя с этим Заболотневым — отстраненно вежливо, едва скрывая свое раздражение, или подобающе бедной родственнице — тепло и с явной подобострастностью.